В Большом зале Филармонии имени Шостаковича состоялся ключевой концерт петербургского музыкального сезона: под управлением выдающегося немецкого дирижера Инго Мецмахера первый филармонический оркестр исполнил Девятую симфонию Густава Малера. С подробностями — ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
Исполнение Девятой венчало амбициозный, растянутый на два концертных сезона абонемент "Густав Малер: собрание сочинений", в рамках которого прозвучали все симфонии и большинство вокальных циклов композитора. Погоду в этом цикле сделали главным образом не штатные творческие единицы, а приглашенные дирижеры, в том числе и работающие на Западе русские музыканты — одной из бесспорных вершин абонемента стала, к примеру, интерпретация Третьей под управлением живущего и работающего в Англии экс-петербуржца Василия Петренко. Ангажемент Инго Мецмахера на этом фоне смотрелся особенно авантажно по двум причинам. Во-первых, Девятая звучит в Петербурге гораздо реже иных малеровских сочинений — если кто ее регулярно и дирижировал, то лишь Валерий Гергиев.
Второй причиной был Инго Мецмахер собственной персоной: едва ли не лучший из дирижеров сегодняшней Германии, страстный пропагандист современной музыки, эстет, интеллектуал и верный соратник великого Петера Конвичного (с которым они в течение многих лет делили руководство Гамбургской оперой) до сих пор никогда не выступал в Северной столице. Заочно многообещающей выглядела и сама его встреча с поздним Малером — автор лучшей из доступных на сегодняшний день записей "Воццека" Альбана Берга и титулованный эксперт по австро-немецкому репертуару первой трети прошлого столетия должен был как никто другой прочувствовать своеобразие Девятой (1908-1909), одной ногой опирающейся на традицию XIX века и прощающейся с музыкальным романтизмом, а другой смело ступающей на территорию нового времени.
По десятибалльной шкале ожидания от петербургского дебюта маэстро Мецмахера оправдались на твердую девятку. Если не принимать в расчет некритическую долю киксов духовых и ансамблевых неурядиц, было явственно слышно, что гастролер проделал колоссальную работу над привитием впервые встреченному им коллективу европейской звуковой культуры — нездешне тишайшая кода финала и превосходно осмысленная артикуляция у духовых в карнавале средних частей доставили филармонической публике, пожалуй, самые приятные акустические переживания последних лет. Главным, впрочем, итогом концерта стало то, что полуторачасовой колосс Девятой предстал перед слушателями не запутанным фолиантом с туманным содержанием, а картой с ясно обозначенным маршрутом. И оркестр, и публику дирижер вел за собой как опытный кормчий — не уклоняющийся от прохождения сложных для навигации участков пути, но полагающийся на свое мастерство и делающих прохождение проблемных зон абсолютно комфортным и оттого даже притягательным для попутчиков.
Сцилла и Харибда последней симфонии Малера — позднеромантический (а у расстававшегося с жизнью смертельно больного композитора еще и биографический) Sehnsucht и совершенно модернистская по сути манера оркестрового письма, составляющая камень преткновения для всех, кто решается взяться за Девятую. Привычно густую и монументальную оркестровую ткань Малер постоянно редуцирует до почти бесплотной камерности, от которой до фактурных открытий нововенской школы рукой подать. Эту труднейшую — особенно в условиях сотрудничества с оркестром, находящимся отнюдь не на пике формы, — для практической реализации задачу господин Мецмахер реализовал с блеском. Безоговорочный успех вечера обеспечило преодоление двух других препятствий, поджидающих каждого интерпретатора Девятой: дирижеру удалось, с одной стороны, не впасть в аутизм, окончательно уведя симфонию в эмпиреи, с другой — не разменяться на популизм, упрощая и уплощая текст величественного малеровского завещания.