Главный и любимый танцовщик советской эпохи Владимир Васильев отметил свое шестидесятилетие. Он достиг высшей ступени балетной карьеры — стал художественным руководителем-директором главного государственного театра. Но руководитель Васильев оказался далеко не столь удачлив, как танцовщик.
Танцовщик
Васильев был всеобщим любимцем. В балетной школе педагоги носили его на руках: обаяние, артистизм, бешеная энергетика, невероятная работоспособность, дар перевоплощения, вкус к игре, страсть к экспериментам. Правда, все предрекали ему карьеру характерного танцовщика. В то время деление на амплуа было строгим, а внешние данные Васильева (спортивная фигура, мускулистые ноги, русопятская внешность) не отвечали традиционным представлениям о классическом танцовщике.
Время — оттепель. Демократизм, лучезарность надежд. В театре у Васильева конкурентов нет: все предыдущее поколение — артисты иного типа, не виртуозы, а кавалеры. Васильев феноменален, его техника превосходит воображение. Его артистическим даром поражены балетные старейшины: современники Нижинского Федор Лопухов и Касьян Голейзовский без колебаний отдают предпочтение юному артисту. Большой демократичен и открыт: в театр приглашают опального старика Голейзовского, оригинала Якобсона, молодого Григоровича, с которым все связывают надежды на обновление балета. В этот период репертуар Васильева разнообразен и великолепен — от буйного Пана до страстотерпца Паганини, от восточного поэта Меджнуна до простака Иванушки, от блистательного Базиля до героического Спартака. Госпремии, звания, загранкомандировки, слава.
Диссидент
В 70-е — первые признаки кризиса. Репертуар танцовщика начинает иссякать. Коренастый Васильев берется за роли принцев, графов и романтических влюбленных. Мастерство позволяет ему выглядеть достойно и в этих партиях. Но они явно не его. Васильев начинает ставить самостоятельно, и главный балетмейстер театра Григорович довольно мирно отдает ему "испытательный полигон" — сцену Кремлевского дворца. Там появляются две версии "Икара". Затем — рейд в баланчинский симфонизм (40-я симфония Моцарта), попытки бессюжетной стилизации ("Эти чарующие звуки"). Вроде бы не провал — рецензии обстоятельные и доброжелательные. Но и о рождении большого хореографа говорить тоже не приходится. И все же в театре двум постановщикам становится тесно.
В 75-м Григорович ставит своего "Ивана Грозного", в котором с яростной убежденностью отстаивает право на диктатуру. Васильев впервые выступает вторым составом — премьера отдана неистовому Юрию Владимирову, не боявшемуся показать патологическое обаяние тирана. Васильев для своего Грозного ищет оправданий — дескать, казню, но и страдаю при этом. Балет Григоровича таких нюансов не подразумевает, и Васильев впервые проигрывает актеру-сопернику.
В 76-м тайный конфликт первого танцовщика и главного балетмейстера становится явным: на худсовете Васильев объявляет фальшью последний балет Григоровича "Ангара", действительно провальный, но уже награжденный Госпремией. После этого ролей ему не видать.
"Холодная война" c Григоровичем продолжалась еще 12 лет. Первый танцовщик страны танцует в Большом все реже. Но, в отличие от попавшей в схожую ситуацию Майи Плисецкой, не пытается расширить свой репертуар балетами западных кумиров. Балеты Васильев ставит для себя сам — камерные биографические реминисценции, балетики-сюиты, состоящие из более или менее удачных дуэтов и вариаций ("Я хочу танцевать", "Фрагменты одной биографии"). В 80-м появляется "Макбет" — спектакль, поставленный в стилистике Григоровича, но полный полемики с ним. Васильев доходчиво разъяснял оппоненту, что власть развращает человека, что тиран — на самом деле жертва.
  |
"Тиран", потерпев еще несколько лет, в 1988 году избавляется от всех непокорных народных артистов: в этот сезон он разом выводит на пенсию Плисецкую, Максимову и Васильева. (В "Гранд-опера" это дело обычное: там, вне зависимости от формы и заслуг, артистов отправляют за штат в 40 лет. Нашим героям было значительно больше, но в советском балете артисты этого ранга уходили на пенсию, когда считали нужным.) Максимовой и Васильеву предлагают договор на исполнение "Анюты" — последнего балета Васильева, поставленного им для жены и партнерши. Оскорбленные артисты отказываются. В перестроечной прессе появляются их интервью о кризисе в балете, об утрате традиций, о загубленных поколениях, об отсутствии свежего репертуара, о потере духовных ценностей, о диктатуре в Большом.
