Санкт-Петербургский театр музыкальной комедии показал премьеру оперетты Евгения Птичкина "Бабий бунт". Спектакль поставил советник президента РФ по культуре Юрий Лаптев, которого с недавних пор называют одним из наиболее вероятных преемников Анатолия Иксанова на посту генерального директора Большого театра. Комментирует ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
До сих пор Юрий Лаптев работал почти исключительно на территории русской оперной классики, так что, на первый взгляд, его нынешнее обращение к шлягеру советского музыкально-комического репертуара (1975 год; либретто по мотивам "Донских рассказов" Михаила Шолохова) можно принять за попытку выхода на новую территорию. На самом деле и капитальное возобновление мариинских "Псковитянки" с "Мазепой", и реанимация давно сошедшего со столичных сцен "Бабьего бунта" — плоды одной и той же реставраторской идеологии. В обоих случаях воплощается заветная мечта о возрождении на отдельно взятых сценах советской власти — принимающей, разумеется, форму определенных исторических типов театрального спектакля. Впрочем, если олдскульные оперные блокбастеры господин Лаптев реконструировал как будто всерьез, то в "Бабьем бунте" он применяет стратегию кэмпа: дабы не оказаться уличенными в восхищении недавним прошлым, создатели спектакля иронизируют разом и над собственной ностальгией, и над ее объектом.
За иронию в "Бабьем бунте" отвечает главным образом сценография Игоря Нежного: столь идиллические голубые небеса с пасторальными белыми облаками можно встретить разве что на полотнах какого-нибудь Эрика Булатова или Комара с Меламидом. Вполне ироничны и обклеенные принтами с подсолнухами хоровые станки, и торчащие посреди этой южной Аркадии портреты "апостола новой веры" Карла Маркса — выполняющие, вероятно, функцию пугала. Апофеоз иронии — лежащая у плетня гигантская плюшевая собака, при слове "контрреволюция" в притворном ужасе закрывающая глаза и принимающаяся механически креститься. Но чем более старательно изображающие донских казачек астеничные примы петербургской Музкомедии восполняют дефицит национального колорита сочным раскатыванием фрикативных согласных, а режиссер иллюстрирует неприхотливую антиалкогольную фабулу гэгами из репертуара программы "Аншлаг", тем более становится заметно, что до отказа заполнившая зал публика внимает происходящему на сцене, отнюдь не приподнимая брови, а испытывая очевидную радость узнавания.
Примерно те же чувства Юрий Лаптев вызывал и на подмостках Мариинского театра — с куда большей если не художественной, то хотя бы профессиональной результативностью. Все дело в том, что спектакли советских 1950-х оставляют возобновляющему их режиссеру очень мало как пространства для творческих маневров, так и шансов на неудачу. На оперной сцене сталинский "большой стиль" ориентировался преимущественно на театральные модели XIX века, в которых правила игры диктовались сценографией. И форма, и содержание типовых оперных конструкций регламентировались художниками настолько жестко, что в них почти отсутствовали свободные театральные элементы, которые с годами могут и должны улетучиться. Потому реставрация колоссов советского музыкального театра не представляет особых затруднений даже для не слишком искушенных постановщиков: спектакль уже фактически был поставлен, реаниматору остается только максимально аккуратно перенести его на сцену.
А вот драматургически хилый, отнюдь не "самоигральный" и требующий активного режиссерского участия "Бабий бунт" продемонстрировал весь спектр ремесленных проблем, которые у Юрия Лаптева занимают место базовых навыков — способностей выстроить мизансцену, темпоритмически организовать действие и залатать швы между музыкальными номерами и разговорными диалогами. Спектакль господина Лаптева выведен по формуле, знакомой по творениям абсолютного большинства сегодняшних идеологов от отечественной культуры: напыщенный мировоззренческий пафос минус минимальная профессиональная состоятельность. Автор той же мариинской (тогда — кировской) "Псковитянки" Федор Федоровский был не только автором проекта кремлевских рубиновых звезд и художником массовых действ на Красной площади, но, прежде всего, выдающимся мастером с модернистским прошлым. Культуртрегеры нынешней власти ничем таким похвастаться не могут и потому обречены повторять комический опыт героев "Бабьего бунта", рисовавших агитационный транспарант, но не рассчитавших размер шрифта и сумевших уместить на кумаче лишь надпись "Вся власть сове".