 |
Владыка Мануил возглавляет два попечительских совета, действующих при московских тюрьмах. Он сопредседатель Совета по взаимодействию с общественными организациями (светской организации, призванной обеспечить диалог между тюремными администраторами и правозащитниками) и председатель церковного Епархиального совета — независимой от Патриархии организации священнослужителей. В сфере интересов епископа Мануила СИЗО-1 ("Матросская тишина"), СИЗО-2 ("Бутырская тюрьма"), пересыльная тюрьма "Красная Пресня", изолятор МВД на территории "Матросской тишины", детский СИЗО на "Водном стадионе", женский изолятор в "Текстильщиках", окрестные колонии — в Икше, Можайске, Покрове.
"Отдельных нар мне не предоставили, но отнеслись благосклонно"
— Как вы попали в православную церковь?
— Мне было 15 лет, когда я впервые пришел в храм. Попросил дать мне какую-нибудь работу. Священник предостерегал меня: шел 75-й год, и слишком активная помощь церкви не сулила ничего хорошего.
— А в тюрьму?
— Первый раз меня взяли в начале 80-х. Как и многих священнослужителей, прошедших тюрьмы,— за антисоветскую пропаганду. Мне пытались шить ст. 190 УК, но безуспешно. Именно тогда я начал свое знакомство с парашей и тюремными понятиями. Правда, не на зоне, а в СИЗО "Матросская тишина". А после этого началась серия ходок по всем московским СИЗО: от Красной Пресни до Бутырки. Последний раз я провел три с половиной года в Бутырской тюрьме: с 1989 по 1993 год. Сначала на Лубянке меня попытались заставить "по-хорошему" отдать архивы православной церкви. Я не отдал. "Нет? Ну и Господь с тобой",— сказали мне в КГБ. Следствие предъявило мне обвинение по 19 статьям УК: от работы с фальшивыми документами до организации убийства в Санкт-Петербурге.
"Господи, батюшка. А тебя-то за что, родной?!" — такими словами встретили меня соседи по камере. Отдельных нар не предоставили, но отнеслись благосклонно. Мне даже позволялось пить кофе с тюремным начальством: знали, что никогда не ссучусь и не буду стучать на своих. В конце концов обвинили в причастности к убийству отца Александра Меня. В деле начали фигурировать некие документы по "делу Меня", которые я "зажал". Через год выяснилось, что ни по одной из 19 статей доказательств собрать не удается, и меня выпустили.
— И что потом?
— Получив в 1996 году сан епископа Серпуховского, я поочередно обращался к начальникам всех московских тюрем. Убеждал в необходимости возродить существовавшую до революции должность тюремного священника.
 |
— Для тюремного священника зона — это дом родной?
— Тюремный священник — это не случайный человек, не батюшка из соседнего прихода, но и не сотрудник тюрьмы. Священник не должен носить погоны, не должен работать на тюрьму за деньги — только так он сохранит свой иммунитет священника. А авторитет у священника на зоне очень большой. Во время тюремных бунтов — жестоких бунтов, когда уже до спецназовцев с автоматами дело доходит,— лишь два человека по всем понятиям неприкосновенны: хозяин зоны и священник. Врачи, учителя — те гибнут в первую очередь, особенно женщины.
— Что входит в обязанности тюремного священника?
— Главная обязанность — обеспечить верующим возможность совершать установленные обряды. Священник посещает больных, утешает страждущих, совершает таинства крещения, венчания. По закону священник не имеет права посещать камеры, но обычно нам разрешают это делать. При входе, выходе из тюрьмы священника могут обыскать. Это нормально, ведь формально священник в тюрьме не имеет никаких прав. Если заключенный хочет обратиться к священнику, то он пишет заявление на имя начальника тюрьмы. Звучит это очень курьезно: "Заявление начальнику: прошу меня окрестить..."
— А где происходит крещение?
— В тюрьмах есть молитвенные комнаты, в некоторых — храмы. Обычно это камеры или следственные кабинеты с минимумом церковной утвари. Вообще-то место совершения крещения не имеет никакого значения. Можно крестить в камере, карцере, в кабинете.
— Знакомясь с заключенным, вы спрашиваете его, за что он сидит? Делаете ли вы различия между карманными воришками и серийными убийцами?
— Я никогда не задаю вопросов о статьях.
— С чем еще обращаются к вам заключенные?
