На прошлогоднем Петербургском международном экономическом форуме президент РФ Дмитрий Медведев заявил о необходимости создания суверенного фонда для привлечения иностранных инвесторов и поддержке российской экономики. Спустя почти год, 1 июня, была зарегистрирована УК "Российский фонд прямых инвестиций" (РФПИ) в форме 100-процентной "дочки" Внешэкономбанка. Первой неожиданностью новой структуры стала фигура руководителя фонда — им стал президент Icon Private Equity КИРИЛЛ ДМИТРИЕВ, никогда до этого не имевший дела с государственными структурами и деньгами. О том, какие мифы об экономике РФ ему рассказали иностранные инвесторы, кто станет партнером фонда и какие бонусы обещаны менеджерам РФПИ, он рассказал в интервью “Ъ”.
— Вы никогда не были замечены в активной работе с госорганами и финансами, всегда занимались частными деньгами и проектами. Как получилось, что в процессе создания РФПИ вы его возглавили?
— Создание РФПИ оказалось интенсивным процессом. После того как президент Дмитрий Медведев на прошлогоднем петербургском форуме обнародовал задачу о его создании и председатель правительства Владимир Путин подчеркнул необходимость привлечения прямых инвестиций в экономику России, началась активная работа — как создать фонд правильно. Минэкономики под руководством Эльвиры Набиуллиной провело значительную работу по разработке первоначальной структуры фонда, также она активно обсуждалась и с администрацией президента, и с правительством.
На следующем этапе мы в течение полугода вместе с председателем Внешэкономбанка Владимиром Дмитриевым и его заместителем Петром Фрадковым встречались с ведущими иностранными инвесторами и обсуждали, как сформировать этот фонд и сделать его привлекательным для инвесторов. В результате еще в сентябре 2010 года мы полетели к ряду ключевых инвесторов в Лондон, в частности к Apax, Warburg Pincus, TPG и т. д. Затем посетили Ближний Восток — встречались уже с руководством суверенных фондов в Абу-Даби, Кувейте, Катаре. Провели ряд ключевых встреч в Париже и Давосе, где встретились с представителями суверенных фондов Китая, Малайзии, пенсионных фондов США и Канады. Мы везде задавали вопросы: какая форма у фонда может быть, какие отрасли и индустрии им интересны. Выяснили, например, что фондам с Ближнего Востока интересен не только наш агросектор, но и здравоохранение и инфраструктура. Они высказывали и опасения, что государство сконцентрируется на своих стратегических целях, а не на доходности, на инвестициях в определенные сектора, а не в те, которые инвесторам интересны. Вообще, первая реакция была "с опаской". Но позднее в ходе встреч, в том числе на абсолютно ключевой встрече с главой правительства Владимиром Путиным — в ней участвовали главы инвестфондов с капиталом более $2 трлн,— было дано четкое понимание: РФПИ будет ориентирован на доходность инвестиций и эффективность совместных проектов.
Я и раньше знал многих из инвесторов, с кем мы общались,— и у инвесторов было много детальных вопросов о практике осуществления прямых инвестиций в России, на которые я мог ответить. Кроме того, в ходе таких встреч и дискуссий выяснилось, что Внешэкономбанк — очень комфортный партнер для инвесторов. Но для инвесторов также важно, чтобы Внешэкономбанк привлек успешную и профессиональную инвестиционную команду и создал правильные механизмы управления. Я думаю, мы в состоянии решить такую задачу. Многие из ключевых механизмов управления и инвестиционной декларации прорабатывались на рабочей группе по созданию Международного финансового центра под руководством Александра Волошина. В наш экспертный совет войдут ведущие мировые инвесторы — как суверенных фондов, так и инвестиционных фондов. И их участие знаково, потому что, если бы они не чувствовали, если бы они не понимали, что у нас абсолютно четкие цели — прозрачные качественные сделки, они бы не согласились, чтобы их имена ассоциировались с РФПИ.
— Ну а звонок с приглашением на работу в РФПИ вы от кого все-таки получили?
— Наблюдательный совет Внешэкономбанка принял решение назначить меня генеральным директором, и это решение было согласовано с администрацией президента.
— В работе Icon вы еще принимаете участие?
— Управление в Icon я передал двум успешным управленцам из инвестиционной команды Icon, которые отвечали за ключевые направления деятельности, и они в качестве соуправляющих партнеров и управляют Icon. Я в работе Icon участия принимать не буду.
