В проекте Grinderman уважаемый в наших краях мрачный австралиец Ник Кейв будто решил стравливать пар — и занимается этим с изрядным старанием. Подцепив на помощь еще троих участников проекта The Bad Seeds, Кейв вспоминает молодость и трясет стариной с такой прытью, что брызги летят во все стороны. Душеспасительные песни под фортепиано — побоку, гитару на шею, а там — будь что будет, валялась бы педаль фузза под ногами. МАКС ХАГЕН с удовольствием посмотрел на буйствующего Ника Кейва.
"А что вы там сидите?" — спросил вдаль Ник Кейв уже после первой песни. В БКЗ, как водится, движуха была только в оркестровой яме, а большая часть публики чинно внимала происходящему, не отклеиваясь от кресел. Сам Кейв к этому моменту успел прыгнуть с гитарой за мониторы, свернуть микрофонную стойку, придержать рванувшего на помощь техника, а после — зашвырнуть стойку вглубь сцены. Степень движения, которую проявлял австралийский джентльмен, не шла ни в какое сравнение с уже виденными в рамках The Bad Seeds концертами. Прозвучавшее предложение подвигаться теоретически должно было отозваться или тотальным слэмом, или ударами головой о стену, что более соответствовало бы духу концерта.
Grinderman оказались чем-то вроде реинкарнации групп The Birthday Party и Boys Next Door, в которых он бесился по молодости. Разве что страшилок в текстах стало поменьше, а грязной кухонной философии — побольше. Что до музыки, то здесь вовсю полез нойз и стоунер-рок, а заодно и психоделика, и электроблюз в их самом неспокойном виде. Два альбома, выпущенные Grinderman, основательно оживили дискографию Кейва и, скорее всего, развлекают его самого не меньше, чем поклонников и критиков. На сцене БКЗ носитель австралийского духа ужимками напоминал одновременно Игги Попа, персонажа по кличке Животное из Muppets Show и уделавшегося субстанциями сутенера высокого полета. В начале он предстал в черном костюме с искрой, белой до боли в глазах рубахе и блестящих остроносых ботинках — как оказалось, скорее для того, чтобы всю эту красоту беспощадно порушить. После хождения в народ во время второй вещи, "Worm Tamer", на сцену он взобрался уже довольно растрепанным, а чуть позже пиджак полетел куда-то в сторону, а рубашка оказалась основательно расхристанной. На сцене вообще постоянно что-то летало и падало. Шнуры запутывались, брякались микрофонные стойки, а гитара, вместо того чтобы быть поставленной, отшвыривалась на пол. Вопрос о судьбе винтажного синтезатора Korg решился ожидаемо: в какой-то момент, подтверждая теорию о висящем на стене ружье, грохнулся и он. Спотыкаясь о шнуры и мониторы, Кейв при каждом удобном случае вылезал на край сцены и приступки, поближе к толпе, и, нависши над мобильниками и цифровыми мыльницами, вещал со страстью и мимикой перегревшегося проповедника. Возвращаясь на "рабочее место", он взбрыкивал так, будто хотел раздать пинков всему, что его окружало. При его росте и внешности движения эти выглядели и комично, и жутковато. Собственно, от проповедника до юродивого здесь было полшага, и эти полшага делались регулярно.
В то время как Кейв окучивал публику, группа молотила с мощью и эффектом камнедробилки. Песни, и без того дерганые и громкие в записи, в БКЗ звучали так, будто Grinderman решили наверстать упущенное в студии — мало ли, там сгорит что. Уоррен Эллис, борода веником, не проявляя особых эмоций, по сравнению с буйным командиром, нарезал жирные и грязные риффы или вытягивал из электроскрипки звуки, от которых хотелось скрипеть зубами. Барабанщик Джим Склавунос мучил ударную установку как раз в ритме перемалывающего щебень конвейера.
Определить, что играл на гитаре сам Кейв, относительно недавно взявшийся за инструмент, было проблематично. Его "телекастер", как правило, был привернут, а скрежещущие звуки, которые он вроде должен был издавать, при внимательном расслушивании оказывались закольцованы.
Строгих "октябрьских" дам-контролерш оставалось только пожалеть: после таких концертов им должны были бы выдавать молоко за вредность, а лучше валерьянки и корвалола. У персонала сцены сердца тоже наверняка екнули, когда во время заключительной мочилки "Grinderman" на сцену была призвана целая толпа, похватавшая лежавшие без дела бубны-маракасы и в конце концов получившая в свое полное распоряжение микрофон. Сам Кейв в это время сосредоточенно долбил гитару, время от времени повелительно взмахивая массовке рукой — не тормозите, мол. После всего увиденного за певца оставалось только радоваться. Когда человек с его статусом чертиком скачет по сцене и орет иерихонским голосом под гитарный лязг, тут уже непонятно о чем говорить: не то просто о рок-н-ролле, не то об откровенной попытке копнуть себя до самого животного начала. Пожалуй, здесь было всего понемногу. И никакой лирики. Хочешь большой и чистой любви — тресни ее грифом, чтобы пошевеливалась.