Жилплощадь души
Говорят, у каждого человека есть свой дом — да только не всякий может его найти. В миллионах панельных ячеек люди обустраивают свое личное жилое пространство так, чтобы сделать свою квартиру непохожей на соседскую. В старых домах ситуация другая — в них уже существует собственная атмосфера, свой genius loci, и частенько бывает так, что он оказывается сильнее новых жильцов.
Человека, нашедшего свой дом, узнать легко. Радость его тиха, он гладит рукой подоконник так, как гладят кошку. Он не спешит заканчивать ремонт: с точки зрения вечности, совершенно неважно, перешагиваешь ли ты через прорехи в паркете, главное — дом должен принимать все новшества органично, вбирать, встраивать их в себя. Тогда это будет Дом с большой буквы, центр и основа мироздания, а не просто квадратные метры.
Марина Заборская живет в Басковом переулке, в доме, про который даже "Википедия" говорит, что он "выделяется". Выделяется, точно. Справа и слева доходные дома XIX века, тогдашние "массовые серии", напротив — автобаза ГУВД, на фасаде которой гипсовый водитель все крутит свой гипсовый руль. А этот дом — настоящий петербургский югендштиль, вроде бы суровый, но светлый.
"Дом строил прадед моего зятя, богатый купец-еврей, а архитектором был Фридрих фон Постельс, немецкий аристократ. Вполне нормальное сочетание для Петербурга начала ХХ века. Прадед строил дом, точнее говоря, бельэтаж для себя, для своей семьи, предполагалось, что каждая комната будет играть свою "партию" в общей композиции квартиры. Здесь были детские, гостиная, кабинет, библиотека... Словом, рассчитывали "жить долго и счастливо". Но скоро случилась революция, квартиру, естественно, сделали коммунальной. Это была классическая ленинградская коммуналка, с полудюжиной плит на кухне, отдельными выключателями и счетчиками на каждую семью. Потом от нее "откусили" кухню и коридор и сделали из них отдельную квартиру, в нее теперь вход из другого подъезда, а наша кухня — это бывшая кладовка. Наша бабушка, дочь бывшего домохозяина, прожила в этой квартире практически всю жизнь, 92 года. Пережила коммунальную эпоху и снова вернулась в свой собственный дом".
GUIDE: Эта идея возвращения к прежнему сказывается и на ходе ремонта? Очевидно, что процесс можно было бы ускорить.
МАРИНА ЗАБОРСКАЯ: Ремонт можно сделать быстро, но здесь идет не ремонт, а реставрация. Разница между этими двумя понятиями огромная. Дело даже не в том, что реставрация предполагает максимальное сохранение исходного материала. Вот, например, эти двери: чтобы их восстановить, нужно деликатно снять множество слоев краски, обследовать древесину, исправить все дефекты, потом снова покрасить специальной краской. Конечно, можно и просто заказать точно такие же новые двери. Но это будет чужеродный элемент. Ведь эти двери открывались тысячи раз, чтоб пропустить людей, сколько они видели всего: праздников, горя, веселья, страданий. Реставрация, в отличие от ремонта, — индивидуальная, штучная работа по восстановлению каждой детали. По сути дела, это непрерывный строительный эксперимент. Поэтому она идет так медленно и стоит так дорого. В Петербурге, как ни странно, настоящие реставраторы наперечет.
G.: Зато картины, которые висят на стенах, выглядят вполне законченно, по-музейному.
М. З.: Это в основном подарки наших преподавателей и студентов из Института телевидения, бизнеса и дизайна. Картины очень сильные, энергетически заряженные, они "говорят" не хуже, чем их авторы. Получается, что у меня все время дома гости... Может быть, неправильно, что я смешиваю дом и работу, но так уж получается. Человек обычно старается, делает что-то только ради денег или ради удовольствия. Я вот деньги, честно скажу, зарабатывать не умею. Зато, это все отмечают, у меня получается создавать среду обитания, окружение. Это касается не только вещей, предметов, но и людей, с которыми интересно и приятно общаться. Мы у себя в институте запустили проект, который так и называется "Круг". Приглашаем замечательных людей из самых разных сфер жизни, беседуем с ними. Это не лекции и даже не мастер-классы, а просто общение, создание определенной эстетической среды.
G.: Зачем вашим студентам нужна эта эстетическая среда? Разве она помогает получать знания или опыт? Не лучше ли было бы пригласить в институт маститого лектора?
М. З.: Ради ответа на этот вопрос придется вас немного помучить. Я ведь философ по образованию, и моя докторская диссертация как раз называется "Философия образования как социокультурный феномен". Если в общих чертах, то существует два подхода к тому, как нужно учить. Первый, классический, основан на предположении, что человек — существо разумное. Следовательно, образование — это, если можно так выразиться, процесс совершенствования его ума. Второй подход делает акцент на духовной стороне личности, он призван развивать ее творческое, психологическое начало. Мы, в своем институте, в школах и детсадах "Мирт" придерживаемся третьего подхода. Его можно назвать постнеклассическим, он истекает из идеи Мишеля Фуко о том, что очень важен контекст, в котором действует человек — или общество. Применительно к образовательной практике это значит, что нужно не столько учить человека теоремам и раскрепощать его творческую сторону, сколько развивать его навыки общения, коммуникации. И, что удивительно, мы сформулировали эту свою философию еще в доинтернетовскую эпоху, но именно интернет показал, насколько важно не обладать информацией, а уметь ее добывать. Учитель в нашем понимании не хранитель тайных знаний и не гуру, у которого что ни слово, то откровение. Он тренер, он партнер, равноправный, но более сильный, который помогает развиваться ученику.
G.: Вам самой приходилось проводить такие "тренировки"?
М. З.: Вот видите, в прихожей сделана специальная витринка, а в ней — соломенная шляпа? Это как раз наглядное пособие и память об одной из таких тренировок. Когда моей дочери было девять лет, во время отпуска на юге она у меня выклянчила эту шляпу. Я ее купила, прекрасно понимая, что носить, точнее говоря, таскать ее придется мне. Так оно и вышло: шляпу с огромными мучениями мы пронесли через весь отпуск, потом привезли с собой в Ленинград, и я ее втихаря сохранила. И уже когда у дочери появились дети, создала такую вот инсталляцию. Символ того, как важно уметь слышать другого человека. Теперь, когда внучки приходят в гости, смотрят на эту шляпу и учатся.
G.: Окружающие вещи для вас тоже в первую очередь символы?
М. З.: Вовсе нет. Надо мной друзья смеются, что я всегда и везде найду, что купить. И это правда, даже если денег в кармане почти нет, я обязательно выбираю какие-то подарки, сувениры. В этом доме тоже все очень разное. Есть предметы антиквариата, купленные за свою красоту, есть просто безделушки, с которыми связаны разные истории и воспоминания. И самое дорогое — семейные, фамильные вещи. Они чаще всего очень простые, какая-нибудь деревянная карандашница или вроде того... Но в них истории больше, чем в иной толстенной книге. Это как бы послание наших предков из прошлого, мол, не робейте, мы с вами!