В рамках ХХХ Московского антикварного салона в ЦДХ проходит выставка «Живопись Италии XIV-XVIII веков из частных собраний Москвы». Проект, подготовленный авторитетным искусствоведом Викторией Марковой, актуален не столько своей вписанностью в программу Года Италии — России, сколько тем, что впервые в таком масштабе представляет публике старое итальянское искусство из отечественных частных коллекций. За московских коллекционеров порадовался СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
На выставке около трех десятков работ, и пусть их происхождение, как правило, не разглашается, можно быть уверенным, что не все это скороспелые приобретения последних десяти-пятнадцати лет. Кое-что, говорят, и вовсе принадлежало еще пращурам нынешних владельцев, хотя и они не всегда подозревали, чем именно владеют. Виктория Маркова атрибутировала почти каждую вещь, хотя бы с вопросительным знаком, хотя бы с точностью до «мастерская такого-то».
Выясняется, например, что самое крупное и самое эффектное полотно в экспозиции с изображением битвы Константина и Максенция не просто поздняя копия аналогичной ватиканской фрески, сделанной по картону Рафаэля, а произведение, созданное в мастерской Рафаэля вскоре после его смерти, причем очень вероятно, что к нему приложил руку знаменитый Рафаэлев ученик Джулио Романо. И более того, оказалось, что сходных размеров картина на тот же сюжет, приписанная Рафаэлю, еще в екатерининские времена хранилась в Эрмитаже, но была списана при Николае I. Тут, понятно, можно строить только предположения, но предположения весьма лестные для теперешнего владельца.
Не стоит, впрочем, думать, что все атрибуции сделаны по принципу «сомнения толкуются в пользу обвиняемого», каталог выставки предъявляет внушительную работу, и можно только дивиться тому, что эта работа уложилась месяца в два. Может быть, от поспешности некоторые несообразности все-таки возникают. Вот «Иоанн Креститель» Джованни Бальоне (1566-1644): юный святой указывает на крест и обвивающую его ленту, на которой видна надпись, вернее, ее первое и последнее слово «Ecce... mundi». На этикетке (и в каталоге тоже) она подается как «традиционная надпись «Ecce [Homo Salvator] mundi» — «Се Человек, Спаситель мира»». Откуда это ясно, не совсем понятно, потому что традиционная надпись, очевидная как дважды два, совсем другая — это евангельская цитата «Ecce [Agnus Dei qui tollis peccata] mundi» («Вот Агнец Божий, берущий грехи мира»).
Обещанного в названии XIV века немного (что понятно: откуда ему в больших количествах взяться в наших коллекциях?): тондо с благословляющим Христом работы Сеньи ди Бонавентуры, ученика Дуччо, и «Мадонна» флорентийского автора. Века XVIII, как ни странно, тоже немного: он представлен несколько паточным «Св. Иосифом с Младенцем Христом» Людовико Маццанти и образцово-показательной венецианской ведутой Пьетро Беллотти. XVI век внушительнее: здесь, помимо «Битвы Константина и Максенция», есть, например, «Мадонна» леонардеска Джампетрино и «Св. семейство», неожиданное спокойной академичностью языка и приписанное флорентийскому позднему маньеристу Санти ди Тито.
И все-таки самым запоминающимся оказывается итальянский XVII век с великолепным многословием не только сюжетных композиций, но даже и натюрмортов. Красные гвоздички с натюрморта Марио Нуцци (прозванного Марио деи Фьори — Марио Цветочный) умудряются в сам процесс цветения, довольно бесстрастный по природе своей, внести какую-то нервозную экспрессию корчащегося в экстазе мистика. В аллегорических натюрмортах «Весна» и «Лето» Абрахама Брейгеля (младшего отпрыска знаменитой династии, работавшего в Италии) цветы и плоды буквально сыплются на зрителя с ликованием сродни небесам римских плафонов, кипящих ангелами и святыми. А вот два натюрморта Элены Рекко (женщина в амплуа признанного художника — крайне редкий для тех времен феномен), Неаполь, конец XVII века: ничего особенного, две горки свежевыловленной рыбы, но рыба с такой обреченностью пучит глаза, так суров фоновый пейзаж с трагическим темным небом, как будто это и не рыбины, а какие-нибудь дети Ниобы или умирающие христианские мученики.
Больших имен в результате не так уж и много: тот же гипотетический Джулио Романо, приписанный мастерской Гверчино «Марс, удерживаемый Амуром», «Отшельник в пейзаже», где сама фигура отшельника написана Алессандро Маньяско, «Даная» кисти Карраччи — правда, видимо, не знаменитого Аннибале, а его племянника Антонио. В общем, и интересна выставка не из-за этих атрибуций, а из-за своего благополучного музейного достоинства, которое к именам не сводимо, пускай это и не уровень большой столичной коллекции, где шедевр на шедевре, а какого-нибудь провинциального музея, которому в 1930-е годы щедро выделили старого искусства из государственных закромов.