Императорский театр — лучшая рама для власти. Путин принимает в царской ложе Мариинского театра Тони Блэра |
Театру легче всего откликнуться на призыв к централизации. Потому что театр — это пирамида, в основании которой — массовка, или хор, или кордебалет, а на верхушке стоит главный (дирижер, балетмейстер, режиссер). И вертикаль управления ясна как нигде, а потому театру легче представить себя как уменьшенную модель российской государственности. Вопрос в том, существует ли театр, способный сам по себе стать символом этой государственности. То есть стать театром императорским. Все говорит о том, что такой театр есть.
Руководитель Мариинского театра в Петербурге Валерий Гергиев подошел к решающему моменту в своем приближении к власти. Эту точку зафиксировала и символизировала последняя вагнеровская премьера. Тетралогия "Кольцо нибелунга" — показатель статуса театра и оперной школы: у каждого великого театра должно быть свое "Кольцо". Кроме того, трудно найти лучший символ стремления к власти. Кольцо нибелунга дает власть над миром, вагнеровская тетралогия — сама по себе империя: цикл опер про династию богов и императорский дворец-театр в австрийском Байройте, специально для них отстроенный.
Перед президентом на сцене склонили знамена |
"Развитие Мариинского театра — тема государственной важности,— говорит Гергиев.— Нам негде хранить декорации. Карманы Мариинской сцены чуть больше моих карманов. Там не помещается 'Война и мир'. Мы построим новый театр. Нужна специальная государственная программа по Мариинскому театру". Рассчитывать на это можно будет в том случае, если Мариинский снова будет признан Императорским театром.
Верноподданническая опера "Война и мир" — идеологически верный выбор для императорского театра |
Опера и балет привыкли жить под крылом власти, при дворе. Особой гармонии удалось достичь тем, кто создавал свою монархию под стать государственной: Люлли был таким же абсолютным монархом во французской опере и балете, как его патрон Людовик XIV, и славно царствовал. Попытки отделиться оборачивались серьезными проблемами. Стоило итальянской опере XVII века перебраться в публичные театры, как ей пришлось пожертвовать хором и большим оркестром — денег хватало только на нескольких звезд-гастролеров.
Всего за один XIX век опера и балет в России успели стать большой имперской традицией. Институт власти содержал, опекал и контролировал театр, а театр развлекал и прославлял власть. Большевики в этом смысле ничего нового не выдумали. Пышность большой оперы должна была свидетельствовать о процветании государства. Большой театр, опекаемый Сталиным, не знал материальных затруднений, артисты щедро награждались окладами, орденами и Сталинским премиями.
Три повелителя "Войны и мира": художник Георгий Цыпин (слева), режиссер Андрей Кончаловский (справа), мариинский император — дирижер Валерий Гергиев (в центре) |
Ответный визит Путина в Мариинку — пример еще более внушительный. Почему Путин повез британского премьера Тони Блэра в Питер вместо того, чтобы повести в Большой театр? Водить гостей по Петербургу Путин мог научиться у Анатолия Собчака, принимавшего гостей во дворцах и театрах, как в огромной парадной резиденции. Кроме того, это был свежий и эффектный жест. Вести Блэра в Большой на "Лебединое озеро" — это избито. Другое дело Гергиев с его регулярным присутствием в лондонском "Ковент Гарден" и современным Прокофьевым. И не просто Прокофьевым, а "Войной и миром".
Реставрация балета "Спящая красавица" — реставрация всей эстетики императорской сцены |
Наконец, для императорского театра важна прочная традиция. В данном случае — традиция, которая через годы советской власти воссоединяла бы театр с дореволюционной эпохой, с Российской империей, с Мариинским императорским театром. Эту традицию Гергиев отрабатывает по всем пунктам: он ставит опальную "Леди Макбет" Шостаковича, полузапретного Вагнера и реконструирует "Спящую красавицу" в максимально приближенном к оригиналу имперском блеске.
Царствуй во славу
Ничего подобного Большой театр предъявить не может. В области оперы он еще в состоянии противопоставить качество голосов и режиссуры, но по части международной славы и знаковых постановок безнадежно проигрывает. Балет соревнуется более яростно, но вынужден все время поспевать за Мариинкой. Васильев не обладает харизмой Гергиева. Ему только и остается не пускать к себе номинированные на "Золотую маску" мариинские спектакли.
Начинают циркулировать слухи о грядущем объединении Большого и Мариинского под крылом Гергиева. Но кто знает, случись реформа двух столичных театров, не обнаружит ли Гергиев то же отношение к Москве, которым отличался его знаменитый предшественник, директор императорских театров Всеволожский, считавший все московские театры "провинциальными", "чуть ли не сибирскими" и ссылавший из Петербурга в Москву, как пишет его преемник Теляковский, "все негодное в смысле живого и мертвого инвентаря".
Вагнеровский план Гергиева подошел к кульминационной точке: у каждого великого театра должно быть свое "Кольцо" |
Концепция "Великой России — великая культура" должна импонировать Путину. Символом великой культуры и великой России вполне может быть великий оперный театр. У Гергиева не вызывает сомнений то, что это именно его театр. Собственно, каждое выступление Гергиева на пресс-конференциях сводится именно к этой мысли. Гергиев полностью готов поддержать инициативы Путина: "Если четче будет работать вертикаль власти, четче будет и культура".
ОЛЬГА МАНУЛКИНА