Выставка / живопись
Ретроспектива Лукаса Кранаха в парижском дворце Люксембург — событие уникальное. Как ни странно, раньше во Франции так много Кранаха не показывали. Почему так случилось с некогда самым популярным художником Европы, озадачился специально для Ъ АЛЕКСЕЙ МОКРОУСОВ.
Тридцать девять "Венер", тридцать пять "Ев", девятнадцать "Юдифей" и добрая сотня мадонн — за свою долгую жизнь Лукас Кранах Старший (1472-1553) успел разучиться стесняться повторов. Долгая жизнь располагала к стабильности во всем. Семья Кранах, где живописью занимались из поколения в поколение, жила как добропорядочные буржуа. Женились на богатых, выходили за членов городских советов и даже за канцлера при курфюрсте. Сами тоже не нуждались и в горсоветах состояли. Кранах, например, в 1519-м вошел в совет Виттенберга, купил аптечную лицензию, что позволяло заниматься дистилляцией спирта — делом, прибыльным уже в те времена.
Виттенберг, родина протестантизма, был ему многим обязан. Художник дружил с Лютером, был свидетелем на свадьбе этого бывшего монаха-августинца с Катариной фон Бора, тоже бывшей монахиней. Для католицизма факт преступный, как и публичное сожжение папской буллы об отлучении Лютера. Кранах при этом тоже присутствовал. Его портреты Лютера расходились по Европе в бесчисленных гравюрах, сыгравших роль социальных сетей: информация опережала реакцию властей. Кранах вкладывал личные сбережения в печатание немецкого перевода Библии, превратив Виттенберг в конкурента столице книгоиздания Лейпцигу. Но это не мешало ему работать и на католиков — знаменитый алтарь для церкви Святой Маргариты в Галле сделан по заказу кардинала Альбрехта Бранденбургского.
В итоге же бесчисленные ню, запечатлевшие Саломей и Лукреций, сыграли в пользу протестантизма. Они увидены глазами моралиста и потому асексуальны — трудно себе представить морального урода, у которого они способны пробудить плотские страсти. Ню — такой же портрет эпохи, как и буржуа с аристократией, которых часто запечатлевал Кранах, у него даже князья выглядят деловитыми мужиками, основательными и не склонными к суете.
Сегодня кранаховские ню одним кажутся призывом к новому, к освобождению, другим — потаканием вкусам заказчиков. Их было так много, что главный работодатель, курфюрст Саксонии Фридрих Мудрый, поручал художнику дипломатические задания. Этим Кранах сродни Рубенсу: оба много ездили по Европе, были вхожи в лучшие дома и обеспечили своим картинам место в собраниях всех уровней. Сейчас Парижу предоставили работы не только крупные музеи, как Национальная галерея в Вашингтоне, но и те, которые лежат вне туристических троп,— Дессау, Будапешт, Реймс, не говоря уже о частных коллекциях.
Означает ли это безоговорочное признание Кранаха? Или французы не торопились с его ретроспективой, что-то заподозрив в несколько ретроградной манере его письма, в плодовитости автора? Тот был внимателен к фламандской и итальянской школе, но для современника Микеланджело эти выверты рук и ног, нелепо растопыренные пальцы, огрехи анатомии выглядят странновато. Впрочем, на фоне современников, также представленных во дворце Люксембург, говорить об анахронизме не приходится. Другое дело, что "Адам и Ева" Дюрера выглядят идеально-небесно рядом с приземленными фигурами первочеловеков в версии Кранаха.
Этих художников сравнивали всю жизнь, не перестали и после смерти. Об их встречах доподлинно неизвестно, но, по крайней мере, об одной можно догадываться — сохранился портрет Кранаха работы Дюрера. Теории последнего, его понимание рисунка мало занимали Кранаха, а в текстах Дюрера немало скрытых нападок на коллегу: когда он писал о необузданности немецких художников и их плохой выучке, все понимали, о ком речь. Даже единомышленник Лютера Филипп Меланхтон заметил, использовав описание ораторского искусства: в сравнении с Дюрером и Грюневальдом, образцами высокого и среднего стилей, Кранах — человек простого стиля. Может, оно и так, только после визита в ресторан, увешанный мишленовскими звездами, порой хочется чего попроще. Дюрер — это прекрасно. Но хороша и жареная картошка, с грибами, луком и сочным соленым огурцом. И чтоб хрустело погромче.