— С ежедневной тюремной "бытовухой": обрыдло лицо соседа по камере и пора его оттуда убрать, хочется унизить ботаника-новичка, с кем-то нары не поделили — да мало ли что? К надзирателю за советом не пойдешь. Я говорю: "Сегодня ты крутой и сильный. Тебя слушают несколько камер. Унижаешь товарищей. Но своим поведением врагов нажил немерено. И на этапе тебе все это припомнят. Ты возьмешь матрац зека-соседа и заставишь его свалить из камеры. А завтра выйдешь в коридор, а там огреют тебя по голове — не успеешь опомниться. Человек тебе не нравится. А он тоже имеет право жить так, как хочет, хоть и слабый".
Священнику в тюрьме — самое место. Не потому, что здесь больше грешников, чем на воле, а потому, что здесь они больше страдают, а значит — ближе к раскаянию.
 |
— В каждой тюрьме есть свои понятия, "правила игры". Как вы, священнослужитель, относитесь к тюремным понятиям?
— Когда я начинаю говорить про понятия, администрация морщится. Как человек, понимающий тюрьму изнутри, я поддерживаю понятия. Ничего плохого в них нет. Это свод правил. Нельзя красть у своих, сотрудничать с администрацией тюрьмы: стучать, получать какие-либо льготы. Не приветствуются беспредельщики. Но во всем криминальном мире в почете те, кто избрал криминал основой для своего существования: воры, мошенники, убийцы. По понятиям вор не должен работать, то есть добывать деньги честным путем. Преступление должно быть осмысленным и "полезным". Бездумное хулиганство, драка и глупое, бессмысленное и даже "стремное" изнасилование уважения не достойны. Понятия определяют и быт тюрьмы: как мыть руки, ходить в туалет, принимать пищу.
— Но ведь тюремные понятия жестокие.
— Это распространенное мнение. На самом деле ни одно из этих правил не направлено на то, чтобы унизить, оскорбить и обидеть человека.
— Но все же знают, что в тюрьмах "опускают" людей.
— Никакими правилами и понятиями это не разрешается. Это называется словом "беспредел" и прямо запрещено.
— И как вы, представитель православной церкви, к этому относитесь? Вы общаетесь с заключенным, который вчера "опустил" своего товарища. Он пришел к вам на исповедь. И исповедуется в том, что вчера сделал.
— Если он считает, что это плохо, и он раскаивается, то грехи я ему отпущу. Раскаяние — обязательное условие прощения греха.
— А завтра он опять пойдет и сделает то же самое?
— Тогда в чем его раскаяние? Это то же самое, что бабушка, которая приходит ко мне каждый Великий пост и говорит: "А я опять поела колбасы". И что, мне ее выгонять из церкви?
— "Я опять поела колбасы" и "я опять опустил человека" — это разные вещи.
— Для меня принцип один. На исповеди я узнаю обстоятельства дела в таких подробностях, которые следователю и не снились. Мне раскаивались в страшных преступлениях убийцы, насильники, воры, кидалы, наркоторговцы, аферисты. Человек — действительно несовершенное существо. Нет такого человека, который бы не грешил. Для себя я не разделяю грехи по тяжести.
— Предположим, оставшийся безнаказанным преступник признался вам на исповеди в тяжком преступлении. И в то же время невиновного осуждают. Об этом знаете вы и только вы. Готовы ли вы нарушить тайну исповеди ради того, чтобы спасти невинного?
— Никогда. Ко мне приходил убийца трех женщин. А вместо него в это время на зоне сидел человек, ожидающий смертной казни. Или исповедовался подонок, который четыре года насиловал школьниц. Он тоже остался безнаказанным. Прежде священники решали этот вопрос по-разному. Были случаи, когда батюшка складывал с себя сан священника и доносил в полицию. Само собой, что нарушивший тайну исповеди священником быть не может. Я не осуждаю этих людей. Наверное, у них были веские причины, но для себя я этот вопрос решил. До сих пор приходят "мелкие сошки" из ФСБ и МВД, предлагают сотрудничать, говорят: "У нас одна Родина, вы должны нам помогать". Я отвечаю им: "Можно любить Родину и не работать на государство".
— Вы исповедовали людей, ожидающих смертной казни?
— Мне приходилось разговаривать с приговоренными к смерти. Я не видел людей, которые смирились с тем, что они будут расстреляны. Не было никого, кто бы смирился со своей участью, каждый до последнего вздоха надеялся на чудо.
