В Концертном зале Мариинского театра выступил пианист Александр Лубянцев — главный фаворит только что завершившегося XIV Международного конкурса имени Чайковского, скандально не допущенный к участию в финальном туре, но ставший неофициальным лидером состязания. Комментирует ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
Еще неделю назад в программе фестиваля "Звезды белых ночей" на минувший понедельник был запланирован концерт оркестра Мариинского театра под управлением его экс-главного приглашенного дирижера Джанандреа Нозеды. Имя Александра Лубянцева в качестве солиста появилось на мариинских афишах лишь несколько дней назад — уже после того, как господин Лубянцев сначала триумфально выступил на первом этапе второго тура, а по итогам второго его раунда не был пропущен в финал. Это решение жюри, по сути зачистившего финальный забег от главного претендента на победу, вошло в историю нынешнего конкурса имени Чайковского главным его скандалом, а самого Александра Лубянцева превратило в такого же героя, какими на конкурсах прошлых лет становились Алексей Султанов и Андрей Коробейников.
Утешительным призом решил поощрить Александра Лубянцева председатель оргкомитета конкурса имени Чайковского Валерий Гергиев, предложив 24-летнему уроженцу Петрозаводска ангажемент в концертном зале Мариинки. Эффектность этого жеста подчеркивалась тем, что участие господина Лубянцева в конкурсе закончилось как раз на том самом 21-м моцартовском концерте, который пианисту было предложено сыграть в Петербурге.
Трактовка одного только этого сочинения позволила ясно понять, отчего так сложилась конкурсная судьба пианиста. Игра Александра Лубянцева не имеет ничего общего с тем глянцевито-искусственным мейнстримом, которому присягнуло на верность абсолютное большинство его соперников. Рецепт господина Лубянцева обезоруживающе прост: для того чтобы добиться увлекательных результатов, всего-то нужно, не слишком задумываясь над последствиями, столкнуть лбами диаметрально противоположные эстетики. К примеру, пианист вроде как пытается стилизовать саунд современного рояля под звучание старинного молоточкового клавира. Но вместе с тем под пальцами господина Лубянцева композитор-классицист вдруг начинает еле уловимо упруго свинговать.
При всей стилистической изощренности интерпретация не производит впечатления хитроумно сконструированного постмодернистского ребуса — напротив, в игре пианиста ощутимо этакое радостное простодушие. Что помогает ему даже превращать собственные недостатки в достоинства. Начав играть на бис прокофьевское "Наваждение", пианист теряет текст, снимает руки с клавиатуры, удивленно улыбаясь, сообщает об этом залу — и с той же трогательно-непринужденной ухмылкой переходит к транскрипции "Полета шмеля", завершая концерт под громовые овации. Естественность — именно за это дефицитное свойство господин Лубянцев стал любимцем что конкурсной аудитории в Москве, что фестивальной — в Петербурге. В кои-то веки молодой музыкант не стал разогревать перед залом заготовленный полуфабрикат, а предъявил публике здесь и сейчас творящуюся музыку.