— Кто из иностранных инвесторов уже подтвердил свою готовность работать с РФПИ?
— Инвесторы не вкладываются напрямую в РФПИ, а инвестируют в сделки совместно с РФПИ, и настоящий тест их готовности — это первые сделки фонда. В то же время, несмотря на нелюбовь инвесторов к публичным заявлениям, ряд крупнейших и наиболее успешных фондов публично заявили о желании соинвестировать с РФПИ. Ключевым и во многом переломным моментом стала встреча глав крупнейших фондов мира 18 мая с председателем правительства Владимиром Путиным. Встреча проходила без представителей прессы, на ней были даны ответы на ключевые вопросы инвесторов и продемонстрирована серьезность планов правительства по привлечению иностранных инвестиций. После встречи глава китайского суверенного фонда, управляющего $300 млрд, заявил, что он "видит две основные возможности инвестировать в Россию: участие в приватизации и соинвестирование совместно с РФПИ". Глава кувейтского суверенного фонда с $250 млрд под управлением — что "РФПИ поможет значительно увеличить инвестиции Кувейта в Россию". Лидеры крупнейших фондов прямых инвестиций, настоящие легенды инвестиционного мира, такие как Стивен Шварцман, основатель Blackstone Group, управляющий более $100 млрд, подтвердили необходимость РФПИ для привлечения долгосрочных инвестиций в Россию и желание соинвестировать с РФПИ. Эта была первая встреча, на которой основные потенциальные инвесторы сидели за одним столом, и они были очень впечатлены и самой встречей, и интересом к инвестициям в Россию всех участников за столом.
— Может ли фонд делать проекты с российскими компаниями?
— Задача фонда — максимально привлекать иностранные инвестиции, но в то же время мы не будем дискриминировать по отношению к российским инвесторам. Фонд в основном будет соинвестировать совместно с иностранными инвесторами в российские компании, при необходимых одобрениях возможны также сделки и только с российскими соинвесторами.
— Кто войдет в оперативную команду фонда?
— Она будет состоять из управленцев, которые имеют хороший опыт сделок и которые являются хорошими профессионалами, о кадрах мы объявим в сентябре-октябре. В команде у нас будет по четыре-пять управляющих директоров, каждый из которых будет иметь опыт успешных сделок и очень хорошо разбираться в трех-четырех индустриях. То есть они не просто будут теоретически их знать, они в них делали успешные сделки. Преимущественно это будут наши "инвестиционщики", но у нас также будет несколько иностранцев, и к нам сейчас идут активно такие люди, которые имеют опыт работы в иностранных фондах прямых инвестиций по 15 лет. Всего же инвестиционная команда у нас не будет больше 25–30 человек.
— А трудовые контракты с ними будут долгосрочными?
— Про команду — думаю, что долгосрочными, но с возможностью расторжения в случае отсутствия значимых инвестиционных результатов. Инвесторам важна стабильность команды и результат. От потенциальных партнеров мы всегда слышим очень важную вещь: ваши интересы должны совпадать с нашими. У меня была очень интересная дискуссия с одним из топ-менеджеров крупнейшего фонда в Абу-Даби с капиталом более $650 млрд. Он мне сказал, что у всех людей в команде должна быть история инвестиционного успеха и опыт. Я ему говорю: "Послушайте, вы же сами анализируйте сделки, независимо, насколько действительно критично знать опыт инвестиционной команды и ее мотивацию?" На это он мне ответил, что даже не будет сам смотреть на эти сделки, если не будет уверен в нашей команде, потому что "время очень дорого". "Мы готовы соинвестировать, но для нас важным критерием является, чтобы была опытная и правильно замотивированная команда. Она должна быть замотивирована на успешные инвестиции, и тогда мы знаем, что это с нами партнер, который замотивирован на то же, что и мы",— пояснял он мне.
Так уж получилось, что самые крупные и успешные фонды — очень умные и опытные. Они насовершали кучу ошибок и поэтому говорят нам вещи, исходя из своих ошибок, которые они сделали и которые они исправляли. Одна из этих ошибок — что если их партнер имеет интересы, не совпадающие с ними, то ничего хорошего из этого не получается.
— У любого фонда прямых инвестиций всегда закладывается бонус менеджерам за успешные сделки — от бенефициаров или инвесторов. У вас это предусмотрено?
— Мотивационная программа еще будет разрабатываться значительное время на основании опыта успешных фондов прямых инвестиций и государственных инвестиционных фондов. Здесь нужен очень сбалансированный и консервативный подход, поскольку инвестируются государственные, а не частные деньги, и этот компонент в РФПИ будет, безусловно, значительно меньше, чем в частных фондах. В то же время опыт ведущих государственных фондов показывает, что мотивация команды на доходность от сделок необходима, чтобы инвестиционные средства приумножались, а не терялись.
— Если доходность фонда стоит во главе угла, о каком уровне мы говорим?
— Во-первых, есть два типа проектов, которые интересны инвесторам. Есть инфраструктурные проекты, которые могут дать доходность в стабильные 10–15%, и для многих суверенных фондов интересен именно такой уровень. Есть инвестиции в более быстро растущие компании, где можно получить 25–30% годовых,— и это будет интересно уже для фондов прямых инвестиций. Соответственно, важно понимать, что у нас будут и те и другие проекты: с более низкой доходностью, но более надежные и с более высоким уровнем, характерным для фондов прямых инвестиций. Но в целом по портфелю мы будем пытаться ориентироваться на доходность порядка 20%. Это очень высокий показатель — его добиваются только ведущие фонды. Например, ведущий фонд Сингапура Temasek Holdings сумел добиться сумасшедшего показателя, который мало кто в мире сумел повторить,— это 17% годовых за последние 30 лет.
Если смотреть в целом на суверенные фонды прямых инвестиций — в мире за последние десять лет они имели доходность порядка 11% годовых (правда, с учетом кризисных явлений). Все равно это было значительно выше, чем подавляющее большинство инвестиционных инструментов за этот период. Ориентир на доходность, во-первых, позволит нам привлечь деньги многих иностранных инвесторов, показав, что они могут заработать вместе с фондом. Во-вторых, это позволит деньгам вернуться назад, в бюджет, с прибылью. И в-третьих, доходные инвестиции — это рост компаний и повышение их эффективности, а это позволит достичь целей по росту экономики, созданию новых и высокооплачиваемых рабочих мест, модернизации и развитию отраслей. То есть фонд может стать катализатором привлечения инвестиций, кадров и технологий в экономику России.
— А что инвесторы говорили во время ваших встреч? Ну, например, "давайте проекты — завтра начнем инвестировать" либо "давайте проекты, но мы еще подумаем".
— Инвесторы говорили три вещи. Первая — да, в принципе мы верим, что в России можно потенциально зарабатывать неплохую доходность. Второе, что Россия воспринимается как довольно сложный рынок и, конечно, там обязательно нужен партнер. Согласитесь, это понятная позиция и характерна для всех быстрорастущих рынков с динамичной конъюнктурой, поскольку мало кто из России хочет пойти в Китай или Индию инвестировать без партнера. Наконец, третье — это опасения, связанные с тем, что у РФПИ не будет фокуса на доходность (иностранные инвесторы будут привлекаться для проектов, необходимых только России и с нулевым уровнем доходности и эффективности для них).
В итоге они говорили: "Если вы сумеете создать конструкцию, которая нам будет понятна и приемлема, да, мы сможем вложить деньги". Причем вкладывать они готовы в два захода: сначала вложим какую-то значимую сумму, посмотрим все-таки, получим ли мы эту доходность или нет, а потом мы можем инвестировать в разы больше. При всех замечательных словах очень важно, чтобы они сами ощутили, что могут заработать.
— Какие мифы о российской экономике сейчас бытуют в иностранном инвестсообществе?
— Мифов много. Одна из главных проблем — что инвесторы иногда читают газеты, и они настолько запуганы тем, что там пишется, что даже не хотят особо и думать о России. Хотя когда приезжаешь и говоришь: а вот статистика, вот рост индустрий — у них постепенно меняется отношение. Объясняем-то тоже очевидные вещи: Россия — это шестая экономика в мире, у нас третьи по объему запасы золотовалютных резервов в мире, у России фактически самый низкий долг из всех стран по отношению к государственному долгу, у нас самый высокий доход на душу населения и частное потребление растет быстрее всех среди стран БРИК. Количество домохозяйств с годовым доходом более $10 тыс. в год (средний класс) в России выросло с 11% в 2005 году до более 30% в 2010 году, это абсолютно феноменальный результат.
— Исходя из вашей логики получается, что главу какого-то крупного европейского, допустим, фонда отпугивает просто статья в газете. У большинства есть представительства, российские партнеры, опыт их коллег…
— Здесь тоже должно быть сбалансировано. Первое: в Россию многие инвесторы вкладываются — это тоже нельзя забывать. Многие стратегические инвесторы активно вложились, это всем очевидно. Все стратегические инвесторы, например Pepsi, Coca-Cola, считают, что Россия — самый успешный для них рынок, IKEA зарабатывает больше на квадратный метр здесь, чем в любой стране мира. Они попробовали — они довольны. Им классно!
Я же говорю о целой когорте инвесторов, которые еще пока не вложились, не было у них первой сделки. Blackstone, Аpax, инвестиционный фонд Кореи еще ни разу не вложились. Именно для этой когорты, которая умеет делать сделки по всему миру, нужен партнер, который им скажет: "Ребята, давайте вместе вложимся и разделим риски". Еще очень важно делать разницу между спекулятивным капиталом и долгосрочным капиталом. Под управлением долгосрочных инвесторов по анализу международного экономического форума в Давосе находится $27 трлн, из которых только $20 млрд приходится на Россию. И в Россию часто приходит не долгосрочный капитал, а спекулятивные деньги, хедж-фонды и т. д. Спекулятивные деньги зашли в рынок, и вдруг прочитали статью, что на развивающихся рынках могут быть проблемы, причем это даже с Россией не связано, и эти деньги сразу ушли из России. Это создает довольно сильную волатильность. Целенаправленное же привлечение долгосрочных инвестиций очень полезно для страны. А долгосрочные инвестиции — это суверенный фонд Китая, это суверенный фонд Кувейта, это суверенный фонд Кореи, это фонды прямых инвестиций, пенсионные фонды.
— Вы уже называли ряд приоритетных отраслей, в которые будет инвестировать фонд,— это аэрокосмическая индустрия, фармацевтика, фармакология, телекоммуникации и инновационная энергетика, агросектор. Этот отбор — результат консультаций либо это то, что вы сами проработали, поняли, что здесь можете обеспечить интерес для инвесторов?
— Этот список возник из приоритетов президента Дмитрия Медведева, которые он называл, из перечня отраслей для модернизации и инноваций. Например, та же фармацевтика — один из самых быстрорастущих рынков в мире, при том что у нас потребление в семь раз меньше европейского, а 80% товаров на нем — импорт. Впрочем, фонд не будет ограничен только этими отраслями. Мы видим много интересных возможностей в потребительском и финансовом секторах, в инфраструктурных проектах. Доходность — основная цель фонда. Но, например, есть сделка в здравоохранении, которого нет в списке приоритетов. Возникает вопрос, делаем ли мы ее или нет? Если она доходна и к ней есть интерес со стороны соинвесторов, то мы, конечно, выносим ее на инвестиционный комитет. Уже сейчас на встрече с Собяниным (мэр Москвы Сергей Собянин.— “Ъ”) представитель одного из фондов обнародовал ряд идей, как можно совместно инвестировать в здравоохранение, значительно повышая эффективность клиник.
— Утвержденный базовый перечень отраслей примерно соответствует характеристикам созданных под них госкорпораций и компаний: "Росатом", "Роснано", фонд "Сколково" и т. д. Получается, что РФПИ их дублирует. Чем качественно должны отличаться ваши проекты?
— Первое: мы не будем делать ничего, связанного с венчурным бизнесом — приоритетными направлениями "Сколково" и "Роснано". Хотя, например, можем входить в проекты "Роснано", куда на начальном этапе проинвестировала сама "Роснано" и которые на этапе нашего вхождения с соинвесторами имеют значительные обороты и прибыль. Второе: очень важна некая наша заточенность на привлечение соинвестиций. Эта заточенность уникальна и позволит обеспечить приток долгосрочных соинвестиций в Россию.
— Но это не самая уникальная задача, согласитесь, у нас много структур, которые пытаются это сделать.
— Для инвесторов важны системный подход и понимание, что с ним говорят на одном языке. Нам удалось организовать в рамках работы РФПИ, чтобы руководители 15 ведущих мировых фондов прилетели в Москву и 17 мая сначала провели детальные дискуссии по презентациям консалтинговых и инвестбанковских компаний по секторам России, а затем 18 мая встретились с Набиуллиной, Дворковичем (помощник президента Аркадий Дворкович.— “Ъ”), Шуваловым (первый вице-премьер Игорь Шувалов.— “Ъ”), Собяниным, Путиным.
Надо реалистично понимать, что фонд, имея определенный капитал, сумеет сделать за пять лет 30–40 сделок. Это не позволит трансформировать экономику, но, я надеюсь, мы сможем показать успешные сделки с ведущими фондами в экономику России с хорошей доходностью. И Стивен Шварцман, который второй раз приезжает в Россию за последний месяц, человек-легенда для всего финансового мира, говорит на камеру: "Мне нравится эта идея, буду инвестировать в Россию". Хорошо ли это для России? Очень хорошо, и из этого пойдет дальше только больше позитива.
— Какое лично у вас объяснение, почему все-таки стратегические и инфраструктурные проекты не могут финансироваться по существующим схемам (действующий инвестфонд, частно-государственное СП и т. д.)?
— Они могут и будут финансироваться по существующим схемам, но мы также верим, что для многих сделок соинвестиционный подход наиболее правильный. Это вопрос о совпадении интересов. Например, существует концепция гарантий, и, с нашей инвестиционной точки зрения, она неправильна, потому что инвестор не может потерять деньги. Это означает то, что инвесторы просто не думают про проекты, они потеряли деньги — им возместили, если они заработали — соответственно, заработали. Это приводит к тому, что им неинтересно анализировать проекты очень глубинно. Мы не хотим никаких гарантий, мы хотим понимать, что если соинвесторы плохо проанализировали — потеряли деньги, и это ответственность.
Кроме того, мы не можем вкладывать деньги, если партнер не проинвестировал. Фактически мы сами себя поставили в условия, где нам надо делать хорошие сделки. Потому что они делают независимый анализ, они это все независимо проверяют, и тогда нам тоже сложно ошибиться, потому что они на это смотрят со своей стороны, делают свою проверку, свой анализ. Мы и являемся примером частно-государственного партнерства. Иметь фонд, как РФПИ, который инвестирует внутри страны, это просто дико необходимо. Мы обсуждали это с Игорем Ивановичем Шуваловым, он очень четко сказал: "Мы будем инвестировать внутри страны, это важно для развития".
— То есть никаких проектов за пределами страны?
— 20% может быть за пределами. У нас есть документ, который согласован с Минэкономики, с Минфином, правительством и администрацией президента, о различных подходах работы фонда. Понятно, что фокус — на проекты в России. Но идея с небольшим объемом средств, который можно инвестировать в иностранные компании, возникла в связи с потенциальными интересными проектами в странах СНГ или связанными с импортом иностранных технологий в Россию. Но чтобы инвестировать за рубеж, фонду понадобится одобрение 75% наблюдательного совета. То есть мы специально заложили такие вещи, чтобы инвестировать за рубеж было сложно, и я думаю, что это будут единичные сделки. Но иметь такую гибкость — это важно, потому что есть очень много важных для России возможностей в СНГ и возможностей по совместным проектам между Россией и другими странами.
— А $10 млрд вы за какой-то четкий срок должны потратить?
— Ну, не потратить, а проинвестировать. Я думаю, что инвестиционный горизонт — это пять-семь лет, причем скорее семь лет. Еще важно уточнить про эти $10 млрд: есть некое понимание, что это может быть 10 млрд, но в этом году в бюджете зарезервировано для нас 62 млрд руб. Я думаю, что на нас будут смотреть, насколько мы действительно успешно проинвестируем эти средства.
— Проекты могут быть инициированы только со стороны фонда или какой-то иностранный крупный игрок может предложить вам выступить соинвестором?
— К нам могут приходить с проектами, и мы хотим, чтобы они приходили. Например, один из ведущих мировых фондов три года пытался сделать сделки в России, посмотрел примерно на 55 потенциальных, но не сделал ни одной. И сейчас пришли и сказали: "Если бы вот вы были раньше, мы бы сделали из них десять, но просто надо было, чтобы был партнер нормальный, с которым мы бы чувствовали себя комфортно". Поэтому мы хотим, чтобы иностранные инвесторы приходили к нам со своими сделками, на которые они смотрят, но им не хватает дополнительного элемента уверенности, чтобы войти и сделать сделку. Здесь важно, что мы не только государственный фонд, который смотрит, мы команда профессионалов, которая имеет хороший опыт и понимание и успешные сделки в России. Поэтому для очень многих важно наше мнение — вот здесь, мы считаем, можно заработать, а здесь нельзя заработать.
— Президент объявил курс на отказ от госкапитализма, а вы возглавляете государственный фонд объемом $10 млрд, который намерен работать в реальном секторе. Конфликта интересов не возникает?
— Мы конфликта не видим. Если у фонда будет возможность получить, например, 25% в компании — понятно, что это не является национализацией компании или индустрии. Мало того, наша задача — это привлечь иностранные инвестиции в большем количестве и выйти в горизонте четырех-пяти лет. Мы же не будем оставаться в компаниях. Все, что мы делаем,— мы обеспечиваем массивный поток иностранных инвестиций, которые в принципе тоже через какое-то время будут перенаправляться в новые бизнесы, получая хорошую доходность. Поэтому мы, наоборот, способствуем снижению роли государства в экономике. Мало того, мы будем фокусироваться на тех иностранцах, которые хотят увеличить свои инвестиции. Например, если есть несколько фондов и кто-то из них готов предложить больше, мы предоставим ему приоритет.
— Срок четыре-пять лет — это для всех проектов?
— Ну, зависит от проекта, зависит, когда надо выходить. Но в принципе здесь важно, что должна быть доходность. Понятно, если прошло четыре года и случился очередной большой кризис и сложно выходить, мы подождем и выйдем через шесть лет. Этот горизонт четыре-шесть лет является довольно стандартным. Он позволяет нам зайти, позволяет, чтобы вложенные деньги увеличили стоимость бизнеса, чтобы мы привнесли какие-то более лучшие практики по управлению. Соинвесторы, в свою очередь, могут привнести дополнительные технологии и управленческие подходы. И все это в такой среднесрочной перспективе позволит вырастить стоимость. В чем один из секретов подхода фондов прямых инвестиций? Это фокус на горизонт четырех-шести лет, который позволяет не зарыться совсем в долгосрочных планах, не думать только о тактике, а серьезно увеличить стоимость бизнеса, а это, соответственно, рабочие места и т. д.
Мы хотим работать по рыночным правилам. Есть стандартные инвестиционные правила, мы не делаем никаких исключений. Давайте забудем, что мы государственный фонд. Вот как бы фонд выходил из проекта? Либо через продажу другому партнеру, мажоритарному, либо через продажу иностранцам, либо через совместное IPO, либо через продажу какому-то стратегу, совместную или частичную.
— То есть никаких особых вариантов "государственного выхода" из проектов не будет?
— Нет. Мало того, мы считаем, что их быть не должно и не может быть, потому что мы хотим, чтобы соинвесторы понимали, что у нас интересы совпадают. Здесь было бы нелогичным что-то специально придумывать.
— А какие-то спецпроцедуры по досрочному выходу иностранных инвесторов из проектов есть?
— По рыночным. Видите, в чем плюс? Когда определятся базовый принцип, то потом все ответы легко из него выходят, и если принцип, что мы соинвестируем и разделяем риски, то из этого сразу выходит ответ: нет, они не имеют никаких прав продать нам раньше, как-то выйти раньше. Мы в одной лодке. Если мы вместе успешны —- мы вместе успешны. И наоборот. Это ключ к анализу проектов. Мы являемся абсолютно параллельными соинвесторами, разделяющими риски.
— Фонд может участвовать в приватизации? Может быть, какие-то активы из ближайших прогнозных планов уже кажутся вам или инвесторам интересными?
— Я думаю, да. РФПИ может участвовать в приватизации, но на равных условиях со всеми, и я не могу сказать, что это для нас ключевой момент. Такая же сделка, как и любые другие. Про конкретные активы пока слишком рано говорить, у нас как минимум еще нет команды, а это всегда будут коллективные решения. Я не буду принимать решения единолично, это будет решение инвестиционного комитета — когда мы сформируем команду, ближе к сентябрю-октябрю. Тогда мы сможем лучше анализировать и более правильно определять наши инвестприоритеты.
— На недавней встрече главы ВЭБа с премьером Владимиром Путиным звучало, что в 2011 году фонд все-таки проинвестирует первые порядка $500 млн. Понимание куда уже есть?
