 |
 |
— В 1950 году я служил командиром звена на аэродроме в подмосковной Кубинке. Во время первомайского военного парада мы показали над Красной площадью наш новый истребитель МиГ-15. А в октябре к нам в Кубинку приехал заместитель командующего ВВС Московского округа. "Американская авиация бомбит Северную Корею, стирает с лица земли целые города, сжигает напалмом деревни,— сказал он.— Правительство разрешило выезд в Корею летчиков-добровольцев с самолетами. Кто желает?"
Захотели все. Но отобрали в основном тех, кто воевал в Великую Отечественную.
Наши МиГ-15 разобрали, погрузили в товарные вагоны, и через семь дней мы добрались до Маньчжурии. Здесь по ночам ехали с потушенными огнями и зашторенными окнами: опасались обстрелов со стороны хунхузов — китайских бандитов. Прибыли в Дунфын на бывший японский аэродром. Собрали самолеты и стали тренироваться — все-таки мы 5 лет не воевали, необходимо было восстановить боевые навыки. Параллельно обучали корейских летчиков.
 |
— Какие задачи стояли перед вами?
— Мы подчинялись только советскому командованию. Вылетали по сигналам РЛС, которые сообщали о приближении американских самолетов. Наша основная задача была не столько сбивать их, сколько мешать им бомбить. Поэтому наши самолеты даже не имели маскировочной окраски — блестели на солнце, как алюминиевые кастрюли, видно их было издалека. Это был сигнал американцам: мы приближаемся.
Поначалу мы пытались скрывать свою принадлежность к советским ВВС. Летали в китайской униформе, с корейскими опознавательными знаками. Так и говорили: "Форма китайская, знаки корейские, душа русская". Одно время нас заставляли даже переговоры в воздухе вести по-корейски. Писали на планшете основные фразы и команды. Надо скомандовать, что поворачиваем налево,— читаешь соответствующую запись. Тебе отвечают по-корейски — ищешь в своей бумажке, что это значит. Это было очень неудобно, так что скоро пришлось от этого отказаться и говорить по-русски. Американцы записывали все наши разговоры. Но их командование предпочитало помалкивать о том, что они воюют с советскими летчиками.
— Согласно американским данным, советские потери были в несколько раз больше американских...
— Это не так. За всю войну мы сбили 1300 американских самолетов, в том числе около 200 В-29, то есть примерно треть общего парка. В то время они были единственными средствами доставки атомных бомб. Не исключено, что именно выявившаяся в Корейской войне уязвимость В-29 заставила США отказаться от планов нападения на СССР в 1953 году. Но официально американцы никогда не признавали этих потерь. Мы же потеряли только 330 машин и 135 пилотов.
 |
Сблизились до 800 метров и атаковали, воспользовавшись тем, что американцы могли стрелять лишь с 400 метров. У МиГ-15 одна 37-миллиметровая пушка и две 23-миллиметровые. От попадания одного 37-миллиметрового снаряда получалась дыра площадью 2 квадратных метра. От неожиданности американцы не успели организовать защиту, и с первой атаки мы подожгли восемь "крепостей". Потом еще четыре. Все небо было покрыто парашютистами — в каждом В-29 по 10-12 человек команды. В общем, бомбежку мы им сорвали. Потом выяснилось, что при посадке у них разбились еще четыре поврежденных В-29. А я тогда атаковал истребители прикрытия. Один сбил.
Еще один памятный бой. Мы увидели, как американцы атаковали железнодорожную станцию. Мы пролетали выше, оказались в выгодной позиции. Я сбил двух. Американцы рассыпались. Смотрю, один улетает, такой беззащитный. И я не стал его сбивать — понял, что это молодые мальчишки, воевать совсем не умеют. Пусть, думаю, летит, расскажет, как их побили.
— Ненависти к американцам не было?
— Нет. Вообще, это была совсем не та война, что с Германией. Это были схватки не людей, а машин. Мы воспринимали бои как спортивные поединки. Да и преследовать американцев за линию фронта или за пределы суши нам не разрешали.
Американцы тоже на рожон не лезли. Им ведь платили за каждый вылет, они были заинтересованы в том, чтобы вернуться живыми и получить свои деньги. Правда, иногда можно было нарваться и на отчаянных. Один раз я атаковал их командира крыла, полка по-нашему. А его у американцев всегда охраняли два ведомых. Навалились на меня все трое. Ну, думаю, конец. Нырнул в огромное облако, ушел влево и потом вверх. Смотрю, они тоже полезли за мной в облако и ищут меня. Разделились — один влево, два вправо. Одного я сбил, тут остальные двое подоспели. Пришлось срочно улепетывать. А там недалеко была граница с Китаем, водохранилище и ГЭС, которую охраняли китайские зенитчики. Ну, думаю, полечу к ним, они меня прикроют. А зенитчики меня за американца приняли, открыли заградительный огонь. Впереди разрывы, сзади — два американца. Пришлось рискнуть — рванул прямо в разрывы. Проскочил, американцы отстали.
Но один раз меня все же сбили. Приземлился на парашюте, иду, не знаю, где я. Слышу скрип телеги — смотрю, корейский крестьянин. Я ему заученную корейскую фразу: "Я советский летчик, помогаю народной армии Кореи сражаться с американскими империалистами". Он не понимает. Пришлось объясняться почти междометиями: "Ким Ир Сен — хорошо" и т. д. Понял. Отвез в деревню, накормил.
— Для вас эта война была легкой?
— Нет, конечно. В первый год соотношение потерь было 1 к 10 в нашу пользу. Но потом и американцы научились воевать. Они буквально висели над нашим аэродромом в Китае и сбивали наших на взлете и посадке. И боевого опыта они набрались. А у нас новых летчиков вводили в строй неграмотно: меняли весь состав полностью и новичков без прикрытия "стариков" бросали в бой. К тому же почему-то стали присылать летчиков из ПВО, они вообще не умели сражаться с истребителями. Поэтому в 1953 году соотношение потерь стало один к двум.
АНДРЕЙ ИВАНОВ, АЛЕКСАНДР ВОРОНЦОВ