Ровно 35 лет назад, в октябре 1964 года, с первых постов в партии и правительстве был смещен Никита Сергеевич Хрущев. Корреспондент "Власти" встретился с одним из активных участников антихрущевского заговора — тогдашним председателем КГБ Владимиром Семичастным.
Глухой сипловатый голос медленно произнес в трубку: "Дома говорить об этом не будем. Встретимся завтра, ровно в восемь, на Патриарших. На мне будут серый плащ и кепка, в кармане — газета".
Ровно в восемь я был на Патриарших. В дальнем углу, в стороне от собак и их хозяев, за столиком под навесом, сидел пожилой человек в сером плаще и кепке. Из кармана выглядывала газета. Это и был Владимир Ефимович Семичастный.
— Владимир Ефимович, чем не угодил Хрущев своим соратникам? За что вы так благодетеля?
— Вот вы иронизируете, а мне и сейчас, много лет спустя, не очень приятно вспоминать ту историю. Ведь я действительно его воспитанник. Хрущев сделал меня секретарем комсомола Украины, потом перетащил в Москву.
И было время, когда я им просто восхищался. Ведь образования у Никиты почти никакого не было. Но природный ум, хватка, политическая смелость были просто удивительными. И в первые годы своего правления он сделал для страны очень много — и XX съезд, и целина, и большая химия. А жилищное строительство. Это же почти революция! Люди из коммуналок стали переезжать в отдельные квартиры. Сейчас, конечно, можно издеваться над "хрущобами", но люди тогда ликовали.
У него еще на Украине кабинет был похож на строительную площадку: панели, блоки, балки какие-то. И он бегал вокруг них, как ребенок радовался.
Но знаете, и его пример, и Брежнева, и нынешнего президента говорит только об одном: на Руси руководитель должен находиться у руля не больше восьми лет. Дальше уже беда. Власть и так развращает людей, а в России особенно.
Вот и Никиту понесло. Ни с того ни с сего разделил партию на городскую и сельскую. Организовал совнархозы — ликвидировал министерства. Ликвидировал совнархозы — возродил министерства. Как-то вызывает меня и говорит: "Давай дели КГБ на город и деревню. Сельские обкомы хотят свои органы". "Зачем, Никита Сергеевич, чтобы чекисты секретарям шашлыки на охоте жарили?" В общем, еле отстоял.
А что он творил на международной арене? Ладно бы только стучал ботинком в ООН — стыдно, но терпимо. Но ведь вдрызг разругался с Китаем. Установил ракеты на Кубе. Вы мне не поверите, но даже я, председатель КГБ, ничего про них не знал.
— В самом деле?!
— Он вообще перестал считаться с кем-либо. Захотел — сделал Героем Советского Союза Гамаля Насера. Тот потом всех египетских коммунистов в тюрьмах сгноил. Захотел — выдвинул Солженицына на Ленинскую премию. Антисоветский "Один день Ивана Денисовича" — и на Ленинскую премию! Вы бы знали, какое возмущение вызвало это решение в партии.
— А чего, собственно, партия возмутилась? Ведь уже прошли XX-й и XXII-й съезды?
— А вы что, думаете, на съездах было все так однозначно? Ошибаетесь. Аплодировать аплодировали, а в душе-то Никиту многие проклинали. И вообще, весь этот плюрализм, свобода слова и другие сегодняшние безобразия — это от него пошло. Он заложил основы.
На Политбюро слушал лишь самого себя. Ни советов, ни возражений просто не принимал. Стал хамить, оскорблять соратников.
А тут еще удумал урезать приусадебные участки и по-новому обобществить скот. Вторая коллективизация. Приехал как-то в родную Калиновку и давай агитировать односельчан. Так его чуть не освистали, а из толпы крикнули: "Никита, ты что, совсем сдурел, мудак старый?!"
Из анекдотов про Хрущева КГБ мог издать многотомное сочинение.
— Члены Политбюро тоже их рассказывали?
— А как же! И с удовольствием. Он у всех стоял поперек горла. Я и сейчас не знаю, кто первый сказал "хватит", но к марту 64-го сложилась группа, которая твердо решила убирать Хрущева. В нее входили Брежнев, Подгорный, тогдашний председатель президиума Верховного Совета РСФСР Игнатов, Шелепин, Суслов. Как раз в марте меня и пригласил к себе Брежнев. Я, правда, уже знал, о чем пойдет разговор. Саша Шелепин, с которым мы дружили, посвятил меня в суть происходящего. После какой-то пустячной беседы Леонид Ильич отвел меня в угол кабинета и прямо спросил:
— Как ты относишься к идее снять Хрущева? Он совсем обнаглел и стал просто вреден для страны.
