Танцы до упадка


       Главный и любимый танцовщик советской эпохи Владимир Васильев отметил свое шестидесятилетие. Он достиг высшей ступени балетной карьеры — стал художественным руководителем-директором главного государственного театра. Но руководитель Васильев оказался далеко не столь удачлив, как танцовщик.

Танцовщик
       Васильев был всеобщим любимцем. В балетной школе педагоги носили его на руках: обаяние, артистизм, бешеная энергетика, невероятная работоспособность, дар перевоплощения, вкус к игре, страсть к экспериментам. Правда, все предрекали ему карьеру характерного танцовщика. В то время деление на амплуа было строгим, а внешние данные Васильева (спортивная фигура, мускулистые ноги, русопятская внешность) не отвечали традиционным представлениям о классическом танцовщике.
       Время — оттепель. Демократизм, лучезарность надежд. В театре у Васильева конкурентов нет: все предыдущее поколение — артисты иного типа, не виртуозы, а кавалеры. Васильев феноменален, его техника превосходит воображение. Его артистическим даром поражены балетные старейшины: современники Нижинского Федор Лопухов и Касьян Голейзовский без колебаний отдают предпочтение юному артисту. Большой демократичен и открыт: в театр приглашают опального старика Голейзовского, оригинала Якобсона, молодого Григоровича, с которым все связывают надежды на обновление балета. В этот период репертуар Васильева разнообразен и великолепен — от буйного Пана до страстотерпца Паганини, от восточного поэта Меджнуна до простака Иванушки, от блистательного Базиля до героического Спартака. Госпремии, звания, загранкомандировки, слава.
       
Диссидент
       В 70-е — первые признаки кризиса. Репертуар танцовщика начинает иссякать. Коренастый Васильев берется за роли принцев, графов и романтических влюбленных. Мастерство позволяет ему выглядеть достойно и в этих партиях. Но они явно не его. Васильев начинает ставить самостоятельно, и главный балетмейстер театра Григорович довольно мирно отдает ему "испытательный полигон" — сцену Кремлевского дворца. Там появляются две версии "Икара". Затем — рейд в баланчинский симфонизм (40-я симфония Моцарта), попытки бессюжетной стилизации ("Эти чарующие звуки"). Вроде бы не провал — рецензии обстоятельные и доброжелательные. Но и о рождении большого хореографа говорить тоже не приходится. И все же в театре двум постановщикам становится тесно.
       В 75-м Григорович ставит своего "Ивана Грозного", в котором с яростной убежденностью отстаивает право на диктатуру. Васильев впервые выступает вторым составом — премьера отдана неистовому Юрию Владимирову, не боявшемуся показать патологическое обаяние тирана. Васильев для своего Грозного ищет оправданий — дескать, казню, но и страдаю при этом. Балет Григоровича таких нюансов не подразумевает, и Васильев впервые проигрывает актеру-сопернику.
       В 76-м тайный конфликт первого танцовщика и главного балетмейстера становится явным: на худсовете Васильев объявляет фальшью последний балет Григоровича "Ангара", действительно провальный, но уже награжденный Госпремией. После этого ролей ему не видать.
       "Холодная война" c Григоровичем продолжалась еще 12 лет. Первый танцовщик страны танцует в Большом все реже. Но, в отличие от попавшей в схожую ситуацию Майи Плисецкой, не пытается расширить свой репертуар балетами западных кумиров. Балеты Васильев ставит для себя сам — камерные биографические реминисценции, балетики-сюиты, состоящие из более или менее удачных дуэтов и вариаций ("Я хочу танцевать", "Фрагменты одной биографии"). В 80-м появляется "Макбет" — спектакль, поставленный в стилистике Григоровича, но полный полемики с ним. Васильев доходчиво разъяснял оппоненту, что власть развращает человека, что тиран — на самом деле жертва.
       

