"Я его таким не воспитывал. Не нужен он мне"

Домодедовский террорист взрывал неверных, а получилось, что в первую очередь взорвал жизнь собственной семьи. Откровенный разговор — с родителями Магомеда Евлоева

Матвей Зимин, Али-Юрт

Село Али-Юрт в 12 километрах от Назрани. На улицах почти не видно людей, вся жизнь сейчас за высокими заборами, завидев камеру, все старательно отворачиваются, в разговоры с незнакомыми не вступают. Задаешь вопрос, и человек отворачивается и уходит. Вот Пролетарский переулок, об этом адресе в эти дни говорит вся Ингушетия. Здесь жил Магомед Евлоев, террорист-смертник, взорвавший себя в столичном аэропорту Домодедово. А через неделю, 31 января, по подозрению в организации теракта были арестованы его сестра и брат — 22-летняя Фатима и 16-летний Ахмед.

Отец Магомеда, Мухажер Евлоев, получил здесь участок в 1957 году, когда ему разрешили вернуться в Ингушетию из Казахстана, куда в 1943-м были депортированы сотни тысяч ингушей и чеченцев. Мухажер долго пытается найти фотографии сына, но, говорит, все забрали во время обыска, в доме до сих пор беспорядок. Остались только детские снимки, с маленьким Магомедом, и вот эта, где Фатима с матерью. Фотография сделана недавно. Муж Фатимы убит, его считают участником незаконных бандформирований, но Роза Евлоева уверяет, что ее дочь не могла заниматься организацией теракта в Домодедово.

Мухажеру Евлоеву 77 лет, сейчас на пенсии, работал на автобазе водителем. Его жена, Роза, до недавнего времени преподавала в школе, была учительницей младших классов. 1 февраля уволилась.

До сегодняшнего дня Али-Юрт уже попадал в сводки громких происшествий, четыре года назад. 27 июля 2007 года неизвестные обстреляли здания администрации президента и управления ФСБ в Магасе и скрылись, по утверждению властей, в Али-Юрте. На следующее утро село объявили зоной контртеррористической операции и провели здесь, как сообщалось, усиленный паспортный контроль, досмотр автотранспорта и жилых помещений, где могли скрываться боевики. Однако, как говорят Евлоевы, эта так называемая зачистка по жесткому варианту обернулась массовым избиением мирных жителей. Во время этих событий семья Евлоевых не пострадала, Магомеду тогда было 16 лет. Он не ушел в лес, как поступили некоторые его знакомые, не стал и ярым религиозным фанатиком. Что толкнуло его на теракт сейчас, родные не знают.

Чем живут они сейчас?

Родители Магомеда, Фатимы и Ахмеда после долгих переговоров все-таки согласились встретиться с нами и рассказать, что они думают обо всем произошедшем. Последний раз Мухажер и Роза видели своего сына Магомеда 31 августа прошлого года.

— Давайте начнем с главного: что могло стать причиной, что толкнуло на такой ужасный поступок Магомеда?

Отец: Это был месяц Рамазан, мы пост держали. В этот месяц он всегда ходил молиться. С друзьями из других сел. Может быть, тот, который их организовал, может быть, и они были, понимаете? (Мухажер, видимо, имеет в виду какое-то участие в организации взрыва.— Авт.)

В эти последние дни он какой-то был не тот Магомед, который раньше был. По-видимому, или загипнотизировали его, или зомбировали — непонятно. Понимаете? Никогда не было такого, чтобы ему скажешь, а он не сделал, а в этот вечер он меня не послушался, ушел. Было это 31 августа, после захода солнца, как раз когда мы кушать садимся. Вечером сели, жена нам еду подала. Потом мы с ним вдвоем остались. Младший Ахмед с ребятишками где-то был.

Магомед говорит, мама не надо чай наливать. Мать йогурт предложила. Тут у него телефон зазвонил, Магомед трубку взял и говорит: "Никогда не даст нормально покушать". Мать спрашивает: "Кто это?" Магомед говорит: "Ну кто это может быть, кроме Адама?" Ну, товарища его. Послушал, потихоньку ложит телефон, йогурт ставит, больше даже и глотка не сделал. Я сейчас, говорит, пройдусь до перекрестка, он меня там ждет. И вышел.

Я уже второй стакан чаю пью, вдруг слышу его голос на улице. Я спрашиваю, Магомед, что ли? Говорят, да. Я говорю, пусть зайдет, у меня разговор к нему есть. Фатима крикнула: "Магомед, папа тебя зовет". А он отвечает, мне некогда, мне в мечеть надо, меня ждут, помолюсь и назад приду. Понимаете, вот его слова.

— Раньше такого не было?

Отец: Раньше такого не было никогда. Если я сказал или ему скажут, вернись, отец зовет или мать зовет, разве он мог не выполнить?..

