 |
Есть в военном лагере в Ханкале поезд. Он никуда не едет — это что-то вроде гостиницы на колесах. И есть в одном из десяти вагонов поезда проводница Любовь Осмаева. Тетя Люба ненавидит войну, но очень боится, что она скоро кончится. Потому что без войны у нее не будет работы и жилья.
За полгода, проведенные в Чечне, мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, судьба которых, или, точнее, благосостояние, так или иначе зависели от войны.
Военные, продающие водку, или свои камуфляжи, или новую обувь, только что полученную со склада, или оружие. Чеченцы, занимающиеся частным извозом. Один такой всегда у меня на примете: если нужно попасть туда, куда военными доступ ограничен, нахожу своего знакомого "таксиста": доставит в любую точку Чечни. Правда, и плата будет немалой.
На войне за это уже давно никого не осуждают. "Каждый выживает, как может",— говорят здесь. Каждый ждет, что кончится война и он сможет заняться чем-то другим.
А Любовь Дмитриевна Осмаева боится думать о том, что будет после войны.
Я знаю ее несколько месяцев и не перестаю поражаться, как этой пожилой русской женщине удалось сохранить доброе отношение к жизни. Тетя Люба работает проводницей в железнодорожном составе, который знают все российские журналисты, работающие сейчас в Чечне. Его уже окрестили "поездом в никуда". Поезд — это десять вагонов на территории военного лагеря. Здесь живут офицеры военной автоинспекции, связисты, контрактники, возвращающиеся с гор на пару дней для отдыха. Два вагона отведены для прессы. Монтаж, запись, надиктовка текстов, передача материалов по телефонам в агентства и редакции — все происходит здесь.
И каждый раз, приезжая в Ханкалу, я стараюсь попасть в вагон к тете Любе.
— Давай, давай, хоть чаю выпей,— заставляет она меня.
Я только что вернулась из Ведено, голова раскалывается, и кажется, что надо мной все еще крутятся лопасти "МИ-восьмого". Через час — пресс-конференция командующего. Хочется спать, но тетя Люба отпаивает меня чаем с какими-то душистыми травами, рассказывая, что вот и клубника поспела, и черешня скоро пойдет, и лето такое хорошее, прямо как прошлогоднее... И усталость как-то незаметно проходит.
Так тетя Люба действует не только на меня. Помню, как-то к ней приходил молодой солдат — снайпер, приехавший из Шатойского района в реабилитационный центр в Ханкалу. Но в центре его почти не видели. Его "реабилитационной мамой" стала тетя Люба. "Страшно стрелять в человека, сынок?" — спрашивала тетя Люба. "Да не очень",— отвечал парень. А перед возвращением в часть отвел в сторону и сказал: "Спасибо, мать. Душа отошла".
А Саше Харченко из ИТАР-ТАСС тетя Люба подарила прозвище. Саша обычно передавал информацию в Москву, громко зачитывая названия населенных пунктов и знаки препинания. Однажды войдя в вагон и не увидев привычного постояльца, тетя Люба спросила: "Ну где этот ваш, 'Точка-абзац'"? После этого Сашу только так и звали.
В поезде все знают историю тети Любы. 15 лет проработала она проводником на железной дороге и маршрут Грозный--Москва знает наизусть. Жила в Грозном с дочкой. Муж-чеченец бросил семью через год после свадьбы. Тетя Люба до сих пор не знает почему: "Наверное, потому, что я русская. В Грозном уже тогда смешанные браки осуждались".
Первая война пощадила маленькую семью, остался целым дом. Но в августе 1997-го боевики вновь зашли в город, и начались бомбежки. "По ночам дочь просыпалась и плакала. Жаловалась, что голова болит,— вспоминает тетя Люба.— В доме однажды разбилось оконное стекло от обстрела, и я долго не могла успокоить дочку". Через три месяца девочка, учившаяся на первом курсе профтехучилища, умерла. "Очень болит голова",— сказала она перед смертью. Врачи поставили диагноз: "обширное кровоизлияние в мозг".
Тетя Люба похоронила дочку и снова вышла на работу. А в 1999-м — новая война. Дом разбомбили, железную дорогу закрыли. Два месяца тетя Люба просидела в подвале, а в декабре вышла из города через открытый федералами коридор. В Ростове, в управлении СКЖД, ее временно взяли на работу и предложили обслуживать поезд в Ханкале. А через 5 месяцев прислали в Ханкалу штатного сотрудника. Вот тогда тетя Люба и обратилась к генералу Трошеву, подкараулив его на территории лагеря. "Мне жить негде, а меня отзывают,— торопливо и сбивчиво объясняла она генералу.— Я же на улице осталась". Трошев обнадежил: "Поможем",— и велел кому-то из офицеров взять тетю Любу на заметку. Но, видимо, что-то там не получилось, и работу тете Любе не дали. И еще почти месяц обивала она пороги всевозможных начальников, один из которых все же поверил, что ей обещал помочь сам Трошев. Так тетя Люба снова оказалась в Ханкале.
Пока идет война, у нее есть крыша над головой и талоны на питание, которыми с ней делятся военные и повара. Она по-прежнему выслушивает исповеди вернувшихся с гор военных, заваривает чай и разносит его по вагону. А еще по вечерам тетя Люба перечитывает стихи, посвященные ей корреспондентом одной из региональных военных газет Сашей Науменко. В этих стихах — вся жизнь Любови Осмаевой: "Седая женщина в вагоне, в забытой Богом Ханкале..."
Тетя Люба боится думать о том, что будет, когда закончится война.
— Мне бы погоны, тогда бы не пропала,— грустно шутит она.
Я не знаю, что ей сказать. Почему-то мне кажется, что я тоже несу ответственность за тетю Любу. Как наши генералы и политики несут ответственность за сотни таких, как она. За тех, кому некуда возвращаться.
ОЛЬГА АЛЛЕНОВА, корреспондент ИД "Коммерсантъ" в Чечне