Самый неприятный день в Израиле — пятница. Ее с некоторых пор ждут едва ли не со страхом. В пятницу у арабов заканчивается молитва, и они идут на войну с евреями. Репортажем о вчерашней пятнице, мало чем отличавшейся от той пятницы, когда специальные корреспонденты Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ и ЛЕОНИД Ъ-ГАНКИН впервые оказались между палестинскими камнями и еврейскими пулями, Ъ заканчивает цикл материалов о мирном процессе на Ближнем Востоке.
Арабский город Бейт-Джала и иерусалимский район Гило — на возвышенности, их разделяет около километра низины. Израильтяне говорят, что Гило — самое опасное место в Иерусалиме. Гило постоянно обстреливается из Бейт-Джалы палестинскими террористами, израильская армия отвечает. Некоторые жители Гило переехали в гостиницы в центре города, правительство оплачивает их. А арабы утверждают, что палестинская армия только и ищет малейшего повода, чтобы обрушить на Бейт-Джалу всю мощь военной машины. Самые серьезные перестрелки происходят в пятницу после мусульманской молитвы. Вчера рано утром мы приехали в Бейт-Джалу, чтобы увидеть все своими глазами.
Чтобы въехать в город, нам сразу после израильского блок-пункта пришлось сменить машину с израильскими номерами на машину с арабскими, ведь чужие тут не ездят.
Городок мы объехали — и обнаружили, что вообще-то в нем довольно мало целых зданий. Все-таки израильтяне стреляют по Бейт-Джале каждый день, особенно ночью. В домах большие пробоины от снарядов, следы от пуль и осколков.
В Бейт-Джале много палестинских солдат. Они сидят с автоматами в укрытиях и переговариваются, пригнув головы. Мимо них ездят машины, бегают дети. Это означает, что солдаты лучше других понимают опасность, которая исходит от Гило. С одним мы поговорили. Мы спросили его, кто же начинает первым.
— А это не имеет никакого значения,— ответил он и, нам показалось, немного обиделся.— Посмотрите, чем мы вооружены!
Он показал свой "калашников".
— Вы же русские, должны знать его лучше меня! Прицельная дальность стрельбы — не больше 500 м. А до Гило около километра.
На рукаве у солдата нашивка: "Отряд 17". Это элитное подразделение палестинской армии. Мы спросили, как зовут лично его.
— Меня зовут палестинский солдат,— подумав, ответил он и скрылся за воротами дома с высокой каменной стеной, обнесенной к тому же колючей проволокой. Там, видимо, штаб.
Рядом со штабом из разрушенного и еще дымящегося дома несколько арабов выносили вещи и грузили их в машины. Мы узнали, что рано утром в этот дом попали пять ракет, выпущенных с израильского вертолета.
Это был богатый дом. Следы от ракет начинались на чердаке и заканчивались в гараже. Они прошли через три стены и разорвались. Несчастный старик араб, хозяин дома, все пытался объяснить нам, как ему плохо, и просил передать евреям, чтобы шли к черту. Выполняем эту просьбу.
Мы спросили, почему израильтяне стреляли именно в этот дом. Нам рассказали, помявшись, что они позвали к себе раненого палестинского солдата, которого задело осколком, когда он шел по улице, и израильтяне, видимо, решили наказать их за это. Мы уточнили, не в соседний ли дом с колючей проволокой целились израильские вертолетчики. Может, просто промахнулись.
— Евреи никогда не промахиваются! — зло сообщили нам.
Тут подошел пожилой араб, сказал, что православный, и повел в свой дом. Дом тоже богатый и тоже почти разрушен. Хозяина зовут Джамаль Абу-Ид, у него есть своя фирма, он возит из Европы сыр гауда и другие продукты. Он рассказывает, что вчера, когда хоронили его тетю, которая умерла от сердечного приступа, очень сильно стреляли.
— А что же сегодня не стреляют? — спрашиваем мы.
— Сами удивляемся,— отвечает.
— Может, просто ваши еще не начали?
— И это тоже,— сразу соглашается.
Тут мы знакомимся с Лилей. Она приехала в Бейт-Джалу из Ленинграда вместе с палестинским мужем, кинодокументалистом, несколько лет назад. Сейчас оба работают в университете Вифлеема. У Лили — один из самых опасных домов в Бейт-Джале. Он простреливается напрямую из Гило. Практически каждую ночь. Лиля — чеченка. Ее мать чеченка, ее отец чеченец. Она говорит, что и ее приемный отец тоже чеченец. Ее мама и сестры умерли в первую чеченскую войну, а она накануне этой войны вовремя уехала с мужем в Бейт-Джалу.
