Зельфира Трегулова — едва ли не первый в истории российский искусствовед, приглашенный в команду Гуггенхайма. Она одна из трех кураторов всего выставочного проекта "Амазонок" |
"Амазонки" — это шесть художниц русского авангарда: Александра Экстер, Наталья Гончарова, Любовь Попова, Ольга Розанова, Варвара Степанова, Надежда Удальцова. 70 их полотен в течении полутора лет гастролировали на Западе. Выставка открылась в июле 1999 года в Берлине, в ноябре 1999-го — в Лондоне, в феврале 2000-го — в Венеции, в июне 2000-го --в Бильбао (Испания) и в сентябре 2000 года — в Нью-Йорке. Это были феноменально успешные гастроли. В общей сложности выставку посетило 900 тыс. человек. Дело явно движется к миллиону, ведь кто-нибудь, наверное, посетит выставку и в Москве. Это фантастическая цифра. Для сравнения: Венецианскую биеннале, всемирную выставку современного искусства, посещает в десять раз меньше людей, и это считается колоссальным успехом. Но там 40 павильонов разных стран плюс территория бывшего Арсенала в несколько гектаров, а здесь — 70 картин, которые влезают в один павильон.
Разумеется, этот успех надо было организовывать. Выставку проводила империя музеев Гуггенхайма. Только такая империя, располагающая метрополией в виде музея в Нью-Йорке и "дочками" в виде "Дойче Гуггенхайм" в здании Дойче банка в Берлине, Музея Пегги Гуггенхайм в Венеции и Музея Гуггенхайма в Бильбао, могла позволить себе провести эти гастроли. Магии этой торговой марки достаточно, чтобы уговорить музеи и частных коллекционеров с легкостью расстаться со своими произведениями на полтора года. Это такая марка, под которую можно найти нужных спонсоров, сопоставимых с масштабной акцией по мощи своих финансовых ресурсов — тот же Дойче банк, который спонсировал программу в целом, или "Бритиш Американ Тобакко", которая спонсировала выставку в Третьяковской галерее. Это такая марка, против которой выступать не принято — и потому, как с хорошо разыгранным удивлением заявил куратор выставки Джон Боулт, среди бесконечного множества рецензий, которые собрали пять мировых вернисажей, нет отрицательных.
"Амазонки" были выбраны Гуггенхаймом для того, чтобы продемонстрировать всю мощь своей империи. Сегодня Фонд Гуггенхайма ведет активнейшую политику расширения во всем мире — и в Нью-Йорке, где строится новое здание, и в России, где ведутся переговоры о передаче фонду здания Генерального штаба в Петербурге. И "амазонки" оказались передовым отрядом в борьбе мировой художественной монополии за эти новые позиции.
Александра Экстер. Конструкция цветовых плоскостей. 1921. У нас ее больше знают по старому фильму "Аэлита", к которому Экстер делала костюмы и декорации |
Мужчины же выглядели несколько растерянными. Да, разумеется, это очень хорошая живопись. Есть просто гениальные работы Гончаровой и Поповой. Есть крепкая, доброкачественная продукция французского кубизма Экстер и Удальцовой. Есть диковатый конструктивизм Степановой. Есть, наконец, собственный вариант абстрактного искусства Розановой, отличающийся от вариантов всех иных "отцов-основателей" абстрактного искусства. Но нет никакого целого. Совершенно непонятно, почему это собрано в одну выставку. Понятно, что если бы кому-нибудь пришло в голову выставить плечом к плечу "мачо авангарда" — Малевича, Татлина, Кандинского, Ларионова, Филонова, Лентулова — лишь на том основании, что они мужчины, это было бы чистой воды идиотизмом. С женщинами, однако, это проходит почти без проблем и идиотизмом не считается.
Как сообщает в статье в каталоге Джон Боулт, "несмотря на выдающиеся достижения авангарда Европы и Соединенных Штатов, подобная выставка работ женщин-художниц, охватывающая все без исключения направления и стили, вряд ли могла бы состоятся на материале французского кубизма, итальянского футуризма и немецкого экспрессионизма". Потому что там женщины были на вторых ролях, а здесь на первых. Они участвовали в выставках, подписывали свои произведения и даже теоретизировали. То есть там женщин угнетали, а у нас не угнетали. Бред какой-то. Все равно что породнить "джунгли" и "кегли" лишь на том основании, что оба слова кончаются на "гли". И добавить для репрезентативности "фигли-мигли".
Наталья Гончарова. Пустота. 1913. Малевич в это время еще не придумал "Черный квадрат" |
Джона Боулта, однако, все эти нестыковки не смущают. Больше того, он на голубом глазу заявляет на пресс-конференции: "Я думаю, что всю историю авангарда можно было бы написать без мужчин, только на основе творчества 'амазонок'". Блестящий знаток русского авангарда, он не может не понимать, что это полное вранье — две из пяти его "амазонок" прямо "вырастают" из супрематизма Малевича. И хотя они ушли от него довольно далеко, без Малевича их творчество необъяснимо и непредставимо. Но зачем-то Боулту это вранье нужно.