В общем, 31 августа он ушел. 1-го числа дети в школу пошли, мать тоже (она учительница), вернулась быстро, спрашивает, пришел Магомед. Нету. И в мечети его тоже нет, мне сказали. И вот мы узнали, что они оба исчезли, Магомед с другом. Ни слуху, ни духу. Больше никогда.

— Сейчас утверждают, что он приезжал в село.

Отец: Нам тоже следовательша сказала. У нас два домика, в одном мы, а в другом он жил с женой. А когда они разошлись, там стало пусто. Ну, говорят, на машине приехал. Это уже мальчик нам сказал. Ту машину, на которой он приехал, он сразу отпустил, понимаете? Чтобы его не заметили. Мы всегда замечаем, кто подъезжает туда на машине. Мать на работе была, я, наверное, спал в это время. Он показывался сестре и брату. Потом вызвал товарища своего и уехал.

Фатиму нашу могут обвинять в том, что она открыла ворота. И все, понимаете. Больше она ни в чем не виновата... А Ахмед, братишка, мог поехать с ним, провожать, если старший скажет.

— Как же быть со следами гексогена на руках у Фатимы и Ахмеда?

Отец: У Фатимы не может быть никогда в жизни. У нас в доме никогда не было оружия, ничего. Было ружье, у меня забрали, я им не пользовался с 92-го года. Никогда, ни один выстрел я не делал.

Мать: Этого не может быть! 100 процентов неправда. Это я могу утверждать. Фатима ничего не могла иметь на руках. Потому что эта девочка ни на одну секунду от меня не отходила с момента пропажи брата, ни на шаг от меня, понимаете? Даже Ахмед, если надо куда-то поехать: "Мама я еду", я рядом с ним сажусь и еду. Потому что нет прав, нет совершеннолетия у мальчика. Поэтому я с ним всегда, куда он, туда и я. Этого не может быть.

— Утверждается, что они соучастники и что им уже предъявлены обвинения в подготовке теракта. Выходит, они втроем делали пояс смертника.

Отец: А вы верите в это? Ну неужели он настолько дурной, я даже и сейчас не могу утверждать, что это мой сын, понимаете? Но неужели он настолько дурной, чтобы две тысячи километров провезти пояс — взрывное устройство?

Да никогда в жизни он этого не сделает. Его могут зомбировать, гипнотизировать, понимаете. А уже там, на месте, те люди, к которым он должен был приехать, те уже его снабдили поясом и так далее.

Мать: Отсюда он ничего не взял. Это сто процентов гарантия. Не может быть, чтобы Ахмед что-то готовил. Во-первых, нет знаний у этого мальчика. Он еле-еле на тройки учился в школе. Вот чтобы сделать этот пояс террориста, должны быть какие-то знания, согласитесь. Химии, физики. Ну у него этого нет же. Я как мать знаю. Он слабый по всем предметам. Он не сможет. Фатима тем более химию не знает и физику. Единственно, французский хорошо ей в школе давался и пять лет в университете. И все. Мои дети в химии и физике ноль.

— Может быть, кто-то старший их учил?

Мать: Ну кто? Если я этих детей не отпускала от себя никуда. Кто? Как они могут куда-то уходить часами, днями, ночами? Ведь не за один час они, наверное, все это приготовили. Для этого же надо время, место. Средство какое-то, чтобы приготовить. Вот этого я не понимаю. Я в это не верю, это неправда.

Отец: Почему-то никогда не видел такого. Сам сотрудников на обыск возил, видел, как обыск делают. Но такого обыска, как у меня делали, я еще в жизни никогда не видел и не слышал. И в кинофильмах не видел. Каждый метр огорода миноискателями проверили. Гвоздики даже находили, вытаскивали. А дома стол каким-то круглым прибором потрут, а потом к аппаратуре — проверяли, пыльцу искали. Весь стол раз десять, наверное. Каждую посуду, каждую кастрюлю, каждую табуретку, каждую стену, пол, одежду, шифоньер, комод, двери. Ну ничего не оставили, чтобы не проверили через аппаратуру, понимаете?

Я думаю, у меня бы нашли взрывчатую пыльцу или что, если бы мои дети этим занимались. Обвинят их, так, по-моему, весь народ будет возмущен, потому что моих детей знают все.

Мать: Соседи знают, в селе знают, в школе знают. Каждый учитель. У нас в роду этого не было. Мы не так воспитывали своих детей. Не воспитывали их, чтобы стали террористами, убийцами. Мы хотели, чтобы на старости лет дети нас, а не мы их похоронили. Единственное, что мы хотели. Чтобы было кому кружку воды подать...

