 |
Архитектурная биеннале проходит в садах Джардини ди Кастелло, где расположены десятки павильонов разных стран, а также в Арсенале — грандиозном средневековом комплексе верфей, занимающем одну шестую Венеции. Прежде всего происходящее поражает масштабом — десятки гектаров архитектурной выставки. Во-вторых, все вместе поражает совершенной непонятностью.
 |
| Японский павильон стал "Городом девочек". Деревья вокруг павильона забинтованы белыми бинтами, земля усеяна толченым мрамором, в нем проросли железные ромашки |
Возьмем павильон Германии, выстроенный еще в фашистское время и оттого напоминающий советский Дом культуры. Планы Берлина с 1945 по 2000 год, все значительные постройки за отчетный период, экспликации, графики. Выставка хорошо работающего министерства с серьезным научным аппаратом. Напротив — павильон Франции. Комиссар — Жан Нувель, один из самых известных архитекторов мира. Ни одной постройки, ни одной работы, все стены записаны философскими текстами, исполненными корявым, чуть детским почерком. Никаких министерств, страна индивидуалистов и философов. Премия за лучший ответ на тему биеннале.
В Австралийском павильоне архитектурная фирма "Лайонс" наняла для создания экспозиции дизайнерскую фирму, которая наняла пиар-фирму для раскрутки. Получились маленькие открытки со зданиями и слоганами, которые повешены на стенки, как кирпичики. Можно взять любую.
 |
| В павильоне Франции все стены покрыты философскими текстами, исполненными корявым, чуть детским почерком |
Сначала непонятно, что может объединять все эти высказывания. На входе в павильон Италии, где вместо итальянской архитектуры — выставка мировых звезд, расположен ряд телевизоров, в которых звезды дают интервью. Говорят Вильям Элсоп, Ханс Холляйн, Заха Хадид, Норман Фостер, Илья Кабаков. Все говорят одновременно, создавая ощущение вальяжного бессмысленного шума. Тот же шум производит и выставка в целом.
Потом понимаешь, что дело в разноплановости репрезентаций. Где-то строится архитектура, в Венеции это показывают. Несхожесть способов показывания рождает хаос. Иногда в роли показывающих выступают бюрократы, иногда современные художники, иногда рекламные бюро. Это все равно как если бы в Москве проходила объединенная выставка отделов Минкульта, радикальных галерей и рекламных фирм и все они пытались сказать что-то вместе. Полный хаос.
 |
| В "Городе девочек" встречаются странные костюмы-комбинезоны для матери с ребенком вместе |
 |
| Американцы с поразительным высокомерием выставили студенческие работы - новые архитектурные формы проектируют на компьютерах ученики Колумбийского университета |
"Город — больше этики, меньше эстетики" — так сформулировал основной лозунг биеннале его идеолог Массимилиано Фуксас. "Мы должны выбрать — или мы участвуем в построении будущего, или мы пребываем в состоянии амнезии",— пишет он в манифесте выставки.
Эти призывы как-то неприятно знакомы. Что-то в них есть тревожно коммунистическое. Вся советская архитектура была или призывом к архитектору участвовать в построении будущего, или угрозой сбросить его с корабля современности. Когда же осматриваешь биеннале, эта тревога сменяется ужасом узнавания.
 |
| У российского павильона встретились Массимилиано Фуксас (весь в черном) и Владимир Ресин (весь в белом). Один ратовал за этику, другой - за эстетику |
"Больше этики" Фуксаса — это вполне социалистический призыв к социальной ответственности архитектора. Как обычно у коммунистов, есть этика, но нет ее традиционного объекта — личности. Главное творение самого Фуксаса — гигантский экран высотой пять и длиной 280 метров, на который проецируются кадры из жизни разных стран — то куда-то едут какие-то азиатские солдаты, то подъезжает поезд московского метро, то летят самолеты, то движется толпа какого-то европейского города, то голодные негритянские дети страдают от ужасных хворей. Вместо личности — толпы, коллективы.
В этом смысле лучший проект биеннале — инсталляция японца Хитоши Абе под названием "В поисках Рая". Экран лежит на полу, на него проецируется вид города сверху. Люди снуют по какой-то торговой улице, сталкиваются и разбегаются. Сверху снующий человек удивительно похож на таракана на полу. Эти снующие таракашечки должны стать объектом нашего внимания и заботы. Точное выражение позиции современного архитектора, ведущего человечество к счастью.
 |
| Русский призер биеннале 45-летний Илья Уткин покорил жюри "Меланхолией" |
Идеологически все это вызывает отторжение, а эстетически завораживает. Двухсотвосьмидесятиметровый экран с беспрерывно меняющимися кадрами — одно из самых сильных зрелищ в жизни. Архитекторы вдохновляются левой идеей, но с помощью этого улавливают некий новый модус реальности.