Гонимый Васильев вызывает сочувствие и делается негласным вождем оппозиции. Солидарные московские театры охотно предоставляют ему сцену. Васильев ставит в Музыкальном театре им. Станиславского, в Кремлевском балете, в Новой опере Колобова. Отныне все, что он делает в качестве хореографа, не подлежит сомнению. Критики не атакуют ни сомнительного "Дон Кихота", ни вульгарную "Золушку" — потенциальный преемник Григоровича не должен иметь изъянов.
  |
Пять лет назад шум вокруг Большого — месткомовские собрания, пикеты артистов — надоел чиновникам. Григоровича решено было снять. Вопрос о преемнике решался на самом высоком уровне, новые назначения подписал премьер Черномырдин. Васильев добился небывалых полномочий: он не просто возглавил балетную труппу, он стал руководителем всего театра. Причем, в отличие от других руководителей, несменяемым: никакого контракта на определенный срок — по новому положению главу Большого назначает и увольняет непосредственно глава правительства. К полномочиям худрука Васильев присоединил и полномочия директора, затребовав заветное "право финансовой подписи".
Всеобщий любимец, ратовавший за восстановление старомосковских традиций, за освоение мирового репертуара, имеющий прекрасные связи на Западе и настрадавшийся от притеснений, казался спасителем Большого. Но уже первый сезон он начал с искоренения балетов предшественника и постановки своих собственных. Замена "Лебединого" Григоровича версией нового худрука вызвала шквал критических статей. Избалованный тотальным обожанием, Васильев был выбит из колеи, зол и растерян. Но неудачу так и не признал, объяснив нападки критики завистью.
Вскоре обнаружилось, что сколько-нибудь последовательной программы преобразований нет, а переговоры с мировыми корифеями — не что иное, как частные беседы. Зато на сцене Большого стали всплывать и столь же быстро исчезать балеты-уродцы случайных выдвиженцев Васильева: "Последнее танго", "Конек-Горбунок", "Бессонница". С ними перемешаны и определенные удачи. Но ни для кого не секрет, что появлением в Большом хореографии Баланчина Москва обязана Нине Ананиашвили, что балеты Ратманского — также собственность примы, что "Симфонию до мажор", награжденную "Золотой маской", протащил в театр балетный худрук Алексей Фадеечев. Команду единомышленников Васильев так и не сформировал — похоже, что его просто пугает появление в театре сильной фигуры.
  |
В свои шестьдесят юбиляр по-юношески противоречив: патетичен и прост, упрям и изменчив, восторжен и обидчив, наивен и искушен. Он хранит верность привычкам безмятежной молодости — отдыхает в Щелыково, участвует в капустниках, пишет стихи и картины, не забывает друзей детства, занимается спортом. И упивается своим нынешним положением — любит принимать высоких государственных чиновников, праздновать юбилеи и заседать в комиссиях. В нем счастливо соединились многие качества национального кумира: талант и удаль, страсть к своему делу и бесхитростный юмор, происхождение и внешность. Типичный "русак" с негероическим обликом и всегдашней готовностью к бою — никакая пропаганда не смогла бы оживить такой персонаж, будь он создан искусственно.
Десять лет назад в своей книге "Дивертисмент" историк театра Вадим Гаевский выделил основную черту Васильева: "Он принадлежит к людям, которые все время куда-то стремятся, чего-то ищут, чего-то боятся упустить. Такие люди могут бросить свое дело на полдороги. Если с Васильевым это никогда не случалось... то по той причине, что судьба, кроме других дарований, наградила его чувством реальности". Возможно, это чувство еще проявится.
  |
Гонимый Васильев был негласным вождем оппозиции. Все, что он делал в качестве хореографа, не подлежало сомнению
Васильев добился небывалых полномочий: по новому положению главу Большого может уволить только глава правительства