В Лондоне разве плохо? Не важно, приехал ты сюда по делу или просто потому, что соскучился по нему, настоящему великому городу
Великий город по-настоящему велик своими мелочами. Есть и в Лондоне одна мелочь, ради которой стоит сюда приехать. Она, как все мелочи в великом городе, огромна. Я имею в виду колесо обозрения, Лондон Ай.
Я, как убежденный противник любой высоты, никогда сюда не забирался. Или, вернее, никогда так высоко не заходил. И убедил меня наконец-то сделать это мой старший сын, с которым я тут, в Лондоне, встретился. Убедил он меня самим фактом своего существования: просто он уже несколько раз катался на этом чертовом колесе, и ничего — стоит передо мной, на полголовы выше и на полплеча шире.
А еще важно, что очереди на колесо почти не было. Это, правда, лишний раз настораживало.
— Странно,— сказал Никита,— когда я был здесь последний раз, полы кабинок были стеклянными. А сейчас металлические.
Я мысленно поблагодарил Создателя этих кабинок за то, что он сделал. На самом деле мне и так предстояло испытание. И я не ради него летел в Лондон. Мне действительно очень не нравится высота (не хочу употреблять более громких слов).
И что я, в самом деле, Лондона не видел, что ли? Из иллюминатора самолета, если сидеть слева, все видать, и колесо обозрения тоже; и все, что ты можешь увидеть с колеса обозрения; и даже больше.
Но рядом со мной стоял мой сын, который хотел просто лишний раз прокатиться на Лондон Ай, хотя, подозреваю, не так уж это ему и нужно было. А хотел он просто поговорить со мной, причем о чем угодно, потому что видимся мы с ним слишком уж редко для отца и сына, пусть даже один из них живет в Москве, а другой в Лондоне.
Он не понимал, что мне не все равно, где разговаривать с ним о чем угодно. И я не хотел, чтобы он понял это.
Короче говоря, мы взяли билеты и взошли в кабинку, которая двигалась очень медленно, но все-таки двигалась. И там посередине была скамейка, которую я тут же облюбовал. Но не сел на нее, потому что это было как-то несолидно, а я и так несолидно, мне кажется, выгляжу — для человека, у которого есть сын в возрасте, в котором у меня уже был сын пяти лет. Все тот же Никита, естественно.
Я подошел к окну, а это было несложно, потому что окна там, разумеется, панорамные. И я осмотрелся. Вижу: а под нами уже Темза. Час от часу не легче.
Чтобы как-то спасти или, вернее, выровнять положение, я поглядел на другую сторону Темзы и обнаружил, что на ближайшем мосту — мертвая пробка. В центре города в воскресенье. Тут мне как-то даже на душе легче стало. Мне, можно сказать, повезло: я увлекся ее созерцанием и мыслями о том, почему у нас все время приводят в пример Лондон, когда говорят, что можно же решить проблему пробок в одной мировой столице, если захотеть. Значит, можно и в другой.
А оказывается, нельзя ни в той, ни в другой. Я даже хотел заснять эту пробку на камеру телефона, но мы к этому времени поднялись уже очень высоко. И пока мы поднимались, эта пробка рассосалась.
Причем мы были далеко не на самом высоком месте колеса. Мягко говоря. Пора было на скамейку. Там я нашел в себе силы оглядеться. Теперь и в самом деле город был под нами. И это было нешуточное зрелище. Не уверен, что оно стоило тех денег, которые мы отдали за билет, но все-таки это было зрелище.
И чего-то я забыл, что боюсь высоты. Глазел и глазел по сторонам, как пятилетний мальчик. Мы уже и самую верхнюю точку прошли, и начали опускаться, а я чувствовал, что у меня пропал, хотя бы, может, на время страх высоты. Его то есть вообще не было. Если бы мне сейчас сказали, что надо еще раз прокатиться на чертовом колесе, я бы одернул этого человека: какое же оно чертово, если лечит от самых неизлечимых болезней.
На самом деле я слишком хорошо понимал, что колесо тут ни при чем.
А вылечил меня этот город, в котором есть на что засмотреться даже с высоты полета кабинки Лондон Ай.
Вот почему после поездки на колесе обозрения в ЦПКиО ничего подобного не происходит?
Никита не заметил моих тяжких переживаний.
А их уже и не было.