выставка / живопись
Галерея "Коллекция" представила первую за много лет персональную выставку одного из классиков "новой волны" Арсена Савадова. В проект вошли пять крупноформатных полотен, на которых художник ведет диалоги с классиками мирового искусства. А сопровождают картины обширные выдержки из интервью с автором, рассуждающим о вечном и своем месте в нем. Вчитывалась и всматривалась МАРИЯ ХАЛИЗЕВА.
Нынешняя экспозиция в "Коллекции" заявлена как первая персональная выставка живописи Арсена Савадова в Киеве за последние двадцать лет. Поверим галеристам на слово: вести учет годам — тоже их работа. Помимо доверия, организаторы выставки вполне заслужили какую-то премию за терпение и настойчивость: надо было очень постараться, чтобы собрать пять новых полотен художника, который предпочитает либо выставлять работы по мере готовности поштучно, либо продавать их из студии без утомительных церемоний.
В небольшом зале галереи поместились пять картин в савадовском формате — многометровых и зачастую составных. Каждую из них сопровождает текст, который поначалу поясняет и дополняет написанное, но затем отходит от частного к общему. Свои работы Арсен Савадов титрует ремиксами на классику, причем исходники знать обязательно все, и лучше досконально — от не самой известной "Луны-Солнца" де Кирико до этапных "Авиньонских девиц" Пикассо. "Художники делятся на тех, кто проскользит и кто занимается новой мифологией. Мы (я, Кулик, АЕСы) — представители ярких мифологий, которые борются с предложениями друг друга",— говорит Савадов в сопроводительном тексте к своему монументальному "Бегству из Египта". Библейский сюжет здесь разыгрывается в декорациях карнавального бедлама, откуда осел почти выбрался, оставив позади себя обнаженных в мухоморьих шляпках и прочерченную "божественной кисточкой" тонкую красную линию.
Арсен Савадов — художник очень щедрый, даже избыточный. Его барочность, источники которой где только не ищут — то в горячих кавказских кровях, то в воспитании, полученном в не сдержанной на краски и детали украинской визуальной традиции,— делает его картины (да и тексты тоже) чтивом для очень усидчивого и вместе с тем чувствительного зрителя. Он перепрыгивает с темы на тему, сыплет цитатами и аллюзиями, хулиганит и расшаркивается, сохраняя при этом цельность повествования. И этим он подчеркивает все ту же верность старой школе в противовес клиповому сознанию, которым все еще пытаются пробить парадигму повествовательной культуры.
Приведенные здесь выдержки из савадовских интервью складываются в монологи — яркие, образные, где-то ироничные, а где-то патетичные. С одной стороны кажется, что интервьюер честно отсиделся в должности подставки для диктофона, потому что вклиниваться в этот поток мысли опасно для жизни. Но все лучшие монологи — это всегда диалоги, в которых второй стороной выступает отнюдь не тот, кто находится в поле зрения и зоне слышимости. Понятно одно: Савадов — большой мастер олдскульного общения с великим и вечным, в котором он, несмотря на некоторую эпатажность и неизлечимую витиеватость своих высказываний, всегда остается учтивым и корректным собеседником, знающим свое место относительно тонкой красной линии.