— Положительно, Леонид Ильич.
— КГБ поддержит?
— Безусловно. Вы же знаете, что он хочет нас разлампасить и упразднить звания. Чуть ли не профсоюзы завести в органах. Так что не сомневайтесь, поддержим все.
— И вы спокойно в кабинете вели заговорщицкие разговоры? Не опасаясь прослушки?
— А кто прослушивал? КГБ и прослушивал. Так кого мне было опасаться? Самого себя?
— Вас привлекли к заговору в марте, а со свержением тянули до октября. Почему?
— Ну, во-первых, надо было обработать всех членов ЦК, секретарей союзных республик. Хотя большой пропагандистской работы вести не пришлось. Хрущев действительно надоел всем. Но самое главное — это Брежнев. Он хотел и рыбку съесть, и не подавиться при этом. А потому тянул до последнего. В итоге дело дошло до того, что посвященные стали трепаться о заговоре чуть ли не на каждом углу, и я просто стал опасаться за его судьбу. Да и за свою собственную.
Я даже пошел к Брежневу. "Если будете тянуть,— говорю ему,— дойдет до Хрущева. И он прикажет мне всех нас арестовать. И ведь арестую, Леонид Ильич, не сомневайтесь. Поэтому надо форсировать".
Брежнев обещал поторопиться, но было видно, что он жутко боится. И если бы не история с бывшим охранником Игнатова, еще неизвестно, состоялся ли бы октябрьский пленум.
— О ней еще, кажется, был фильм "Серые волки"...
— Фильм — ерунда. Кроме этой истории, в "Серых волках" все вранье. Никакой серьезной интриги в нашем заговоре не было. Рутина.
Но этот человек действительно ускорил события. Я вам уже рассказывал, что к осени 64-го о заговоре трепали везде. Полностью забыли о конспирации и сами участники заговора. И товарищ Игнатов у себя на даче трепался по ВЧ-связи, забыв о всякой предосторожности. А его холуй, которого он оставил при себе, стоял у окна и слушал. И все понял. Вначале он пытался выйти на Раду Никитичну, дочь Хрущева. Но та посоветовала ему обратиться к Семичастному. Тогда он пришел к Аджубею. Однако зять Хрущева решил, что весь рассказ — провокация. И только когда он вышел на сына Хрущева Сергея, тот отнесся к его информации со всей серьезностью. И рассказал отцу.
На наше счастье, Хрущев был настолько уверен в себе и в том, что он полностью владеет ситуацией в стране, что просто не поверил. А когда Сергей рассказал ему, что в заговоре участвуют Шелепин и Семичастный, то даже расхохотался: "Эти пацаны — и против меня! Бред какой-то!"
— Вы с самого начала решили демократически снять Хрущева на пленуме или были другие варианты?
— Ну, если честно, другие варианты тоже рассматривались. Однажды Брежнев походя спросил, а нет ли возможности убрать его физически. Конечно, такая возможность была, но я категорически отказался. В другой раз Леонид Ильич предложил воспользоваться поездкой Хрущева в Финляндию и арестовать его в поезде на обратном пути.
"За что будем арестовывать, Леонид Ильич?" — спросил я. "А черт его знает! Вроде бы не за что".
Поэтому было решено снимать Хрущева на пленуме ЦК. Без крови и арестов. Абсолютно демократически. Тем более что Никита Сергеевич, не веря ни в какие заговоры, спокойно уехал в отпуск в Пицунду. 12 октября на квартире у Брежнева собрались основные участники заговора: Подгорный, Шелепин, Суслов, Полянский. Был там и я.
Накануне предупредили о предстоящем пленуме министра обороны маршала Малиновского. "Как партия скажет, так армия и поступит",— ответил маршал. Но мы-то были уверены в ее поддержке. Буквально за пару месяцев до октября Хрущев провел колоссальное сокращение армии — 600 тысяч человек без гражданских профессий, без крова и надежд были выброшены на улицу. Армия Хрущева ненавидела.
— Надо звонить Хрущеву и вызывать его на пленум,— сказал Брежневу Шелепин.
— Пусть звонит Суслов.
— Леонид Ильич, второй человек в партии вы, вам и звонить.