На пресс-конференции Метью Дрит, заместительница председателя Фонда Гуггенхайма Томаса Кренца, рассказывая о давних связях фонда с русским авангардом, сообщила, что с 1945 года фонд выставлял работы Кандинского 19 раз. То есть чаще, чем раз в три года. Это только Гуггенхайм и только Кандинского. Еще штук сорок выставок русского авангарда вообще по разным другим музеям. Это катастрофа. Его больше невозможно выставлять — им сыты по горло.
Нужно связывать авангард с какими-то новыми идеями. Но тут не только новых идей нет, тут со старыми беда.
Авангард прогремел как искусство русской революции. Именно так его показывали сами его отцы-основатели, так же его показывали и в 60-е годы. На Западе его с распростертыми объятиями встречали левые интеллектуалы, а поскольку правых интеллектуалов там практически нет, это был замечательный, восхитительный и очень хорошо продаваемый соус для потребления данного художественного продукта.
По мере того как застой крепчал, русская революция утрачивала свое очарование. Западные левые интеллектуалы подались в маоизм, кастризм, полпотизм-иенгсаризм, но уж никак не в брежневизм. Надо было что-то менять, и брежневизм, по счастью, сам подсказал, что делать. Авангард у нас замалчивали, книг не печатали, вещей не показывали. Авангард стал символом сопротивления и духовной свободы. Это открыло перед ним доступ к широким массам борцов за свободу вообще и в локальные секты левых интеллектуалов в частности. Это было подлинно революционное искусство, зажимаемое ренегатами, аналог троцкизма, замалчиваемого брежневизмом.
Потом рухнула империя зла. Россия открылась всему миру, и искусство ее тоже стало очень интересным. Фонд Гуггенхайма отреагировал на это первым, показав грандиозную выставку "Великая утопия". Но империя-то уже давно рухнула, это уже никому не интересно.
Выставки как смотрят? Вы хотите узнать про великую русскую революцию? Пойдите посмотрите на русский авангард и вы все поймете. У них всегда революция. Про страдания диссидентов? Посмотрите и все поймете. Они всегда борются за свободу. Про крах империи зла? Посмотрите — у них всегда взрывы и разрушение старого мира.
А теперь что? Вы ничего не хотите знать про коррумпированную криминальную страну с отсталой экономикой и президентом-шпионом? Ну посмотрите хоть на искусство, оно выдающегося качества. Так 900 тысяч человек не соберешь.
Надо было придумать новый брэнд, чтобы всех проняло и все вновь побежали смотреть русское искусство. И его придумали. Называется феминизм.
Феминизм сегодня захватил западных интеллектуалов, как некогда марксизм-ленинизм. То есть просто невозможно быть интеллектуалом и не быть феминистом. Без этого ни в университете не удержишься, ни в газете. Не быть феминистом — это все равно что быть буржуазным расистом, с такими людьми не здороваются. Их скоро будут сажать в резервации и показывать за деньги.
Ольга Розанова. Беспредметная композиция (Цветопись). 1917. Одно из последних произведений художницы — в 1918 году она умерла от дифтерии |
Придумали гениально. 900 тысяч зрителей на 70 полотен — это фантастический успех пиара. 900 тысяч не образуется из коллекционеров, профессоров истории искусства, художников и друзей и родственников всех перечисленных. 900 тысяч — это означает, что каждая девушка, приехавшая в Венецию в романтическое путешествие с бойфрендом, потащилась с ним в Музей Пегги Гуггенхайм, чтобы научить его уважать женщин, и без этого визита не соглашалась ни на что. То же самое в Берлине, Лондоне, Нью-Йорке и Бильбао. Это значит, что пошла толпа людей, не имеющих к искусству никакого отношения — пошла из интереса общечеловеческого, а не художественного.
Это значит, что для русского авангарда придумана новая, страшно интересная и привлекательная легенда. Она даже гораздо привлекательней предыдущих. По количеству посетивших "Амазонки" бьют "Великую утопию" как хотят.
И у этой легенды есть одно принципиально новое свойство. Она не имеет никакого отношения к России.
Феминизм у нас существует в виде женских групп, кормящихся при западных грантодателях, и отдельных героических воительниц. Он еще не стал идеей, овладевшей массами. У нас дамы, которым по статусу положено быть феминистками, боятся этого слова и не хотят с ним иметь ничего общего. Лидия Иовлева, заместитель директора Третьяковской галереи, на вопрос о том, не является ли выставка феминистской, как-то смущенно захихикала, а потом категорически это предположение отвергла.
Варвара Степанова. Мужик. 1921. Жена Александра Родченко предпочитала подписываться бесполым псевдонимом ВАРСТ |
Последние лет семь выделившиеся изнутри интеллигенции политики, журналисты, менеджеры и иже с ними постоянно рассуждали о том, что и у нас когда-нибудь, наконец, исчезнут интеллигенты и появятся интеллектуалы. Так вот, они появились — хотя и не совсем у нас. Выставка — это уже не крик души интеллигента про загубленный авангард, но жесткое действие хорошего пиар-аналитика. С одним единственным проколом и слабиной.
Не нужно было ее везти в Россию. Не созрел до нее русский феминизм. И нужных для Книги рекордов Гиннесса ста тысяч русских феминистов — чтобы был миллион — она, скорее всего, не соберет. А для ста тысяч любителей русского авангарда все же странно, с какого перепуга эти художники собраны вместе, какая за этим скрывается мысль и что нам хотели сказать этой выставкой.
ГРИГОРИЙ РЕВЗИН