В возрасте 88 лет умер Люсьен Фрейд — один из самых богатых художников современности, а также один из последних, чей талант мог оценить каждый
Внук Зигмунда Фрейда родился в Берлине, но его родители сбежали в Англию, когда ему было 11 лет; великий дед присоединился к ним лишь в 1938-м и прожил всего год. Несмотря на всю пошлость сравнений, нельзя, однако, не отметить того общего, что присуще учению о психоанализе и творчеству Люсьена Фрейда. А именно: и там, и здесь — попытка избавиться от ложной романтики в вопросе человеческой природы, склонность видеть человека в первую очередь заложником собственного тела. На картинах у Люсьена тело буквально загораживает все остальное: оно лезет из всех щелей, не замечая романтических уловок вроде "света глаз" или "сократовского лба". Тело на картине, кажется, продолжает расползаться даже в тот момент, когда ты на него смотришь, как пирог на дрожжах, как каша из волшебного котелка, стремясь заполнить собой все пространство, загородить собой все. Такой вот фрейдизм.
Загадку болезненной притягательности Фрейда, чьи картины стоили так дорого (необъятная туша "Спящей социальной работницы", проданна в 2008-м году на Christie`s за рекордные 33,6 млн долларов, можно объяснить так: он рисовал людей, как рисовали до него натюрморты. Фрейд изображал тела вроде бы реалистично, даже слишком, но при этом как бы кощунственно любовался ими так, как за два века до него любовались фазаном кишками наружу или обтекающей жиром форелью. Можно сказать, Фрейд всегда изображал человека на тарелке, то есть в каком-то смысле почти как на знаменитой кушетке деда. Эти картины были в своем роде антирекламой, грустно смеющейся над образом обезжиренной красотки на плакате. Его манеру объясняли и трагическим опытом: после Второй мировой войны, где человек был пушечным мясом, невозможно было больше этим телом восхищаться. Но при всем этом творчество Фрейда называли и последним свидетельством эпохи гуманизма. Дело в том, что его картины побуждают самых взыскательных к дальнейшей работе: вглядываясь в эти тела, можно и нужно было искать в них "что-то еще" — что-то, кроме нас самих.