Вчера в маленьком зале московского театра "Геликон-опера" состоялось официальное открытие VIII съезда Союза композиторов России (СК). На следующий день после открытия ритуального, сопровождавшегося посещением могилы Шостаковича, съезд предъявил депутатам установочную стратегию СК. Ее суть: музыку будущего — на три буквы.
Честь открывать свой последний съезд в ХХ веке Союз композиторов предоставил покойному Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу (1906-1975). Запись его голоса, в десять часов утра полившаяся в подслеповато освещенный зал "Геликона", повергла присутствующих в религиозный транс. Как выразился один из выступавших, "еще накануне мы имели горькое счастье поклониться его могиле, а вот сегодня он уже вернулся сюда..." — "Живой",— выдохнул кто-то в полной тишине. Таким образом, начало съезда, прагматически призванное отпедалировать сорокалетний юбилей Союза композиторов (созданного в 1960 году), обернулось рецидивом веры в загробную жизнь. И было это донельзя кстати, поскольку средний возраст депутатского паноптикума был никак не меньше 70 лет.
Могильный холод торжества пришлось развеивать преемнику Шостаковича Родиону Щедрину, чьи приветственные слова, однако, проскользнули мимо сознания невыспавшихся композиторов, к тому же задавленных антуражем: черный занавес, белые колонны и траурный президиум в лице Владислава Казенина (председатель СК России), Олега Галахова (председатель СК Москвы), Рашида Калимуллина (председатель СК Татарии) и Андрея Петрова (председатель СК Санкт-Петербурга).
Первым, кто вернул всех к адекватному восприятию жизни, оказался министр культуры Михаил Швыдкой. Его выступление — как всегда от мира сего — зафиксировало в нормальных пропорциях уважительность к съезду, преклонение перед эзотерикой композиторского труда, проблематику рыночной оценки музыкальных творений и обещание со стороны Минкульта регулировать контакт современных опусов с аудиторией. "Конечная задача Минкульта — не просто производить закупки сочинений, а стимулировать отношения публики с новой музыкой — ведь если она не будет звучать в концертах, ее разучатся воспринимать". Корректно попеняв союзу,— мол, рынок во многом определяется не только спросом, но и предложением,— далее министр задался рядом вопросов.
Кто будет определять, какую музыку поддерживать, а какую нет? Кто установит закупочные пропорции для, скажем, камерных или симфонических произведений. Хорошо понимая угрозу "секретарской" музыки, Швыдкой резюмировал в неожиданном для деятельности СК контексте: "Но еще хуже, если одни композиторы будут решать судьбу других". И — совсем под дых (правда, в мирной интонации): "В этом зале я не вижу людей, которые были бы более юными, чем я".
Композиторы это съели. И не просто, а с благодарностью. "Михал Ефимыч, вы с нами были вчера, сегодня и завтра — оставайтесь с нами как можно дольше!" — возопил Владислав Казенин как раз за секунду до того, как Швыдкой вышел из зала. Мир при этом, что странно, не обрушился. Андрея Петрова поздравили с недавним юбилеем. Четверым присудили безденежную премию Шостаковича. Восьми композиторам и одному региональному музыковеду дали знаки отличия "Почетный член Союза композиторов". Знаки эти отчего-то у всех сыпались на пол. Зато объемные папки-дипломы зависали в подмышках, обнаруживая рефлекс профессиональной цепкости на бумагу.
В воцарившемся кокетстве самым дурацким было выступление депутата Госдумы Николая Губенко, излившего съезду макабрическую мечту о том, чтобы однажды все чиновники и депутаты вдруг замолчали, а вместо них звучала бы только музыка Союза композиторов. Такое, как всем известно, происходит только в дни государственных похорон. Но всех превзошел бессменный председатель приемной комиссии Союза композиторов консерваторский профессор Алексей Николаев.
Начав издалека, с непримиримости опять-таки Шостаковича ко всякого рода догмам вроде додекафонии, он наиграл на рояле "до-ре-ми-до-ре-до" (музыкальный шифр нецензурного выражения "а иди ты на х..."), сопроводив эту мелодию, и впрямь не поддающуюся нотному переложению в додекафонной технике, соответствующим антиавангардистским комментарием Дмитрия Дмитриевича. Потом профессор вспомнил фразу Швыдкого, что, мол, не надо покупать много новых произведений, после чего, наконец, уяснил направленность собственной мысли цитатой из князя Одоевского: "Я ничего не имею против музыки будущего, лишь бы меня не заставляли ее слушать в настоящем". В ответ на велеречивую метафору зал ответил кряжистым хохотком. Последние святые на земле дали понять, что с новой музыкой они еще повоюют.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