В тех же программных документах биеннале Фуксас зовет нас вернуться к духу 68-го года. Кстати, это предопределило победу французского павильона с его философическими текстами на стенах — именно так пластически выглядел 68-й год в Париже. Призыв вернуться туда более чем понятен.
Биеннале представляет волну неомодернизма. Модернизм стоял на трех китах — авангардной форме, строительной индустрии и социальных программах. Индустрия сегодня есть, форма тоже, а социальных программ — нет. Интрига биеннале — это попытка архитектуры обрести метафору социальности.
Беспрерывное движение материи — хаос. Эти хаотические движения читаются в бесконечных осциллограммах на экранах компьютеров — одной из главных пластических тем биеннале. В движении геологических пород в коре земли. В движении людских толп в городах. У хаоса нет формы, но именно попытка ее ухватить стала главным нервом современной архитектуры.
 |
| Михаил Филиппов привез в Венецию свои колонны, что вызвало почтиительное удивление собравшихся мэтров |
Современная архитектура рождалась из авангарда в пластических искусствах, но авангард там не стоял на месте. Там исчезло произведение, вместо него появились перформанс, акция, жест. Теперь то же самое перешло в архитектуру.
После 68-го года левых отстранили от управления, они перешли в оппозицию. Оказалось, это более чем продуктивно. Управление занимается структурами порядка, оппозиция — тем, что вне этого порядка. То есть хаосом. Сегодня левые нашли новую форму хаоса, можно сказать — новую форму материи. Раньше выражением левой заботы были отряды сознательно организованных трудящихся, теперь эти трудящиеся интегрировались в "правый" мир. Но появилось другое.
Нам предъявляют бессмысленно снующие толпы, двигающиеся массы людей, информации, энергий и говорят — смотрите, этим никто не занимается, это все растет само собой, это болеет, мучится, вы ничего для них не делаете. Это — наш предмет заботы, наша программа и наша материя.
На биеннале мы присутствуем при рождении новой грандиозной метафоры. Когда-то формы русского авангарда, абстрактные квадраты и кубы, стали символом пролетарской революции. Сегодня текущие волны бесформенного хаоса, пластика текущего процесса становятся символом этической позиции и социальной заботы архитектуры.
 |
Кураторами русского павильона на Венецианской биеннале были Григорий Ревзин, Елена Гонзалес и Семен Михайловский. В двух залах они показали работы двух мастеров — ордерную композицию Михаила Филиппова и фотоинсталляцию Ильи Уткина. Избранная тема — "Руины Рая" — подошла не только авторам, но и генеральному исполнителю, фирме "КМК-холдинг", занимающейся обработкой естественного камня.
Девиз "меньше эстетики, больше этики" в других павильонах пытались иллюстрировать с помощью суперсовременной техники. Россияне пошли от обратного, воспользовавшись опытом "бумажной архитектуры", побеждавшей на конкурсах за счет парадоксов: заказывают башню — вырой колодец. Они исходили, вероятно, и из того, что девиз биеннале мало применим к России. Город, где больше всего работы для архитекторов, а именно Москва, является вопиющей иллюстрацией пренебрежения этикой и триумфа устаревшей эстетики.
Журналисты спрашивали российских участников, действительно ли то, что они делают, представляет актуальную архитектуру вообще и актуальную архитектуру России в частности. Михаил Филиппов спокойно отвечал: "Конечно, странно приезжать в Италию со своими колоннами, но я просто ни с чем другим никуда приехать не могу, потому что классический ордер — это форма существования архитектуры вообще. Это моя позиция, но, как ни странно, мне кажется, что это единственный возможный вариант. Показывать надо то, чего никто не видел. Плохо это или хорошо, судить критикам. Это так же маргинально на Западе, но есть, по крайней мере, шанс вызвать интерес. Нашу общую концепцию остроумно сформулировал Илья Уткин. Он сказал что 'умирание — это жизнь', и его мысль весьма глубока".
Илью Уткина жюри наградило премией за лучшие архитектурные фотографии. По мнению критиков, кроме собственных достоинств его инсталляции "Меланхолия", сыграло роль очевидное желание отметить особую позицию русского павильона. Но формулировка главного приза — "за лучшую интерпретацию выставочной темы" — не оставила шансов работе Филиппова. Его воинствующий эстетизм привлек внимание, но не мог быть награжден по ясным политическим причинам. Жаловаться нечего, попытка сыграть на контрасте могла не удаться вовсе. Пока же приз Ильи Уткина — единственное достижение российской архитектуры за двадцать лет существования Венецианской биеннале по архитектуре.
АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