Отец: Даже мне обидно стало, когда нас вызвали всех, у кого дети поуходили. Президент вызвал. И вот он начал тогда. Я вас вызвал, говорит, для того, чтобы не повторилось то, что сделал Магомед. Родители есть Магомеда Евлоева? Я встаю. Он на меня так посмотрел. Мне показалось, у него в глазах слезы: "Неужели твой сын?" Я говорю, да, Магомед Евлоев — это мой сын, но я не скажу, что это он сделал. А он мне в ответ: "Двести-триста процентов это уже доказано. ДНК взяли у вас?" Я говорю, взяли. Это уже доказано, говорит, что это он. Вот тут мне обидно стало очень даже. Потому что у нас в республике, как пять пальцев, все на виду у всех. И мне не хотелось, чтобы меня на людях, при всех стыдили, что мои дети такие. Мы их так не воспитывали. Там где-то черная сила стоит, понимаете? Там кто-то другой виноват, а не мы. И виноваты те, которые его пропустили, если он пояс вез. Виноваты те, которые на постах стоят, проверяют. Они же прекрасно знают, что везут, что в сумках. Держат собак, овчарок. Они же по нюху узнают. Почему-то в Москву разрешили им привезти. Неправда это. Это там готовят, надо там искать. Там квартира или база, или что. Никакой тротил, никакой порошок у нас в магазине не продается. Понимаете? Где мы их можем взять?

— Но должна была быть какая-то причина. Если это действительно Магомед, если установили по ДНК, что это он.

Отец: Может быть, потому что 29-го я заставил его бросить жену.

— Не нравилась?

Отец: Она нам нравилась очень.

Мать: Она нам всем нравилась очень.

Отец: Очень хорошая девочка была. И фигурка красивая, и хорошая очень, понимаете. И умна. Ничего не можем плохого сказать. Но что-то они стали последнее время ругаться. По улице люди проходят, останавливаются, слушают их крики... Я их вызвал обоих. Не хотите жить, расходитесь. Нечего людей смешить. Чтобы я этого больше не видел. Они после этого родителей ее вызвали. Сказали, уладим это, больше ничего не будет, и так далее. Потом через неделю-две опять вызвали. Он (отец невестки) уже приехал с женою, с тещей Магомеда. А я вызвал невестку, спрашиваю, ну что тебе мешает? Если я мешаю, скажи, не стесняйся, это твои родители. Кому ты еще скажешь. Если жена моя — скажи. Если дочка, сын мой другой, скажи. Кто вам мешает? Она говорит — никто.

Я слышал, говорю, что ты бывшему кавалеру звонишь, это Магомеду не нравится. Живешь с Магомедом — звони Магомеду, если его дома нет, люби его. Если ты любишь бывшего кавалера, то, пожалуйста, не смеши людей. Тесть говорит — это неправда, она не звонила никому. А она ни слова не говорит, как воды в рот набрала.

Я говорю, а отчего же тогда они ругаются, если она никому не звонила? Два телефона Магомед отнял, разбил. Третий телефон кто ей дал? Вы же даете сами, говорю. Не мы.

А потом, значит, она руки выбросила так: "Папа, я звонила, я звонила. Что ты отказываешься?" Понимаете, отцу прямо, в открытую сказала.

И вот когда Магомед третий раз ее застал разговаривающей с тем парнем, он ее отца вызвал.

Тот приехал, с ним двое или трое были, сотрудники или ФСБ, или милиции. Тесть — бывший охранник Мурата Зязикова, вот оттуда у него все это знакомство шло.

Вот он с ними пришел, давай, говорит, Мухажер, по-хорошему разойдемся. Я тебе ничего не должен, ты мне ничего не должен. Я спрашиваю, ты дочку совсем забрать приехал, раз с этими людьми? Он говорит, да.

Мой брат просил, даже плакал. Тот настаивает, и все. Давай по шариату разойдемся.

Я тогда крикнул, мне зло стало. Я крикнул: "Магомед!" Он тихонько вошел: "Что, пап?" Я говорю, делай то, что эти люди говорят. Эти два парня прошли, он за ними. Я брату сказал, иди с ними, подскажи, как по шариату правильно расходиться... Быстро уехали они. Магомед потихоньку подошел ко мне, сел возле ворот: "Папа, я поторопился: месяц Рамазан, не хотелось мне грехи принимать. Надо было подождать еще". Он любил ее, конечно. Вот 29-го это было, а 31-го он ушел. Может быть, от этого он на это пошел. Если это он. Может быть. Я так думаю, других причин нет. И обвинять кого-то другого я не могу. Мы сами виноваты, что заставили его бросить жену. Ну если они не живут, людей смешат, что мы можем сделать?..

Всего-то и женаты были с 7 марта по 29 августа.

— А сколько они были знакомы до этого?