Господи, как же он не хотел брать трубку! Я и Шелепин чуть ли не силком подтащили его к аппарату и заставили позвонить. Дрожащим голосом Брежнев сообщил Хрущеву, что надо срочно обсудить поправки к семилетнему плану и его, Хрущева, предложения по переустройству сельского хозяйства. "У вас что, в жопе чешется?" — выругался Хрущев, но сказал, что подумает и посоветуется с Микояном.
— А Анастас Иванович был в курсе ваших замыслов?
— Нет, он ничего не знал. Даже когда Хрущев поделился с ним информацией сына и велел на всякий случай ее проверить, Микоян не пошевелил и пальцем. Хитрый армянин то ли не поверил, то ли поверил и понял, что Никиту уже не спасешь. Как бы сейчас сказали, кинул друга.
В общем, ничего не подозревающий Хрущев наутро вылетел из Пицунды. Никакой смены экипажа самолета, никаких крейсеров на рейде Пицунды, никаких переговоров с командующим Киевским округом не было — все это киношная брехня. А были аэропорт Внуково-2 и я, приехавший встречать Хрущева. Он нехотя пожал мне руку и спросил: "Что, кроме тебя, и встретить некому?" — "Так все на Политбюро. И вас ждут не дождутся". --"Ну хрен с ними, поехали заседать!" — сказал Хрущев и сел в машину.
К тому времени я сменил всю охрану в его приемной, на даче и на квартире. Брежнев также посоветовал мне взять на аэродром собственную охрану, хотя раньше я никогда ею не пользовался. И вот едет кортеж по Москве, и я вижу, что охрана Хрущева в недоумении: с какого ляда у Семичастного вдруг охрана? Я вижу их сомнения и по рации говорю своим: "Отстать и не показываться!"
Как бы то ни было, в Кремль доехали без приключений. А там уже заседает Политбюро. Едва Хрущев появился в зале заседаний, слово взял Брежнев и полтора час говорил, что он о нем думает и что ему написал Шелепин. Потом Суслов, потом другие члены Политбюро. Хрущев пытался спорить, хамить, как обычно, орать на собравшихся. Но его быстро одернули. Не помню уже кто, по-моему, Суслов резко так сказал: "Помолчите, товарищ Хрущев. Вы уже столько наговорили, хватит". И Хрущев сник и дальше даже не пытался сопротивляться.
Вечером на всякий случай мы направили своих людей в Гостелерадио, в редакции "Известий" и "Правды". Хрущева отвезли домой, но, как вы сами понимаете, он был под пристальным вниманием. Хотя телефоны ему не отрубали — он мог звонить куда хотел. Он никому не позвонил.
14 октября продолжилось заседание Политбюро. Все выступающие требовали освободить Хрущева и от должности первого секретаря, и от поста председателя Совета Министров. Только Микоян робко предложил оставить за ним одну из должностей. Но это предложение было дружно отвергнуто.
— Войска в Москву вводились?
— Вы будете смеяться, но даже в Кремль в те дни вход был свободным. Единственное, что мы сделали,— закрыли ресторан, куда ходили обедать члены Секретариата ЦК и где иностранные корреспонденты могли что-то пронюхать.
Пленум продолжался ровно полтора часа. Брежнев зачитал доклад и сразу же предложил резолюцию: по состоянию здоровья освободить Н. С. Хрущева от занимаемых должностей. Никита за все эти полтора часа не проронил ни слова. Я сидел за колонной в зале и следил за участниками пленума — ни жалости на лицах, ни сочувствия.
Зал оживился лишь тогда, когда Брежнев заявил, что никаких прений не будет. Я был жутко удивлен: еще пару часов назад на Политбюро все договорились о прениях. Но за это время Брежнев, Суслов и Подгорный поняли: если пленуму дать слово, еще неизвестно, что они услышат в свой адрес.
Но пленум всбрыкнулся и сник, а потом под бурные аплодисменты избрал первым секретарем ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Кончилась эпоха Хрущева, началась эпоха Брежнева.
— А почему Брежнев? Другой кандидатуры не было?
— Вы забываете о партийной иерархии. Брежнев был вторым человеком в партии. И никакая другая кандидатура на роль лидера даже не обсуждалась. А жаль...
— Ефимыч, ты еще долго трепаться будешь? Карты вспотели! — К нам подошли два смурных мужика и кинули на стол колоду карт.
И Владимир Ефимович Семичастный, бывший председатель КГБ, человек, который только что снимал Хрущева, встал и покорно пошел домой.
ВАЛЕРИЙ ЛАРИН