Я на машине возвращался из Дубны в Москву. В Дубне только что закончилось совещание с участием премьера. Дорога была в один ряд в одну сторону, и этот ряд, разумеется, был занят
Впереди шел некий кортеж из трех автобусов и нескольких машин. Спереди и сзади его надежно прикрывали две машины ГИБДД. Я сам иногда ездил в таком кортеже. Журналистов ведь много не бывает. Иногда и пять автобусов не предел. Такой кортеж презирает светофоры и встречную полосу. Но больше всего он презирает чужие машины. Когда они не мешают ему, это обыкновенное презрение одной цивилизации к другой, находящейся в эмбриональной стадии развития. Но если мешают, то это совсем другое презрение. Оно агрессивное, захватническое. Машину, которая не подчиняется законам движения кортежа, ждут большие неприятности.
Причем чем ниже уровень кортежа, тем больше уровень агрессии. То есть однажды в президентском кортеже мы несколько минут простояли перед закрытым железнодорожным переездом... кошмарный сон службы безопасности... и ничего, пропустили какой-то паровоз из прошлого века... в будущий.
А в кортеже, который везет журналистов или, к примеру, связистов, крайне болезненно относятся к любому знаку невнимания со стороны автолюбителей.
И разве я всего этого не знал?
И ехал бы спокойно за кортежем еще километров 30, пока дорога не стала бы двухполосной в одну сторону, в пробке, растянувшейся уже на метров 200. Но я не мог спокойно. Я, конечно, не могу объяснить, почему. Ну не мог я. Потому что я так живу. И пошел на обгон.
Сначала надо было справиться с пробкой. Это было не так трудно. Местами сплошная разметка все-таки прерывалась, и я старался не терять времени. Минут за 10 я подобрался к хвосту кортежа. Это было уже серьезно. Машина ГИБДД шла прямо по разметке и всем своим видом давала понять, что лучше мне не делать этого. Лучше даже не пытаться. Она даже засветилась от переполнявших ее чувств. Потому что эти машины всегда чувствуют опасность, исходящую от других машин. Они только не чувствуют опасности, исходящей от них.
И я ее не почувствовал. Иначе я, рассмотрев очередной разрыв в разметке, не пошел бы на обгон кортежа.
В зеркало я увидел, как она рванулась было: сначала — чтобы перегородить мне дорогу, а потом — чтобы успеть за мной. Но как бы она успела?!
Моей заботой теперь была встречная полоса, по которой я шел. Я не хотел попасть на машину, которая летела бы на меня. И поэтому когда я ее увидел, то с легким сердцем встроился в кортеж.
Мне показалось, что два автобуса, между которых я встал, приняли меня как родного. По крайней мере, они посторонились: один пошел побыстрее, а другой помедленнее. Я не собирался здесь оставаться насовсем, мне нужно было только перевести дух и сделать последний бросок: впереди был только один автобус и одна машина ГИБДД. И крутой поворот направо, из-за которого я не мог их обойти: чувство самосохранения все-таки живо во мне. Хотя, я думаю, они, в кортеже, так уже некоторое время не считали.
Но тут сдали нервы у той машины, которая замыкала колонну. Вернее, у того. Он примчал ко мне по встречной и что-то заорал нечеловеческим голосом. Я открыл окно и переспросил его кивком головы.
Там, в кабине, все выглядело классически: два близнеца настолько одинаковой комплекции, что непонятно было только одно: как они оба смогли рассесться впереди. Может, для них специальные машины делают с расширенной и удлиненной базой, я не знаю.
И вот оба орали: один в микрофон, другой от души (или, вернее, для души):
— Убери машину, ...! Машину, ..., убери!
Я пожал плечами и показал рукой вперед. Мы приближались к этому повороту, из-за которого в любой момент могла выскочить еще одна машина, и тогда им самим пришлось бы несладко.
— Убью! — крикнул один.
Может, мне показалось. Я, правда, был уверен, что он это крикнул. Но все-таки обстановка была нервной, и могло, конечно, мне это послышаться.
Но я подумал, что если не послышалось, то ведь убьет. А вдруг у них тут такой кортеж, из-за которого убивают? И им не только ничего не будет за это, а еще и к государственной награде их представят и к повышению по службе. И что если они только и ждут, чтобы кто-нибудь к ним в кортеж, как я, вот так и попался, как в сети. И что если песенка моя уже спета?
В общем, я, больше не думая ни о чем плохом и тем более о хорошем, рванул из кортежа, но не вправо, на обочину, которой тут считай что не было, а влево, через две сплошные, перед самым носом у гаишной машины.
Они так оторопели, что замолкли. Это могла быть минута молчания, потому что из-за поворота все-таки выскочил белый "шевроле".
Он, наверное, очень удивился. Если успел, конечно. И он не дрогнул. То есть он не сделал ничего, чтобы как-то повлиять на ситуацию. И слава богу, потому что он хотя бы позволил мне понять все это и почти вплотную прижаться к автобусу. Мы втроем разъехались на этой дороге. Там было для этого место. Хотя, если бы мне кто-нибудь рассказал об этом, я бы поспорил.
После этого я окончательно обогнал кортеж и ушел в свободное плавание. Меня интересовало, конечно, как вышли из положения гаишники, шедшие за мной по встречной. Но из-за поворота никого не было видно, и мне оставалось только строить предположения.
И еще я все время помнил, что бензин был на нуле, когда мы уже выезжали из Дубны. Но по дороге не оказалось заправок. Вообще какая-то странная эта дорога из Дубны.
И тут, оторвавшись от кортежа, я минут через 10 наконец-то на другой стороне дороги увидел АЗС. Я быстро заправил машину, надеясь успеть до кортежа. Шансов было не очень много: они все-таки тоже шли на приличной скорости. Но вроде я успел.
И только выезжая на дорогу, я опять увидел его. Он приближался стремительно. Гораздо стремительней, чем мне бы хотелось. И тогда я подумал, что все мои усилия, весь этот титанический труд по преодолению кортежа не мог быть напрасным. И я снова рванул, и перед носом первой машины, которая пока что не испытала всех прелестей общения со мной, вышел на свою полосу движения.
И уехал.
Надеюсь, они уже ничему не удивлялись.