 
Жертва
       "Тиран", потерпев еще несколько лет, в 1988 году избавляется от всех непокорных народных артистов: в этот сезон он разом выводит на пенсию Плисецкую, Максимову и Васильева. (В "Гранд-опера" это дело обычное: там, вне зависимости от формы и заслуг, артистов отправляют за штат в 40 лет. Нашим героям было значительно больше, но в советском балете артисты этого ранга уходили на пенсию, когда считали нужным.) Максимовой и Васильеву предлагают договор на исполнение "Анюты" — последнего балета Васильева, поставленного им для жены и партнерши. Оскорбленные артисты отказываются. В перестроечной прессе появляются их интервью о кризисе в балете, об утрате традиций, о загубленных поколениях, об отсутствии свежего репертуара, о потере духовных ценностей, о диктатуре в Большом.
       Гонимый Васильев вызывает сочувствие и делается негласным вождем оппозиции. Солидарные московские театры охотно предоставляют ему сцену. Васильев ставит в Музыкальном театре им. Станиславского, в Кремлевском балете, в Новой опере Колобова. Отныне все, что он делает в качестве хореографа, не подлежит сомнению. Критики не атакуют ни сомнительного "Дон Кихота", ни вульгарную "Золушку" — потенциальный преемник Григоровича не должен иметь изъянов.
       

 
Диктатор
       Пять лет назад шум вокруг Большого — месткомовские собрания, пикеты артистов — надоел чиновникам. Григоровича решено было снять. Вопрос о преемнике решался на самом высоком уровне, новые назначения подписал премьер Черномырдин. Васильев добился небывалых полномочий: он не просто возглавил балетную труппу, он стал руководителем всего театра. Причем, в отличие от других руководителей, несменяемым: никакого контракта на определенный срок — по новому положению главу Большого назначает и увольняет непосредственно глава правительства. К полномочиям худрука Васильев присоединил и полномочия директора, затребовав заветное "право финансовой подписи".
       Всеобщий любимец, ратовавший за восстановление старомосковских традиций, за освоение мирового репертуара, имеющий прекрасные связи на Западе и настрадавшийся от притеснений, казался спасителем Большого. Но уже первый сезон он начал с искоренения балетов предшественника и постановки своих собственных. Замена "Лебединого" Григоровича версией нового худрука вызвала шквал критических статей. Избалованный тотальным обожанием, Васильев был выбит из колеи, зол и растерян. Но неудачу так и не признал, объяснив нападки критики завистью.
       Вскоре обнаружилось, что сколько-нибудь последовательной программы преобразований нет, а переговоры с мировыми корифеями — не что иное, как частные беседы. Зато на сцене Большого стали всплывать и столь же быстро исчезать балеты-уродцы случайных выдвиженцев Васильева: "Последнее танго", "Конек-Горбунок", "Бессонница". С ними перемешаны и определенные удачи. Но ни для кого не секрет, что появлением в Большом хореографии Баланчина Москва обязана Нине Ананиашвили, что балеты Ратманского — также собственность примы, что "Симфонию до мажор", награжденную "Золотой маской", протащил в театр балетный худрук Алексей Фадеечев. Команду единомышленников Васильев так и не сформировал — похоже, что его просто пугает появление в театре сильной фигуры.
       

 
Юбиляр
       В свои шестьдесят юбиляр по-юношески противоречив: патетичен и прост, упрям и изменчив, восторжен и обидчив, наивен и искушен. Он хранит верность привычкам безмятежной молодости — отдыхает в Щелыково, участвует в капустниках, пишет стихи и картины, не забывает друзей детства, занимается спортом. И упивается своим нынешним положением — любит принимать высоких государственных чиновников, праздновать юбилеи и заседать в комиссиях. В нем счастливо соединились многие качества национального кумира: талант и удаль, страсть к своему делу и бесхитростный юмор, происхождение и внешность. Типичный "русак" с негероическим обликом и всегдашней готовностью к бою — никакая пропаганда не смогла бы оживить такой персонаж, будь он создан искусственно.
       Десять лет назад в своей книге "Дивертисмент" историк театра Вадим Гаевский выделил основную черту Васильева: "Он принадлежит к людям, которые все время куда-то стремятся, чего-то ищут, чего-то боятся упустить. Такие люди могут бросить свое дело на полдороги. Если с Васильевым это никогда не случалось... то по той причине, что судьба, кроме других дарований, наградила его чувством реальности". Возможно, это чувство еще проявится.
       

 
ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА
       
       Гонимый Васильев был негласным вождем оппозиции. Все, что он делал в качестве хореографа, не подлежало сомнению
       Васильев добился небывалых полномочий: по новому положению главу Большого может уволить только глава правительства
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...