— Мой приемный отец — очень известный человек,— рассказывает она.— Сайби Арсанов. Знаете? Правда, он умер еще в 1968 году. Он, между прочим, основал всю чеченскую литературу и газету "Сердало"!
Лиля заводит нас в свой дом, там тоже везде следы от пуль. Она рассказывает, что в тех домах, которые сделаны из камня, все хорошо, они выдерживают пули и даже иногда попадания ракет. Но вот дома из кирпича, которых тоже довольно много, просто рассыпаются.
— И ведь еще,— рассказывает Лиля,— израильтяне насыпают в свои ракеты довольно мало динамита, мы это точно знаем, нам рассказывали. Если бы не это...
Мы спрашиваем и ее, кто же тут первым начинает.
— Да никто этого уже не знает. До последнего времени приезжали какие-то люди в масках, говорили, что они снайперы палестинской Армии освобождения и что отсюда очень удобно наказывать израильтян за то зло, что они приносят палестинскому народу. А теперь стреляют уже все подряд и с той, и с этой стороны. Не поймем мы, кто начинает.
Главное для нее, что ее Сашка, шестилетний пацан, обливается холодным потом, когда начинаются эти обстрелы, но молчит, а ночью кричит то по-русски, то по-арабски: "Мама, беги, в нас стреляют!", а утром ничего не помнит.
Главное, что ее муж Ханна остался жив, когда однажды вечером в Бейт-Джале начался обстрел, а его не было рядом с женой и ребенком, и он, узнав о стрельбе, приехал из Вифлеема, оставил машину на окраине, чтобы быть незаметнее для израильских солдат, и побежал к дому, возле которого тут же разорвались два снаряда, и его чудом не задело, а потом долго колотил в дверь, а Лиля не открывала, потому что не могла поверить, что это он.
Вчера Лиля два раза упала в обморок, хотя и не стреляли, потому что много ночей не спала и страшно устала.
— Зачем же вы здесь? — спрашиваем.— Уезжайте!
— Конечно, уедем,— отвечает,— мы сейчас только примем с Сашкой ванну, приготовим обед и, пока не начали стрелять, уедем в Вифлеем.
Тут звонит телефон, она берет трубку, и муж говорит ей, что ему сказали: обстрел сегодня начнется часа в четыре, не раньше. Она очень рада этому:
— Жди нас, лапусик, после лекции, мы приедем прямо в университет и сразу покормим тебя!
Но тут откуда-то издалека начинают стрелять израильские танки. Лиля, которая собиралась варить нам настоящий арабский кофе, останавливается посреди комнаты.
— Что-то мы не слышали, чтобы палестинцы первыми начали,— говорим мы.
Лиля хватает Сашу и бежит к своей машине.
— Уезжайте в Вифлеем, пока не поздно! — кричит она нам.— Уезжайте, а то будет поздно! Началось! По центру Вифлеема не стреляют, там безопасно, там встретимся!
Мы следуем ее совету. В Вифлееме, который без всякой паузы начинается сразу за Бейт-Джалой, в самом деле тихо. На улицах никого нет. Мы подъезжаем к храму Рождества Христова. В храме тоже нет ни одного человека, но горят светильники и свечи. Здесь совсем не слышно выстрелов из танков. Откуда-то снизу поднимается православный священник, кивает головой и, ни слова не говоря, ведет к пещере, где родился Христос. Он вдруг говорит, что если в храм попадут из танка, то есть надежда, что пещеру не разрушит взрывом, потому что она немного ниже уровня пола храма и вообще как будто в укрытии.
— Конечно,— говорим мы.— Это же пещера.
Получается как-то не так.
— Вас оставить наедине с этим местом? — деликатно спрашивает он.
Тут вдруг становятся слышны автоматные очереди.
— Это, кажется, наши стреляют. Сегодня ведь пятница,— озабоченно говорит православный священник.
— Кто ваши? Арабы?
— Люди,— отвечает он не очень довольно.
И мы ушли из храма.
На улице очереди слышны гораздо лучше. Стреляют в километре от храма, на израильском блок-пункте возле могилы праматери Рахели. Мы подъезжаем к этому блок-пункту. В паре сотен метров от него арабские подростки уже готовятся разбрасывать камни. Отовсюду подкатывают шины, их потом зажигают и катят к блок-пункту. У некоторых в руках самодельные обрезы.
Израильские солдаты начинают бросать шумовые гранаты...
В общем, все было так, как и в прошлую пятницу, когда мы только прибыли в Израиль.
Пятница, одним словом.
АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, ЛЕОНИД Ъ-ГАНКИН