В Санкт-Петербурге на сцене театра "Балтийский дом" легендарный театр "Берлинер ансамбль" показал спектакль "Разбитый кувшин" по пьесе Клейста с Клаусом Марией Брандауэром в главной роли, который поставил выдающийся немецкий режиссер Петер Штайн, получивший в Петербурге Европейскую театральную премию (см. "Ъ" от 19 апреля). РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ считает, что немецкий мастер в очередной раз преподал русскому театру важный урок.
При поднятии занавеса публика в забитом под завязку огромном зале театра "Балтийский дом" (именно он организовал приезд "Берлинер ансамбля") издала сдавленный вздох восхищения — ведь не только в зрителях, но и во многих профессионалах живет тайная тоска по живописной красоте театральных декораций. Действие "Разбитого кувшина" происходит в самом начале позапрошлого века в голландской деревне — и художник Фердинанд Вегербауэр оформил сцену так, чтобы она казалась ожившим произведением старой голландской живописи. Не только стены воспроизведенного на подмостках дома деревенского судьи, не только мебель, костюмы персонажей и посуда на столе, но даже мизансцены и потоки света, то резкого, то рассеянного — кажется, буквально все в этом спектакле "срисовано" с классических картин.
Впрочем, природа наслаждения, которое дарит зрителю спектакль Петера Штайна, связана не с изобразительной красотой, а с актерской игрой. Ну и еще с пьесой — наследие немецкой драматургии почти лишено высоких комедий, а "Разбитый кувшин" как раз комедия, причем, как принято у нас говорить о гоголевском "Ревизоре", бессмертная. Что-то гоголевское и вправду есть в этой пьесе о неправом суде: судья Адам вынужден расследовать дело, обвиняемым в котором должен на самом деле быть он сам. Накануне вечером Адам, обманом проникнув в дом одной из молодых селянок, домогался ее, но вынужден был спасаться бегством от жениха девушки. Удирая, греховодник не только поранил себе голову и ноги, но потерял судейский парик и разбил хозяйский кувшин (разбитый кувшин, к слову, означает потерянную девственность). И вот теперь мать девушки, хозяйка старого кувшина, оказавшегося семейной реликвией, требует у незадачливого судьи найти и наказать ночного хулигана.
В другое время Адам легко бы свернул дело, а еще вернее — наказал бы вместо себя жениха девушки, Рупрехта. Но как на беду именно в этот день в деревню приезжает из столицы (опять Гоголь!) ревизор, проверяющий работу местных судов. Инспектор, с самого начала удивленный побитым видом Адама, следит за расследованием и жестко пресекает все попытки судьи нарушить установленные процедуры, запутать дело и заткнуть рот свидетелям. Чувствуя, что дело плохо, Адам пробует то придать делу политический оттенок, то свалить все на проделки нечисти. Не удается и напоить инспектора. В конце концов, обман все-таки раскрывается, отстраненный от должности судья убегает прочь, а посланец верховной власти устраивает счастье молодых людей.
Адама играет выдающийся австрийский актер Клаус Мария Брандауэр. Надо сказать, что в "Разбитом кувшине" превосходно работают все актеры. Но великолепному Брандауэру режиссер Штайн позволяет больше, чем всем остальным — потому что и публика ждет от него большего. Казалось бы, что только ни творит брандауэровский Адам: то он кряхтит, то его в окошко тошнит, может и рожу состроить, и реплику произнести с бенефисной "подачей". Но в том-то и таится мастерство и вкус режиссера, что в спектакле строго соблюдается внутренний баланс. Брандауэр, бесспорно, находится в центре "Разбитого кувшина", но и в голову не придет сказать, что он тянет одеяло на себя, что грешит против чувства меры или злоупотребляет положением премьера.
Благодаря Брандауэру симпатии зрителей оказываются на стороне жизнелюбивого хитреца Адама. И режиссер наверняка просчитал этот эффект. Петер Штайн придумал финал, который переводит комедию Клейста в какой-то иной регистр. Разоблаченный судья "сигает", точно опять же гоголевский Подколесин, в окошко. А потом в нарушение законов бытовой театральной правды стены дома уплывают вверх, и мы видим заснеженное холмистое поле, в котором деревенские жители легко догоняют хромого судью-беглеца. Они водят вокруг него странный хоровод, а потом глядят, как Адам, обвязанный тросами, медленно уплывает в театральные небеса. И комедия о неправедном земном судье вдруг в свои последние минуты становится элегантной и иронической притчей — о том, что людские законы ничего не значат перед высшим судом.
Можно сказать, что Петер Штайн преподнес русскому театру очередной урок. Когда-то его берлинские "Три сестры" поразили не только публику, но и профессионалов — скрупулезным следованием тексту драматурга и глубиной психологических мотивировок: в сущности, Штайн вернул России классического Чехова-драматурга. Несколько лет спустя его "Орестея" показала, как мощно может театр рифмоваться с глобальными изменениями, переживаемыми обществом. "Разбитый кувшин" — спектакль, конечно, не эпохальный и не великий. Но для нас он выглядит важным уроком, потому как доказывает, что вызывающе традиционное театральное искусство может быть интересным и современным, и не обязательно должно превращаться — как обычно случается в России — либо в праздник актерского кривляния, либо в присыпанную нафталином мертвечину.