Михайловский театр открыл новую страницу в своей истории. Испанец Начо Дуато, несколько месяцев назад принявший бразды правления балетной труппой, оформил свои декларации пластически: состоялись премьеры его балетов "Without Words" ("Без слов" на музыку Ф. Шуберта), "Duende" на музыку К. Дебюсси и "Nunc Dimittis" ("Ныне отпущающи"), музыка Арво Пярта и Давида Азагра). Рассказывает ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Заполучить в Россию звезду мировой хореографии Начо Дуато казалось предприятием практически безнадежным. Можно было еще рассчитывать на постановку им пары-тройки своих балетов. Но мечтать, чтобы он стал во главе отнюдь не первой петербургской труппы, было из разряда цветущих на Марсе яблонь. Яблони пока не зацвели, но господин Дуато труппу уже возглавляет. Три балета, один из которых — мировая премьера, сродни ананасам, выращенным в открытом грунте у Северного полярного круга.
"Without Words" и "Duende" — два маленьких шедевра 90-х годов, балеты-настроения, препарирующие структуру музыкального произведения и создающие потрясающий пластический эквивалент мелодии и ассоциациям. В испанской "Шубертиане" невыносимая легкость бытия транспонирована в отношения четырех пар, ведущих тихий и проникновенный диалог. Заявленную идею об универсальном жизненном цикле можно рассмотреть во взаимоотношениях персонажей. А можно абстрагироваться от какого-либо истолкования и наслаждаться совершенным телописанием, отточенной каллиграфией виртуозности. При всем равноправии исполнителей и намеренном невыделении премьерской пары, Леонида Сарафанова спрятать за другими семью танцовщиками просто невозможно. Свободное дыхание классического премьера в пиренейской замысловатой вязи хореографических комбинаций, подкрепленное эмоциональностью нелегкого перелета с Театральной площади на площадь Искусств, привели к дивному результату.
Балет "Дуэнде", поставленный в середину вечера, чуть провис. Хореографическая шутка, построенная на игре полудвижений и рискованных пластических оборотах, в исполнении танцовщиков, вымуштрованных "Лебединым озером", показалась более материальной и тяжеловесной относительно задуманного оригинала. Шаловливые и непринужденные не то эльфы, не то дриады выглядели механическими фигурками музыкальной шкатулки. Артисты преодолевали пластические искушения и легкое озорство с прямолинейным упорством дровосеков, считающих, что приложение физической силы должно быть прямо пропорционально количеству заявленных в хореографии технических трудностей.
Мировая премьера балета "Nunc Dimittis" возвращает к благочестивой традиции великопостных концертов духовной музыки. Не секрет, что до революции во время Великого поста прекращались все увеселения, театры закрывались на семинедельный перерыв. Творение католика Начо Дуато — словно зримое воплощение душевных устремлений православных христиан в период усиленного покаяния и погружения в молитву. "Nunc Dimittis" — молитва Сретения, единственного праздника литургического года христианской церкви, где встречаются Ветхий и Новый заветы; пластическое отражение не слов, но смысла восклицания Симеона Богоприимца: приготовление к смерти и радость предстоящего ухода. Прямой иллюстрации одного из важнейших событий Нового Завета на сцене нет — есть хореографические эмоции, облеченные в строгую форму танцевальной литургии. Шесть пар (женщины в красных сарафанах) сосредоточенно вторят молитве, то подхватывая ее главную тему, то приглушенно аккомпанируя, то проводя свою сольную партию. Екатерина Борченко в центре балета — и Богородица, и Божественный Младенец, приносимый в храм, и Симеон Богоприимец, и пророчица Анна. Ее танец в окружении двух юношей (они могут быть и ангелами, и жертвенными голубями) медитативен и страстен: так спокойна и всеобъемлюща материнская любовь, так страстна душа матери, познавшая будущую судьбу своего ребенка. Но страстность в хореографической интерпретации господина Дуато лишена дешевой надрывности и однозначной пафосности агитплаката. Его балет — это 25 минут познания и прозрения: от первого шага в храм — тихий легкий ход балерины воскрешает в памяти воздушную поступь рафаэлевской Мадонны — до распятия в стилистике мрачно-торжественных картин Сурбарана. Овация по окончании спектакля длилась почти 15 минут, что, несомненно, перевело мини-балет в категорию макси.
Впрочем, и без аплодисментов, удлиняющих хронологию повествования господина Дуато, главный художественный результат премьеры очевиден: благотворное сретение "ветхого завета" русской классической школы и танцевального мирового авангарда.