В Воронеже прошел первый международный Платоновский фестиваль. Заявив о намерении сделать фестиваль ежегодным, Воронеж вмешался в популярный спор региональных центров за право быть одной из культурных столиц страны.
Фестиваль в областном центре с общим бюджетом около 1 млн у. е. для России с некоторых пор не является чем-то экстраординарным. Уже много лет существует Рождественский фестиваль искусств в Новосибирске, в последние годы несколько недешевых и амбициозных проектов запущено в претендующей на звание культурной столицы Перми, в Омске утвердился в своих правах международный театральный фестиваль «Академия», набирает фестивальные обороты Казань и т. д. Воронежская инициатива примечательна тем, что родилась сравнительно недалеко от Москвы. Как правило, на таком расстоянии от столицы даже большие города, если говорить о доступе к культурному импорту, живут ее отраженным светом, что на деле означает – в полной темноте.
Новорожденный Платоновский фестиваль подтвердил простой рецепт создания масштабного городского культурного проекта: поддержка местной власти плюс наличие местной же команды, способной не только придумать творческий контент, но и обеспечить проведение мероприятия. Каждое из этих двух условий – необходимое, но недостаточное, должно случиться сочетание, что в российских условиях исключительная редкость. Что касается первого условия, то и без знания того факта, что Платоновский стал любимым детищем (и на дни фестиваля ежевечерним занятием) губернатора Алексея Гордеева, административная поддержка налицо – в городе рекламы у фестиваля больше, чем у партии власти накануне выборов. А не распылить выделенный бюджет на ерунду или нафталин удалось директору фестиваля Михаилу Бычкову – хорошему театральному режиссеру, основателю и худруку Воронежского камерного театра, человеку, обладающему, с одной стороны, тонким, не провинциальным вкусом и столичными связями, а с другой стороны, знанием местной публики, в абсолютном большинстве своем еще не пуганной современным искусством.
Что касается театральной программы, то здесь Михаил Бычков (наверное, разумно) решил положиться на авторитеты. Он «одолжил» два спектакля у Чеховского фестиваля – конечно, не дорогостоящих Лепажа с Гиллем и не Кастеллуччи, за которого воронежцы, наверное, и накостылять бы могли, а более или менее диетическую «Бурю» Деклана Доннеллана (нагую грудь героини и ягодицы молодого героя публика скрепя сердце проглотила) и «Неподвижных пассажиров» Филиппа Жанти, которые стали откровением – «оказывается, театр может быть и таким». К ним прибавил беспроигрышную рижскую «Соню» Алвиса Херманиса и в качестве «сложного искусства» – московский Театр наций с «Калигулой» в постановке Эймунтаса Някрошюса. Театральную афишу дополнили спектакли по произведениям Андрея Платонова – «Рассказ о счастливой Москве» столичной «Табакерки» и номинант последней «Золотой маски» «Возвращение» новосибирского театра «Глобус».
Платонов, таким образом, стал не темой воронежского фестиваля, но его определяющим мотивом, если не считать литературной программы, которая, разумеется, была целиком посвящена одному из самых «неправильных» и загадочных гениев прошлого века. В музыкальной программе сделали акцент на композиторах-современниках Андрея Платонова, у которых, как и у писателя, преобладают темы рушащегося, искореженного мира. Принцип отбора, конечно, дал много степеней свободы, поэтому и музыкантов удалось собрать одновременно знаменитых и друг на друга не похожих: Гидона Кремера и Квартет Бородина, Виктора Третьякова и Юрия Башмета, Давида Герингаса и Владимира Могилевского.
Не менее благодатным платоновский мотив стал и для серии выставок – по большому счету, все искусство 20-х и начала 30-х годов может служить иллюстрацией к текстам Платонова. В том числе и фотографии Бориса Игнатовича, привезенные в Воронеж из музея Московского дома фотографии. Косые линии композиций Игнатовича, его неожиданные, экспрессивные ракурсы, пойманные им на пленку соотношения отдельного человека и формирующегося нового социума, его восхищение механизмами и машинами – все это буквально осязаемо рифмуется с темами, ритмами и словами Платонова. Наверное, так остро это чувствовалось благодаря расположенной в том же зале серии инсталляций Хаима Сокола на темы платоновского «Котлована».
В каждом из старых, помятых и тронутых коррозией тазов Сокол при помощи кусков мыла, металлических коробочек, веников, тряпок и проволоки сотворил по микромиру – один, освещенный сверху, точно с вышки, напоминает лагерный двор, второй оказывается площадкой для высокого мыльного постамента с какой-то латунной втулкой в роли фигуры вождя на вершине, рядом – оцинкованное суденышко под парусом из мешковины и т. д. А на соседней стене, тоже от Хаима Сокола, съеденное ржавчиной железное знамя – тяжелое, бесполезное, неизжитое и неизбывное, как Ильич на центральной площади еще одной новой культурной столицы.