В ходе дагестанской кампании российские политики и военные наделали немало ошибок. Теперь главное — избежать новых, и прежде всего в отношении дагестанцев.
Чтобы ни говорили лидеры боевиков, вторгшихся в Дагестан, они, несомненно, отдавали себе отчет в том, что пройти победным маршем до Махачкалы им не удастся. И сопротивление самих дагестанцев тоже не могло быть для них неожиданностью. Еще два года назад, во время рейда на Буйнакск, на их пути с оружием в руках встали не только федеральные войска, но и местные жители.
Ставка делалась на другое. С самого начала боевых действий в Дагестане было очевидно стремление экстремистов, утверждавших, что сражаются за создание "исламского государства", придать своим действиям характер "священной войны". И в идеологическом плане они достигли определенных успехов. Российские масс-медиа и власти приняли навязанную им игру и стали дружно именовать бандитов и наемников "исламистами" и "моджахедами".
Между тем в мусульманской среде слово "моджахед" не несет отрицательной смысловой нагрузки. Совсем наоборот: это "борец за веру", "подвижник". В Махачкале сразу же раздались возмущенные голоса, что не боевикам учить исламу Дагестан, один из древних мусульманских центров. С возгласом "Аллах акбар" в бой идут не только боевики, но и дагестанские ополченцы.
Ошибка Москвы состояла в том, что долгое время всего этого она предпочитала не замечать. При этом много говорилось о том, что дагестанские ополченцы плечом к плечу вместе с федеральными войсками дают отпор "исламистам". Вот видите, торжествовали чеченские пропагандисты, это вероотступники, которые вместе с неверными воюют против "истинных мусульман".
Лишь через месяц после начала военных действий Москва решилась исправить ошибку: премьер-министр Владимир Путин встретился с духовными лидерами мусульман Северного Кавказа и заявил, что неправильно называть боевиков "исламистами".
Скорректировано должно быть и отношение к Чечне. Оба раза боевики вторглись в Дагестан с ее территории. Но значит ли это, что за ними вся Чечня вместе с ее руководством? Иначе говоря, может ли федеральная власть иметь в нынешней ситуации союзников в Чечне? Да, если учесть, что в условиях войны даже вооруженный нейтралитет можно расценивать как союзнический акт. Нынешняя Чечня вовсе не однородна в политическом и идеологическом плане. Бывшие соратники давно уже стали непримиримыми противниками. И грозненские власти контролируют далеко не всю территорию республики.
Называть президента Чечни Аслана Масхадова "ставленником Москвы" могут только его оппоненты из числа полевых командиров. Однако все эти последние годы он и его сторонники последовательно выступали против возобновления военных действий. Именно Масхадов год назад, когда Шамиль Басаев объявил о готовности выступить на помощь братьям Хачилаевым, захватившим здание Госсовета в Махачкале, выступил с резким заявлением, назвав авантюрой попытку вмешательства в события в Дагестане.
На сей раз он ограничился невнятными заявлениями, смысл которых сводился к тому, что официальный Грозный ни при чем. Вряд ли Масхадов пересмотрел свои взгляды. Скорее всего, баланс сил в Чечне изменился настолько, что он уже не может открыто критиковать Басаева и Хаттаба.
Поражение боевиков в Ботлихском районе и, самое главное, резкая реакция самих дагестанцев на вторжение из Чечни могли привести к ослаблению позиций экстремистов и укреплению авторитета Масхадова. Безусловно, это пошло бы на пользу Москве.
Но ракетно-бомбовые удары по Чечне все спутали. Данных о серьезных потерях среди боевиков нет, а мирные жители пострадали. В результате боевики могут рассчитывать на новое пополнение из числа жаждущих отомстить за гибель родных, а авторитет Масхадова, настаивавшего на переговорах с Москвой, стремительно приближается к нулю.
А если бомбежки чеченских сел будут продолжаться и дальше, во главе Чечни вместо Масхадова скоро может оказаться Шамиль Басаев или Хаттаб.
Впрочем, вполне может быть, что именно этого, а не создания "исламского государства в Дагестане", они и добивались с самого начала.
АНДРЕЙ ФЕДОРОВ