Мать: Месяц с лишним. На свадьбе где-то познакомились. Но кроме этого есть еще причина. У нас были долги, нам надо было их отдавать. Еще до развода с женой он говорит отцу: "Па, я поеду в Краснодар на заработки". Отец предложил: своими деньгами, своей зарплатой будем расплачиваться. Давай ты никуда не поедешь. Нет, долги нас замучили, надо их отдавать. Может быть, из-за этой безысходности, из-за того, что нет материального блага в доме, столько душ на одной моей зарплате в 8 тысяч и пенсии отца. Может быть, и это его побудило на такой шаг. Может быть, кто-то на стороне говорил, давай, Магомед, большие деньги заработаешь. Может быть, и это...

Отец: Других причин нету, я не нахожу.

Мать: Абсолютно.

Отец: Даже сестра, хотя она старше Магомеда, всегда его слушала. Мужчин у нас слушают. Никогда ни ссор, ничего у нас в семье не было. Это вам и соседи могут сказать.

— Магомед не мог работу здесь найти?

Мать: Он подавал документы в органы, в МВД. Он ждал где-то месяца четыре-пять. Это тоже по великому знакомству: через знакомых договаривался, лишь бы куда-нибудь устроиться на работу. Ждали-ждали. Я говорю, давай, пока ждем, ты курсы шоферов окончишь, возьмешь права и будешь работать. Выучился, получил права, пошел работать на пекарню, хлеб, булочки развозил по магазинам. Затем там у него не получилось, ему не давали зарплату, потом он работал грузчиком на железнодорожном вокзале. Доски грузил, мешки с цементом. Подрабатывал. А на работу никак не мог устроиться.

Отец: Все, что зарабатывал, он всегда приносил домой. Не пил, не курил. Наркотиками никогда не занимался.

— Он был верующим человеком?

Отец: Молиться я с малых лет учу детей. Все они могут молитвы читать. Все, что я делаю, они умеют. А чтобы уже свыше, чтобы делать переводы, знать эти молитвы или читать Коран, у нас этого нет. Для того чтобы войти вглубь религии, чтобы только религией заниматься, это надо много знать. Магомед Коран читать читает, а смысла не понимает. Арабского-то он не знает.

— Как вы узнали о произошедшем?

Отец: Мы знать не знали, что это Магомед. Даже когда мне портрет принесли, я тогда был задержан, 31 января это было, принесли мне, положили его — узнаешь?

Я посмотрел, назад отодвинул сразу, откуда я могу знать его? Кто он такой?

Сын твой, говорят. Я тогда обратно взял, когда мне сказали, что это твой сын Магомед, я говорю, да вы что. Часа три передо мной лежал портрет головы. Ну что я в нем мог узнать? Не мог я там ничего узнать. Я им сразу сказал, если бы я затылок увидел, я бы его узнал.

— Почему затылок?

Отец: А у него шрам там большой.

Мать: Он в детстве со ступенек упал, шрам остался, и волосы не росли. Вот по этому шраму могли определить, он это или не он. Единственное.

Отец: Мне следователь задает вопрос: черты лица, хоть что-то похожие есть? Я говорю, черты лица кое-что есть, но не определишь его, потому что лицо сгоревшее.

— Не ожидали?

Мать: Мы до сих пор в шоке. Не дай господь никому, никому! Ни отцу, ни матери, никому, какой бы национальности он ни был, испытать то, что испытали мы с отцом. Это для нас был великий шок. Потому что мы уже старые, начинать жизнь сначала уже поздно, а у нас детей не стало. Мы остались без детей.

Вся наша надежда — это двое детей: Ахмед и Фатима. Все, что у нас осталось. Тот по своей вине или не по своей вине накачан был, загипнотизирован, в этом я не разбираюсь, я учитель начальных классов. Он ушел из жизни, я уже все, я на этом успокоилась, но я переживаю за своих двоих детей. Сейчас прошу помощи у всех: единственное, что прошу, чтобы хоть как-то оправдали. Нет, я не говорю, чтобы не наказывали, но дали справедливое решение. Суд же есть, есть же государство. Пусть по справедливости. Должны же быть свидетели, которые докажут, что они видели этих детей, что те готовились к теракту.

— Но, извините, дочь ваша была замужем за человеком, который был среди тех, кто в лесу, и этого человека убили.

Мать: Она 22 дня была замужем, два раза только с мужем и виделась. Он, оказывается, был в розыске. Мы этого не знали. Потом его убили. И мы ее сразу на третий день после похорон забрали (из дома мужа.— Авт.).

— А все это не могло подтолкнуть Фатиму к каким-то действиям?

Отец: Она бы все равно ушла, и так бы я ее забрал, когда узнал, что он в розыске, что он этим делом занимается.

— По закону останки террориста не выдаются семье. Вы будете обращаться с просьбой выдать останки Магомеда?

Мать: Я бы хотела... (Плачет.)

Отец: Я — нет. Если он на такое решился, зачем он мне нужен. Я его таким не воспитывал, не нужен он мне (голос дрожит).