— А как вы относитесь к смертной казни?
— Отрицательно. На основании христианских заповедей и доводов здравого смысла. Человек не должен отбирать то, что дано Богом.
— Но ведь есть циничные убийства. Есть извращенцы, есть профессиональные убийцы.
— Знаете, я сидел в одной камере с Чикатило. Когда он желал мне доброго утра, я непроизвольно вздрагивал — не оттого, что меня угнетало сознание тяжести совершенного им греха, а оттого, что этот человек был абсолютно, чудовищно нормален. В нем не было ничего даже отдаленно похожего на одержимость, безумие, демонизм. В его холодной самоуверенности заключался дерзкий вызов учению Христа.
Но к смертной казни все равно отношусь отрицательно. Другое дело, что я не могу отпустить грех человеку, который приходит ко мне на исповедь и говорит: "Я киллер, я убивал за деньги, это моя работа". Я принципиально не признаю такой работы. Если человек говорит, что это нормально — убить человека за деньги, значит он не раскаивается. Таким я говорю: "Иди, подумай". А вообще-то злодей ближе к Царствию Божию, чем пьяница и бытовой хулиган. Потому что наказание для него страшнее, и его это останавливает и заставляет думать.
 |
— Все ли уголовные преступления с точки зрения церкви можно назвать преступлениями?
— В Библии уже давно прописаны все постулаты законодательства и наказаний. Там есть примеры и уголовных преступлений, и административных проступков, и судебных разбирательств. Например, первыми административными правонарушителями считаются Адам и Ева. Первый запрет — на использование плодов дерева с яблоками, растущего среди рая. Кстати, на административном расследовании, которое учинил Господь, Ева повела себя как типичная стрелочница, отмазавшись: дескать, змей совратил меня.
Так вот, вернемся к вашему вопросу. Многие преступления не являются грехом для церкви. Например, преступления против избирательной системы, почти все экономические статьи УК, хакерство и прочие компьютерные преступления. То есть те, в составе которых нет вреда конкретному человеку. "Беловоротничковые", интеллигентские преступления — называют их на зоне. Понятно, что если кто-то не заплатил налоги, а в это время пострадала бабушка, не получившая пенсию, это плохо. Но наказывать за это человека лишением свободы неправильно. И наоборот, есть смертные грехи, к которым правосудие безразлично, например самоубийство. Есть и спорные вопросы, в отношении которых у священнослужителей нет единого мнения, а церковь не выработала единых правил. Торговля наркотиками — это грех? Я в этом не уверен.
"Есть люди, которые звание вора несут достойно"
— Вы общаетесь с криминальными "авторитетами"?
— Постоянно. Я не знаю ни одного неверующего вора в законе. Это как бы в правилах записано, что вор должен быть верующим. Иногда приходят и говорят: "Мы тебе на храм принесли". Я говорю: "Вот там кружка, а мне не надо". Был случай. Приносит "авторитет" пожертвования на храм. Спустя какое-то время приходит и говорит: "Батюшка, я не понял. Я же денег дал, а чего-то дела не идут?" Я говорю: "Ты еще Бога купи за деньги. Никаких договоренностей в Царствии Небесном за деньги не купишь". Многие и вовсе считают, что у них должен быть свой "карманный" батюшка. Что-то вроде необходимого предмета в джентльменском наборе. Поэтому в последнее время очень часто деньги из "общака" идут церквям.
— А вы сами обращаетесь к ним за помощью?
— Знакомство с "авторитетами" меня нередко выручает. Говорят: "Ты кто такой?" А я отвечаю: "Я 'Вечную память' за столом Песо произносил на его похоронах. А ты кто такой? Тебя там рядом не было". Меня, кстати, неоднократно таскали за оперативную съемку похорон Отари Квантришвили, Песо — за то, что я там произносил поминальные слова.
Я могу себе позволить давить на церковный авторитет. Криминальные "авторитеты" уважают мой церковный сан. Часто бывает так: когда этого требует ситуация, мы, священники, сами приходим к криминальным "авторитетам", чтобы разрешить проблемы. Так же, как начальник тюрьмы периодически вызывает к себе авторитета.
Сейчас мне кажется, что в тюрьмах сидят одни "лаврушники" (так называют кавказских воров в законе), а на Кавказе вообще открыли ПТУ по производству воров в законе. Среди них есть люди, которые звание вора в законе несут достойно. К ним обращаются, и они решают вопросы.