Когда две недели назад случился теракт на Манежной, все стали гадать, где взорвется в следующий раз. В ГУМе? В "Детском мире"? В Кремле? Теперь, после взрывов в Буйнакске и в Печатниках, вопрос изменился: "Не в моем ли доме?"
Минута молчания
Блондинка, закутанная в гардину, водит пальцем по приклеенным к машине скорой помощи спискам раненых и бормочет тихонько:
— Я здесь, я здесь.
Каждые пять минут у нее на поясе пищит пейджер, и там все время один вопрос: "Ты где?"
Накануне она увидела по телевизору, что в Печатниках взорвался дом. Тот самый, где жила невеста ее брата Саши. И даже тот самый подъезд. Они с братом сели в машину и поехали. Сначала искали его невесту среди живых — не нашли. Потом в списках раненых — не нашли.
Дым валил плотный и едкий. Спасатели МЧС поднимали из-под развалин тела погибших. И в первом же трупе молодой женщины Саша узнал свою невесту. Потом он узнал ее во втором трупе молодой женщины, в третьем... В течение суток Саша узнал свою невесту в пятнадцати трупах из сорока, поднятых спасателями.
Каждый раз он подходил к ограждению, за которое не пускает милиционер, шмыгал носом, всхлипывал, ставил подпись в акте опознания и кивал: "Это она".
— Он думал, что выдержит,— говорит эта блондинка и тычет пальцем в списки раненых.— Множественные переломы... Порезы... Не могу понять, это новые списки или старые?
В руках у этой блондинки одноразовый стаканчик с дымящимся солдатским чаем. Кто-то дал ей гардину закутаться, потому что ночи уже холодные. А ее брат Саша давно сидит в машине и каждые пять минут посылает ей сообщение на пейджер: "Ты где?"
Вокруг работают генераторы электрического тока, бульдозеры, экскаваторы, самосвалы — шум как в аду. И вдруг это все замолкает. Воцаряется тишина.
— Заглушить двигатели, отключить инструменты! — доносятся обрывки приказа из репродуктора.
— Что это? — спрашиваю.
— Минута молчания,— блондинка сует мне стаканчик с чаем.— Они нашли живого.
И бежит. Далеко, вокруг всего оцепления. Бежит, спотыкается.
— Туда нельзя,— говорит ей милиционер.
И она бежит дальше, пока какой-то двадцать второй по счету сержантик наконец-то не пускает ее внутрь за цепь, к завалу.
Пустоты
По эту сторону дома спасатели сидят на земле и курят, потому что их только что сменили. Еще они хотят пить, но воду все не везут и не везут почему-то.
Белобрысый спасатель с надписью "спасатель" на спине говорит:
— Это для очистки совести.
— Что?
— Минута молчания. Может быть, кому-то показалось, что живой под завалом. Может, кто-то слышал голос. Но откуда там быть живому? Вон как все горело. Сутки целые.
А по ту сторону дома другой спасатель в черной бандане инструктирует сменщиков:
— Мужики, там спальня и две детские кроватки. Они просто провалились в подвал. Сверху никакая плита на них не упала. Только стены сложились. Там пустоты. И собака над ними лает, как по живым. Ковыряйте. Честное слово говорю, кого-нибудь найдете.
Я видел, как этот парень работал. Разбирал, пилил арматуру. Прямо у него над головой висела бетонная плита, и белые бумажки, специально приклеенные к ней, чтобы посмотреть, отламывается ли она или стоит крепко, отрывались одна за другой.
— Уйди оттуда к чертовой матери! — кричал спасателю снизу начальник в желтой каске со счастливым номером 13.
С пятого окрика спасатель послушался, спустился и с виноватым видом сказал:
— Там собака лаяла, как по живому.
Начальник улыбнулся:
— Никого там нет,— хотел погладить парня по голове, но получилось, что похлопал по каске.
А рядом сидел пудель. Аккуратно постриженный домашний белый пудель. Начальник наклонился к нему и — видимо, хотелось погладить кого-то по голове — сказал:
— Але, тебя-то как сюда занесло, живая душа?
Необъявленная война
Почти за двое суток работы спасатели МЧС вытащили из-под завалов только одного живого человека. Зато один за одним поднимали тела погибших и клали в черные мешки, пока черные мешки не кончились. Тогда стали класть в желтые. Трупы сносили на лужайку перед домом. Там стояли родственники и производилось опознание.
— Посмотрите, посмотрите! — кричала какая-то женщина.— У него татуировка на левом запястье.
Доктор молчал. Левой руки у этого погибшего не было.
Один журналист говорил:
— Мне повезло. Я единственный снял спасателя с мертвым ребенком на руках.
По-моему, он сошел с ума.
Другая женщина сидела над только что опознанным обезображенным телом сына и в каждой руке держала по очищенному банану и ела их с двух рук. Она говорила:
— Что, у нас теперь война? Так теперь всегда будет? Почему не объявили?
А рядом два офицера говорили:
— Какой, к чертовой матери, газ?! С самого начала было понятно. С деревьев даже кору содрало. Как десять бомб с самолета. Если бы нам сразу сказали правду вчера, мы бы пошли и раздавили гадину в ее логове.
— В каком логове? — спросил я.
— В ущелье, в Дагестане, в Чечне.
По-моему, они тоже сошли с ума. Даже если потом окажется, что это действительно был теракт, организованный чеченцами.
ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН