Банкротный фронт

Продолжающийся уже более года долговой кризис в Греции привел к тому, что финансовые рынки заговорили о дефолте как о реальности. Обозреватель "Власти" Сергей Минаев полагает, что самое время вспомнить об идее банкротства целой страны.

Прошлая неделя началась с того, что рейтинговое агентство Standard & Poor`s объявило: если Греция согласится на предложенную французскими банками, крупными держателями ее долговых обязательств, реструктуризацию долга, то это приведет к дефолту по ее внешнему долгу, который сейчас составляет €345 млрд. Агентство отметило, что в этом случае оно просто присвоит Греции кредитный рейтинг "выборочный дефолт".

Игроки на мировых финансовых рынках уже рассуждают о том, что будет означать греческий дефолт для этих рынков. Мол, коммерческие банки во всем мире не только дают деньги взаймы правительствам и другим банкам, но и страхуют долги друг друга. В случае дефолта Греции им придется где-то изыскать по меньшей мере $300 млрд для выплаты по страховым контрактам, связанным с греческими долговыми обязательствами. Из-за кредитной путаницы, которая неизбежно возникнет, банки будут требовать друг с друга больший процент по кредитам или вообще откажутся давать друг другу взаймы. Ситуация начнет напоминать ту, которая возникла после краха американского инвестиционного банка Lehman Brothers в сентябре 2008 года, когда в мире произошел кредитный кризис, связанный со взаимным недоверием банков.

Кроме того, инвесторы станут требовать больший процент по облигациям стран, которые по долговой ситуации близки к Греции, прежде всего это Ирландия, Португалия, Италия и Бельгия. Собственно, Ирландия и Португалия уже вынуждены брать взаймы под рекордно высокий процент — по десятилетним облигациям они платят больше 10%, в то время как США такие заимствования обходятся всего в 3%. В конечном итоге многие европейские страны окажутся в греческой ситуации: у них не будет не только денег платить по долгам, но и возможности брать взаймы на обслуживание этих долгов. По Европе прокатится целая волна дефолтов.

Американские банки, правда, заявляют, что у них имеется относительно немного греческих облигаций — всего на $43 млрд, в то время как ирландских обязательств у них на $113 млрд, а испанских — на $187 млрд. Однако, во-первых, банковские инвестиции — всегда дело тайное и запутанное, так что на самом деле невозможно сказать, у кого сколько греческих обязательств. Во-вторых, по американским банкам дефолт Ирландии и Испании в любом случае ударит очень сильно. А в-третьих, мировая банковская система сейчас настолько глобализирована, что возникший в результате греческого дефолта европейский банковский кризис немедленно превратится в мировой, точно так же, как это случилось с американским банковским кризисом после краха Lehman Brothers.

Страны еврозоны и МВФ, естественно, пытаются сделать так, чтобы эти апокалиптические рассуждения не стали реальностью прямо сейчас. Они только что все-таки выделили Греции €12 млрд из аварийного пакета в €110 млрд и обещают рассмотреть в сентябре возможность создания нового аварийного пакета — тоже в €110 млрд. Однако ясно, что это только увеличит греческую задолженность и никак не поможет стране в конце концов начать платить по долгам самостоятельно или хотя бы за счет новых заимствований на мировом финансовом рынке.

Разумеется, история знает случаи, когда какая-либо страна после дефолта восстанавливала свою платежеспособность. Россия в 1990-е годы пережила несколько дефолтов. Кроме дефолта по ГКО в 1998 году, имели место еще два дефолта в форме реструктуризаций долгов Парижскому и Лондонскому клубам кредиторов. Однако восстановлена платежеспособность была исключительно благодаря неимоверному росту мировых цен на нефть — долги кредиторам были полностью выплачены нефтедолларами (с них самих, собственно, и полученными). Греция нефть не экспортирует, а импортирует — во многом поэтому она сейчас столько и задолжала. А неимоверного роста мировых цен на то, что она экспортирует — вроде туристических услуг,— ожидать не приходится.

В итоге ситуацию, в которую попала Греция, иначе как долговой ловушкой не назовешь. Даже если она объявит дефолт и прекратит платежи, долги у нее все равно останутся. Реструктуризация этих долгов только увеличит их, а вовсе не ликвидирует и не улучшит перспективы выплаты. В таких ситуациях компании и банки просто объявляются банкротами, как это случилось с Lehman Brothers. А кредиторы оказываются перед печальным для них фактом: в полном объеме они своих денег не получат никогда — и должны довольствоваться только тем, что банкрот реально способен заплатить, а это обычно очень немного.

Проблема в том, что понятия банкротства стран-должников не существует. Хотя задумываться о необходимости введения такого понятия исследователи начали еще в 1970 году, когда развивающиеся страны стали во все возрастающих масштабах брать деньги взаймы на Западе, в основном на проведение социалистических экспериментов, а потом в результате этих экспериментов оказывались совершенно не в состоянии расплатиться. В 1976 году шведский экономист Еран Олин писал: "Финансирование развивающихся стран нуждается в чем-то вроде института почетного банкротства. Это позволит мировой кредитной системе работать в условиях, когда ее участники не слишком избегают риска, и быстро восстанавливаться после провалов. Возможность банкротства отдельных стран убережет весь мировой кредитный механизм от закупорки огромными массами безнадежных долгов".

Действительно, на современном мировом финансовом рынке, главным элементом которого являются облигации, выпущенные правительствами отдельных стран, в том числе развивающихся, совершенно непонятно, смогут ли эти правительства хоть когда-нибудь по ним расплатиться — и поэтому стоят ли они хоть что-нибудь.

Техническая сторона введения понятия суверенного банкротства породила самые оригинальные предложения. Например, американский исследователь Бретт Миллер просто предложил изменить статью 9 американского закона о банкротстве таким образом, чтобы отдельные страны могли обращаться в американские суды с заявлением о своей несостоятельности — и пользоваться всеми преимуществами закона о банкротстве. Как отмечал Миллер, в пользу такого предложения говорит то, что эта статья вполне признает возможность банкротства американских муниципальных образований, ограничивает права суда вмешиваться во властные полномочия руководителей муниципальных образований и в процессе финансовой реструктуризации деятельности этих образований требует учитывать требования отдельных групп населения, например муниципальных служащих или профсоюзов. Впрочем, как признавал сам исследователь, в данном случае несостоятельные должники оказываются совершенно не защищенными от притязаний кредиторов не из США — и в таком случае возникнет конфликт юрисдикций.

Американский экономист Джеффри Сакс предлагал решить этот конфликт так: создать наднациональный суд по банкротствам — и превратить в этот суд МВФ. "В настоящее время фонд явно не справляется со своей функцией кредитора, помогающего странам, испытывающим кризис внешней задолженности,— и в связи с недостатками своей структуры, и в связи с некомпетентностью своего руководства. Так что деятельность МВФ должна быть реорганизована таким образом, чтобы он играл прежде всего роль международного суда по банкротствам и только потом был кредитором для своих членов",— отмечал Сакс в 1995 году.

Впрочем, Сакс не стал останавливаться на том, законодательство какой страны должен использовать фонд в ходе процедуры банкротства стран-должников. Между тем практика банкротств бывает совершенно разной. Особого упоминания заслуживает практика, существовавшая в России до судебной реформы XIX века: драматург Александр Островский описал ее в пьесе 1847 года под названием "Банкрут", замененным по настоянию цензуры на "Свои люди — сочтемся!". Стряпчий Сысой Рисположенский дает крупному купцу Самсону Большову такую рекомендацию по объявлению себя банкротом и разговору с кредиторами: "А потом напишем реэстрик, что вот, мол, так и так, по двадцати пяти копеек за рубль: ну, и ступайте по кредиторам. Коли кто больно заартачится, так можно и прибавить, а другому сердитому и все заплатить...Вы ему все заплатите, а он — чтобы писал, что по сделке получил по двадцати пяти копеек, так, для видимости, чтобы другим показать. Вот, мол, так и так: ну, и другие, глядя на них, согласятся". Однако приказчик Лазарь Подхалюзин, которому хозяин поручил вести переговоры, предложил кредиторам лишь по десять копеек за рубль долга, решив, что требуемые ими двадцать пять — это слишком много. В результате кредиторы добились посадки Большова в долговую яму, о чем тот отзывался так: "Да что ты мне толкуешь-то: я и сам знаю, что много, да как же быть-то? Потомят года полтора в яме-то, да каждую неделю будут с солдатом по улицам водить, а еще, того гляди, в острог переместят: так рад будешь и полтину дать. От одного страма-то не знаешь, куда спрятаться". Надо заметить, что в соответствии с тогдашней практикой урегулирования дел банкрота с кредиторами посаженного в яму можно было выкупить с внесением требуемых кредиторами платежей. Распространенным явлением среди набожных купцов-старообрядцев было выпускание в церковные праздники на волю не птички из клетки, а других купцов из ямы, что считалось богоугодным делом.

Кто-то может сказать, что какие-то элементы процедуры банкротства по отношению к Греции уже введены — в данном случае внешнее управление. Как заявил неделю назад председатель совета министров финансов еврозоны Жан-Клод Юнкер, для получения очередного транша аварийного кредита Греция должна выполнить все требования других стран еврозоны по бюджетной экономии, "поступившись суверенитетом". Однако в данном случае условия ей диктуют все-таки не банки, которые являются держателями ее облигаций. И они пока не согласились на условия погашения долгов вроде тех, на которые согласились кредиторы Большова. Кроме того, даже в случае их согласия при гипотетическом греческом банкротстве непонятно, что можно взять с Греции при отсутствии в ее бюджете денег для оплаты даже четверти номинального долга — не то античные статуи, не то какие-либо прославившиеся в древней истории острова.