Выставка фотография
В Государственном Эрмитаже открылась персональная выставка Анни Лейбовиц. Знаменитый исповедальный альбом "Жизнь фотографа. 1990-2005", сделанный Лейбовиц после смерти ее подруги, писательницы и критика Сьюзан Зонтаг, превратился на сей раз в выставку, расположившуюся в личных покоях императора Александра Второго. В комнате, где раненый государь скончался, разместили фотографический мемориал Зонтаг. Разговор о любви и смерти устами одного из самых успешных в гламурном мире фотографов показался КИРЕ ДОЛИНИНОЙ чрезвычайно уместным.
Каждый переживает смерть близких как умеет. Кто-то рыдает, кто-то лежит лицом к стенке, кто-то замыкается, кто-то ныряет в общение, чтобы не оставаться наедине с собой и со своим горем, кто-то пишет, кто-то рисует. Анни Лейбовиц, потерявшая за один год любимого человека и отца, погрузилась в свои старые фотографии. Из идеи собрать небольшой мемориальный альбом к поминкам по Сьюзан Зонтаг родились книга и одноименная с ней выставка — "Жизнь фотографа. 1990-2005" — рассказ о 15 самых счастливых годах жизни Лейбовиц и о горе утраты, с которой теперь придется жить все оставшиеся годы.
В насчитывающем около 200 фотографий альбоме эта нота сильно разбавлена "профессиональными" работами Лейбовиц — десятки самых знаменитых лиц планеты способны огламурить все что угодно. Но, во-первых, Лейбовиц не была бы Лейбовиц, если бы за чистейшим вроде бы портретным глянцем не проскальзывал жесткий и довольно нелицеприятный для тех, кто ей не нравится, взгляд. Классические вроде бы фотографии "для обложки", поданные в массе, выдают не столько отточенное мастерство портретиста, сколько его настроение и его отношение к модели. А во-вторых, на выставке в Эрмитаже объем сокращен вдвое — и удельный вес "частной жизни" значительно больше.
Сама Лейбовиц категорически против такого разделения: "У меня нет двух жизней. Это одна жизнь, личное и работа — ее части". Так рядом оказались пляжные фотографии семейства Лейбовиц и одна из самых знаменитых ее "обложек", нагая беременная Деми Мур; фотографии из роддома и наисладчайший Брэд Питт в леопардовых штанах; открытая могила отца и конфетный Билл Клинтон; спящие в своей постели с внуком родители Лейбовиц и парадный портрет астромеханического дроида R2-D2 из "Звездных войн"; редчайший в практике Лейбовиц репортаж — из воюющего Сараево — и холеные целлулоидные лица команды Буша-младшего. Пейзажи, люди, дети, камни, ракушки, города и страны, мама, папа, братья и сестры, племянники. И постоянным аккордом над всем этим — Сьюзан Зонтаг, с которой то прямо, то косвенно все эти воспоминания связаны.
Когда-то, уже после смерти Зонтаг, Лейбовиц раз и навсегда пресекла сплетни об их отношениях: "Называйте нас любовницами. Мне нравится это слово. Знаете, "любовницы" — звучит романтично. И вообще, я хочу высказаться предельно ясно. Я люблю Сьюзен. И с этим у меня нет проблем. Проблема у меня была со словами "партнер" или "компаньонка". Как будто речь шла о двух весьма пожилых леди..." История этой любви на эрмитажной выставке везде. Их путешествия, их дома, то, что они видели вместе, рабочий стол Зонтаг, ее черновики, ее компьютер, ее многолетняя борьба с раком, ее страдающая плоть, ее всегда прекрасное лицо, ее последние дни, ее смерть, ее гроб. И живым памятником этой любви — первая дочка Лейбовиц Сара, рожденная ею в 51 год, биологическим отцом которой стал сын Сьюзан Зонтаг. Снимки, где то ли вторая мама, то ли бабушка смотрит на дитя, которое ей не дано вырастить,— одни из самых пронзительных в этой серии.
Эта выставка, как и весь альбом, конечно же, мемориал. Но Лейбовиц слишком большой художник и слишком сильная личность, чтобы ее исповедь оказалась только личным документом. То, что она фиксировала как следы своей собственной жизни, оборачивается произведениями искусства. Четыре фотографии лежащей в ванне Зонтаг с прооперированной грудью — сильнейший образ этой страшной болезни. Камере Лейбовиц подвластна красота старости, величие смерти, трепет рождения и бесконечная любовь в самых, казалось бы, бытовых мелочах. И вышколенные, словно породистые лошади, звезды и правители мира на ее "рабочих" снимках всему этому совсем не помеха — они не столько фон, сколько свидетели жизни фотографа. Фотографа, который и с любимыми прощается не словами, а образами, книгой, о которой она сама сказала: "Эта вещь — самая близкая мне из того, что я когда-либо делала".