14 марта в 4:40 утра наш рейс из Лондона приземлился в аэропорту Домодедово. Я хочу, чтобы все звучало документально и чтобы не возникло соблазна сказать, что я хоть что-то придумал. Придумать, как говорится, можно было бы и посмешнее. Или, вернее, нельзя
Мой товарищ, который привык в своей жизни пользоваться бизнес-классом, вип-залом и очень многими другими удобствами, сказал мне, что на прилете надо идти, куда все люди идут, а не через вип-зал: так быстрее, проверено. Он не первый год живет в Лондоне и тем более в Москве, так что знает человек, что говорит.
И мы рванули на паспортный контроль. Мы именно рванули, потому что тут, как известно, медлить нельзя.
Но мы все равно опоздали. Возле каждой из нескольких кабинок уже стояла очередь. Не очень большая, человек по пять-шесть, но все-таки это очередь была, в которую мы и встали, разумеется.
И тут я вдруг обратил внимание, что одна кабинка, с краю, светится неярким, почти таким неземным притягательным светом, и на ней зеленая стрелочка, указывающая на то, что кабинка работает, и я даже человека разглядел внутри, к которому эта стрелка и должна, по идее, привести пассажира.
Я рассмеялся внутренне: "Какие же странные люди! Стоят в очереди и не замечают своими пустыми глазами пустой кабинки!"
Я подошел к кабинке и увидел в ней молодого пограничника. Он спал. Граница при этом была на замке. То есть турникет возле кабинки, я проверил, был заблокирован.
Я громко задал ему дурацкий вопрос:
— Вы спите?
Он не ответил по понятной причине: он спал.
Я, конечно, рассчитывал разбудить его этим вопросом, но у меня, похоже, не было шансов в это предрассветное утро.
— А служба-то идет! — прокричал я в самое окошечко.
Для того чтобы это сделать, мне пришлось нагнуться, я чувствовал, что выгляжу по-идиотски, хотя по-идиотски должен был выглядеть по справедливости он.
В очереди засмеялись. Я еще что-то сказал ему, и он опять меня не услышал. Я был вынужден отойти с занятых было позиций. Теперь я понимал, что я уже не первый, кто сгоряча ринулся к этой кабинке, и почему возле нее ни одного человека.
В это время подошла очередь моего товарища. Он приблизился к кабинке с бодрствующей девушкой-пограничницей, и я услышал, как он ей говорит:
— А вы знаете, что ваш коллега в крайней кабинке спит?!
— Не может быть! — воскликнула она.— Этого не может быть. Мы же на работе.
— Вот именно! — обрадовался он.— Не верите — пойдите, посмотрите!
Она буквально выбежала, я увидел, как она впорхнула в крайнюю кабинку, и подошел поближе.
Она трясла его за плечо, а он очень не хотел просыпаться. Но на этот раз у него не было другого выхода. Через несколько секунд он приоткрыл глаза.
Она ему что-то сказала, он что-то ответил. Она махнула рукой и вышла, хлопнув дверью.
А он, увидев меня и мой паспорт, приступил к своим непосредственным обязанностям по защите государственной границы. При этом он еще спал. Спящей рукой он нашарил выключатель, и кабинка озарилась теперь уже слишком даже ярким металлическим светом. Спящими глазами он проверил мой паспорт. Проштамповал его. Спящей головой еле заметно кивнул мне. Я был уверен, что после этого он продолжит прерванный сон.
Я прошел через турникет и увидел своего товарища. Он стоял, согнувшись в три погибели от душившего его смеха. На вопрос, что еще стряслось, он еле смог рассказать мне.
В общем, когда пограничница вернулась, он сказал ей:
— Я всегда знал, что наши женщины крепче наших мужчин. Когда мужчины спят, наши женщины еще в состоянии бодрствовать. Хоть и в полпятого утра!
Она пристально посмотрела на него и ответила:
— Не юродствуйте! Это мой муж.