Нельзя категорически утверждать, что фильмов, основанных на реальных событиях, в России не делают. Другое дело, что — по мере движения от события к фильму — реальность события меняется фантастически. Речь даже не о пропагандистских казусах типа "Личного номера" (2004) Евгения Лаврентьева, где офицер ФСБ спасал — всех до единого — детей, захваченных террористами в московском цирке. Такая позорная попытка вытеснить из общественного сознания ужас "Норд-Оста" — исключение. Но вот, скажем, самодостаточная в своем трагизме история семьи Овечкиных, музыкантов-вундеркиндов, полегших в нелепой и кровавой попытке угона самолета, в "Маме" (1999) Дениса Евстигнеева подверглась такой сценарной обработке, что утратила не только связь с реальностью, но и элементарную связность. Это-то надругательство над реальностью никакими пропагандистскими нуждами не объяснить.
С другой стороны, целые пласты реальности в поле зрения кино вообще не попадают. Причем в таком объеме, что невольно воскликнешь: "Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!"
Вот — навскидку — несколько примеров из области "ничего".
Отсутствуют целые жанры, по определению основанные на реальных событиях. Причем именно такие жанры, материал для которых искать не надо, он сам просится в руки сценаристов и гарантирует зрительский интерес.
Нет политического детектива — единственной героической, но неудачной попыткой остается "Шизофрения" (1998) Виктора Сергеева. Притом что, как доказало итальянское кино 1970-х, жанр не требует от режиссера обозначать виновных. Вот хотя бы убийство генерала Рохлина. Хочешь — сними фильм, что его убила жена. Хочешь — о заговоре. Хочешь — не давай никакого ответа. Но как вообще можно пропустить такую мощную фигуру, как Рохлин, и такую загадку, как его гибель.
Да что там Рохлин. О Гагарине нет фильма. Или о Сахарове.
Нет судебного фильма — при обилии громких и драматичных процессов.
Нет фильмов о реальных преступниках. В США снимают фильмы о преступнике как бизнесмене или как патологическом выродке. Во Франции — как о порождении и символе эпохи. В России лишь история бандита Мадуева попала на экран в силу своей мелодраматичности: влюбленная следователь готовила ему побег. В СССР, кстати, был отличный и не по-советски отстраненный фильм Константина Ершова "Грачи" (1982) о братьях-убийцах.
Нет фильмов о взлете и падении или о взлете, падении и новом взлете музыканта, предпринимателя или политика. Вообще нет ни одного фильма о реальной звезде.
Помимо целых жанров вопиюще отсутствуют целые категории героев.
Журналист на экране — или папарацци, или добровольный помощник ФСБ. Ни одного журналиста-расследователя, а именно этот персонаж запустил сценарный мотор тысяч фильмов мирового кино. В СССР он существовал, пусть в заграничном антураже, пусть разоблачая ЦРУ, он внушал веру в силу слова и показывал механизмы журналистской работы.
Нет больных героев, преодолевающих страдания или добивающихся внимания государства к себе подобным. Нет несправедливо осужденных, доказывающих свою невиновность,— если они появляются, то в лучшем случае совершают побег, а не пишут апелляции. Нет героев, выступающих против всесильных структур, нарушающих их права, как Эрин Брокович из фильма Стивена Содерберга.
Если суммировать, по какому принципу жанры, сюжеты, герои исключаются из российского кино, то можно сделать два вывода.
Во-первых, нет фильмов о том, как функционируют общественно значимые институты: от школы до суда, от похоронного бюро до родильного дома. Хотя скучных институтов по определению не бывает. Что может быть скучнее жизни брокеров с Уолл-стрит, но фильм Оливера Стоуна стал хитом. Дело доходит до абсурда. В России множество фильмов о студентах, но ни в одном толком не говорится, чему они учатся. Разве что в "Ворошиловском стрелке" Станислава Говорухина насильник сообщал менту при аресте, что изучает матлингвистику.
Во-вторых, отсутствует герой, чья индивидуальная, если угодно — эгоистическая, борьба за свои права и интересы парадоксальным образом оказывается борьбой за идеалы общества. Ни один бунтарь в Голливуде не борется против Америки, он борется против нечестных людей, которые, приобретя власть, предали "американскую мечту". Заодно отсутствует и герой, который — в противоположность "эгоисту" — совершает подвиг, просто выполняя свой профессиональный долг.
Кино не интересно ни как устроено общество, ни во имя чего оно существует. Как это возможно — ведь кино по определению искусство реальности и не может ее не отражать. Если же не отражает, виновата в большей степени реальность, чем кино. Вывод апокалиптический: наше общество никак не устроено и невесть зачем существует.
Еще недавно было модно говорить о российских фильмах: я не узнаю страну, в которой происходит действие. Сейчас эта эффектная фраза устарела. Можно смело говорить: я не узнаю планету, где это происходит.