— Сейчас есть довольно большой поток потенциальных сделок, и мы на них смотрим. Очень важно, чтобы это были успешные инвестиции. И пока мы видим, что да, мы найдем среди того, что отслеживаем, интересные сделки. Поток довольно серьезный, и уже есть ряд очень интересных возможностей. Я считаю, что мы до конца года успеем сделать одну-две сделки в объемах, обозначенных председателем ВЭБа.
— На последнем петербургском форуме вы говорили, что в один проект может быть инвестировано от $50 млн до $500 млн, приобретаемый пакет — до 49%. А если проект интересен, но он "дороже" — это какой-то механизм спецсогласования финансирования?
— Мы считаем, что по стоимости — это очень широкий диапазон инвестиций для любого характера сделок. 49% — это максимальное значение, базовый сценарий — 25% плюс 1 акция. Но если будет интересный проект, может идти речь и 10%.
— У вас, как человека, который управлял всегда частными деньгами, не возникнет "диссонанса", если вам принесут, например, какой-то проект из правительства или министерства, который явно не будет отвечать общим рыночным правилам и уровню private equity?
— Я не думаю, что, понимая наш подход, нам будут предлагать множество убыточных проектов. У нас четкий фокус на доходность, и председатель правительства Владимир Путин на встрече с инвесторами четко подтвердил такое направление нашей работы. Но если кто-то будет предлагать что-то, инвестиционная команда, заинтересованная в доходности, станет важным фильтром отбора. А даже если такой проект проскользнет через инвестиционный процесс РФПИ, то, скорее всего, на такой проект мы не сможем привлечь иностранные инвестиции, потому что там есть опытные люди, которые не любят терять деньги и умеют их считать.
— Но вы же, подчеркиваю, работали как раз с частными деньгами и вы, как никто другой, умеете убеждать инвесторов в том, куда и зачем нужно вложиться.
— Нет, здесь не вопрос убеждения — это очень важно. Мы никого убеждать не будем. Они будут принимать свое независимое решение. Мы сами для себя принимаем инвестиционное решение — верим ли мы в этот проект или нет. Знаете, как два ключика — чтобы что-то запустить, необходимо, чтобы оба были повернуты. Если мы кого-то будем в чем-то убеждать, мы берем, может быть, даже не юридическую, а моральную ответственность за то, что мы сюда позвали. А это в бизнесе так не работает. Мы их будем убеждать, что в принципе Россия — это хорошая страна для инвестиций, это будем. Но в каких-то конкретных проектах очень важно, чтобы у них было независимое решение.
— У нас очень часто, когда создается новый институт, новое направление, меняется законодательство. Под вас какие-то изменения действующего законодательства планируются?
— Мы посмотрели и проанализировали законодательство и подумали, что нам надо там изменить. И нам в законодательстве ничего не надо было изменить, а нам надо было что-то изменить только в нормативном акте ФСФР. Мы будем сформированы, уже зарегистрирована управляющая компания, у нас будет закрытый паевой инвестиционный фонд (ЗПИФ). И мы посмотрели на различные категории ЗПИФов и выяснили, что для нас они не совсем все подходят, потому что у нас есть некая своя специфика. Например, мы небольшую часть наших средств можем инвестировать за рубеж, а категория фондов прямых инвестиций инвестировать вообще не имеет права и т. д. Поэтому мы совместно с Минэкономики, с Минфином, с ФСФР проработали изменения в этот приказ, и будет создан 16-й тип фондов ФСФР, который называется "фонд долгосрочных инвестиций".
Это единственное, что понадобилось для того, чтобы вот эта вся нормативная база больше соответствовала международным стандартам.
— Если на рубль РФПИ будет приходиться минимум рубль иностранного инвестора, значит, вы, условно, покрываете треть текущего годового оттока капитала из РФ…
— Мы считаем, что со временем мы сможем привлечь и больше. У нас может быть привлечено около $50 млрд за пять-семь лет. Я думаю, вначале коэффициент соинвестирования будет ближе к 1:1. Инвесторы должны почувствовать уверенность и убедиться в надежности партнера. Наша задача — создать успешные истории для инвесторов. Тогда инвестиционный поток пойдет. У нас, например, на одной из встреч была казначей штата Северная Каролина Джанет Коуэл, управляющая капиталом свыше $75 млрд. Если мы обеспечим ей хорошую доходность, то она скажет всем своим друзьям из пенсионных фондов: "Ребята, смотрите, классная вещь, я там была, там хорошие сделки и т. д." И пойдет довольно серьезный поток денег. Так работает весь мир.