 |
В России сильное государство прочно ассоциируется с диктатурой и подавлением личности. Сетуя на анархию и произвол, мы еще больше боимся любых попыток консолидировать власть. Историческая память подсказывает: "порядок" — это идеологическое единообразие и политическая диктатура. Российские реформы буксуют во всеобщей неразберихе и произволе, но попытки положить этому конец столь нелепы и неуклюжи, что заставляют лишь подозревать что-то нехорошее в истинных намерениях их инициаторов. Между тем самые сильные государства в нашем мире являются и самыми зрелыми с точки зрения формальной демократии. Но в российских головах, особенно либеральных, сильное государство и демократия — вещи по-прежнему несовместные.
Довольно распространено мнение, что так называемому "простому человеку", чтобы наслаждаться "простым человеческим счастьем" — заботиться о семье, обустраивать нехитрый быт, решать свои повседневные проблемы,— не нужно сильное государство. И вообще, сильное государство — это миф, и кто и зачем его только выдумал?! Действительно, и государство, и нация, и патриотизм, и национальная гордость, и "русский дух" как ее частное проявление — это все мифология. Дело, однако, в том, что она создается самими людьми, на всех уровнях их общего идеологического сознания, от фольклора до научных трудов, по одной простой причине: люди нуждаются во всем этом не меньше, чем в "простых человеческих радостях".
По определению известного британского специалиста по национализму Бенедикта Андерсона, нации являются выдуманными (imagined) сообществами: они существуют постольку, поскольку люди рассматривают себя принадлежащими к ним. Из этой "выдуманности" совсем не следует, что нации являются чем-то фальшивым — они не менее реальны, чем любое другое воплощение человеческой мысли, Интернет например. Людей, считающих себя принадлежащими одному сообществу, объединяет общее имя, вера в общее происхождение, историю, культурные особенности, язык, традиции и представления о "физическом типе". По мысли другого специалиста, Энтони Смита, не менее важным является и ассоциация с конкретной территорией (в реальности или памяти), с символическим географическим центром, священным местом обитания и чувством солидарности. При этом поэтика и символы обладают не меньшим мобилизующим и объединяющим потенциалом, чем атрибуты повседневной жизни, помогая в периоды опасности преодолевать классовые, административные и региональные различия внутри сообщества.
Очевидно, что "русский дух" не в последнюю очередь, если не в первую, характеризуется как раз идеей сильного государства. У России огромная территория, ее история сложна и противоречива. Под стать государству особый культурный тип его народа — с пресловутой склонностью к созерцательности, терпению и страданию в сочетании со способностью вдруг безоглядно вылить накопившиеся эмоции в не менее знаменитом "русском бунте". Очевидно и то, что понятие "русский" в этом контексте условно, так как чисто этническое происхождение людей, так или иначе относящихся к этому типу, теряется. Этнические особенности личности заменяются чертами человека, из поколения в поколение воспроизводимого государством Россия.
Беда в том, что это сильное государство, будучи, хотим мы этого или нет, составляющей нашего сознания, сидит не только у нас в голове, но и в печенках. У российского сильного государства впечатляющая история и столь же впечатляющая традиция пренебрежения к своему "простому человеку": государство морило его голодом, изнуряло непосильным трудом, расстреливало своих солдат, вернувшихся из вражеского плена, обманывало, унижало и оскорбляло своего "простого человека". И заставляло собою гордиться. Не мудрено, что широко бытует понятие: если государство сильное, значит, будет давить. При этом одному "простому человеку" от этого страшно, а другой даже и рад, так как привык. И ни тот, ни другой не предполагают, что сильное государство может быть сильным для него, простого человека.
А между тем любой человек — и бизнесмен, и студент, и спортсмен, и дипломат, и военный — нуждается в ощущении силы и авторитета своей страны. Глобализация глобализацией, но паспорта еще никто не отменял, и что иное эти паспорта, как не национальные брэнды, и чем узнаваемее и уважаемее брэнд, тем легче его представителю наладить контакты, заключить контракт, достигнуть компромисса, заставить с собой считаться. Так что в его частной жизни простому человеку лучше с сильным государством, надо только, чтобы сила эта была управляемой.
Сможет ли новая Россия стать сильной, не превращаясь опять в орудие подавления личности, или отдельные примеры человечного отношения к своим гражданам так и останутся в ее истории лишь эпизодами, все еще большой вопрос. Но то, что сильное государство не значит полицейское, необходимо понимать уже сейчас.
Беда в том, что сильное государство, будучи, хотим мы этого или нет, составляющей нашего сознания, сидит не только у нас в голове, но и в печенках