Русский хореограф ставит главный рождественский балет в Нью-Йорке.
В декабре-январе балетные труппы обычно выдают серию «Щелкунчиков»: эта рождественская сказка гарантированно обеспечивает кассу. И даже если после спектакля выяснится, что постановка из рук вон и танцуют ее хуже некуда, все равно зрители получат минимальный набор удовольствий: будет елка, будут порхать снежинки, уродливая кукла превратится в прекрасного принца и героиня балета получит свою порцию счастья.
В том, что хороших «Щелкунчиков» мало, повинен, как ни странно, Петр Ильич Чайковский, написавший для детского балета отнюдь не детскую музыку. Мариус Петипа, с которым он так гармонично сочинял «Спящую красавицу», здесь ему только мешал. И хотя композитор послушно следовал сценарию балетмейстера, выписывая и жанровые сценки бюргерского празднества, и полномасштабный, традиционно-балетный дивертисмент «сластей Конфитюренбурга», занимало его совсем другое: детство, смерть, то, что будет после смерти, то, ради чего стоит жить. Немудрено, что ключевые темы балета получились отнюдь не благостными. И вот уже без малого 120 лет балетмейстеры ломают головы, как примирить конфетное содержимое сценария Петипа, в котором от Гофмана остались рожки да ножки, с трагическими кульминациями Чайковского. Как сделать динамичным этот странный балет, в первом акте которого действие мчится вскачь, а во втором застывает в обилии танцев. Как выстроить логику этой рождественской сказки, в которой полное затаенной скорби таинство венчания похоже на переход в мир иной?
Противоречия эти неразрешимы, а потому за все время существования балета удачных постановок набралось не больше десятка. Причем ни одна из них, включая современные версии Марка Морриса и Мэтью Боурна, не стала признанным шедевром. В одних спектаклях великолепна хореография, другие восхищают изобретательностью концепции, третьи — остроумной режиссурой, но целое не получается никогда: «Щелкунчик» сопротивляется.
Алексей Ратманский ставит этот неподатливый балет уже третий раз. Не из перфекционизма — по стечению обстоятельств. Впервые он взялся за него десять лет назад, еще в статусе «подающего надежды»: Валерий Гергиев, мечтавший о «Щелкунчике» для взрослых, пригласил молодого автора в Мариинский театр. Впрочем, главную ставку дирижер сделал тогда на Михаила Шемякина. Тот выдвинул концепцию «люди суть крысы» — благо крысиные морды, свиные туши, злобные карнавальные маски могли перекочевать в спектакль из его старых работ. Концепцией, сценографией, костюмами, переделкой либретто художник не ограничился: он взялся сам режиссировать спектакль, полагая, что роль хореографа сводится лишь к оживлению придуманных им мизансцен. Самостоятельность Ратманского его не радовала — и балетмейстера заменили. Сам Ратманский, работавший тогда в Дании, об этом не подозревал, продолжая сочинять танцы: ходили слухи о фантастических черных снежинках и прочих эффектных сюрпризах. К тому времени, когда его известили об отставке, хореография была в основном готова — и массовые кордебалетные сцены, и ивертисменты в обоих актах, и большая часть финального па-де-де.
Шемякин уверял, что разошелся с Ратманским по творческим мотивам: «Мой спектакль — гофмановский, а его тянуло на какую-то хармсовщину. Он хотел, чтобы все было смешно. Предлагал представить мышей как семью Ельцина и в четвертом действии ввести Ленина на броневике». Верится с трудом — со вкусом у Ратманского всегда было в порядке. Как бы то ни было, бесцеремонно отделавшись от слишком талантливого соавтора, художник собственноручно зарубил своего «Щелкунчика»: широко разрекламированный балет не имел успеха ни у детей, ни у взрослых и долго не протянул. Ведь еще с дягилевских времен известно, что без талантливых хореографов спектакли нежизнеспособны — продлить им жизнь не помогут даже Пикассо с Ларионовым в качестве сценографов.
Ратманского тут же ангажировали датчане, заказав ему радостного «Щелкунчика» — для семейного новогоднего просмотра в «Тиволи». Хореограф, отказавшись от большинства уже поставленных фрагментов, сумел поменять концепцию спектакля и даже вписаться в сложный дизайн зала: лестница, идущая от задника к левой кулисе, отрезала треть сцены, так что все танцы и мизансцены пришлось выстраивать по диагонали.
Датский «Щелкунчик» оказался весел и легок, как удачная вечеринка. В нем было полно детей, включая главных героев: взрослые артисты заменяли малолетнего принца и Клару перед самым па-де-де. Танцами свой балет Ратманский не перегрузил: в первом акте взрослые и дети роились в сложносочиненных мизан-сце-нах, убедительно имитируя непринужденное оживление многолюдного бала. И даже мистическая тема «роста елки», символизирующая переход в иной мир, раскрывалась в этом балете как-то невзначай — без особых хореографических и душевных потрясений.
Философские глубины заменил юмор, причем особый, чисто балетный, основанный на пластике персонажей, на сочетаниях па, на травестировании классических шедевров. Женский кордебалет в вальсе цветов нежными колыханиями ручек сопровождал сольный танец мужчин-пчелок — точно в какой-нибудь «Шопениане». Король мышей вскакивал на арабески, держа за хвосты своих подданных,— совсем как баланчинский Аполлон, ведущий муз. Снежинки массово выпрыгивали в субрессо, как примы в «Жизели», русские куклы крутили бедуинские колеса по образцу ансамблей народного танца, куклы-кавказцы рубили друг друга воображаемыми шашками. Словом, ко второму акту спектакль плавно трансформировался в остроумный капустник для гурманов, оставив широкую публику в убеждении, что перед ней — добродетельный классический балет, освеженный легкими современными вольностями.
Четыре года (в полном соответствии с контрактом) датчане резвились на новогодних праздниках вместе со «Щелкунчиком» Ратманского. В этом году настал черед американцев, точнее — ньюйоркцев. Американский балетный театр, резидентом-хорео-гра-фом которого стал Ратманский после отъезда из Мос-квы, заказал ему новую постановку главного рождественского балета. Премьера состоится 23 декабря в Бруклинской академии музыки, спектакль будет идти две недели и пропишется в Бруклине на следующие пять лет, точнее — зим.
Американский «Щелкунчик» тоже предназначен для семейного просмотра, не обременен концептами и полон танцующих детей. По словам Ратманского, из Копенгагена в Нью-Йорк переедут русский танец, фрагменты арабского, обрывки па-де-де и вальса цветов. Все остальное он придумывает заново. А на вопрос, как можно в третий раз ставить балет на одну и ту же музыку, невозмутимо отвечает: «Разные декорации, разные артисты, разные обстоятельства, да и я теперь другой».
Бруклинская академия музыки, 23 декабря