|
Психологический шок, который испытали россияне на прошлой неделе, трудно с чем-либо сравнить. Потому что в отличие от прошлогодних взрывов домов в Москве, ежедневных потерь в Чечне, недавнего теракта на Пушкинской площади, в трагедии с "Курском" нет врага — реального или выдуманного. Врага, на которого можно было бы возложить вину и успокоиться.
Сейчас этого врага ищут. Но сухогруз-невидимка, мина времен второй мировой или "неопознанный плавающий объект" не смогут в полной мере восполнить пробел. Против них не объявишь войну, не проведешь "зачистку", не посадишь в тюрьму.
Если будет установлено, что причиной катастрофы стали ошибка экипажа или отказ техники, психологического удара это тоже не смягчит: случайность всегда ужаснее преднамеренности.
Есть и вторая причина (может быть, самая важная), из-за которой вину ощущают и будут ощущать все: потому что растянутая смерть гораздо страшнее быстрой. Как ни цинично это звучит, было бы легче, если бы в прошлый понедельник нам сообщили, что экипаж погиб сразу.
Чем бы ни была вызвана катастрофа, главным вопросом навсегда останется один: можно ли было спасти людей? Для того чтобы на него ответить, нужно вспомнить историю подводного флота.
Подводные лодки гибли всегда. Первая русская субмарина "Дельфин" затонула еще в 1904 году в Неве: она почему-то погрузилась под воду с открытым люком. "Дельфина" подняли со дна реки, отремонтировали и отправили на Тихий океан, где экипаж добил его окончательно: моряки решили покурить на палубе, пары бензина взорвались, и подлодка затонула. Погибли 24 человека.
За послевоенный период в мире затонули 33 подлодки, погибли более 1000 человек. Это не считая аварий, в которых тоже гибли люди, но лодки выживали. В СССР погиб 661 подводник. Много это или мало? Смотря как считать. Вернее, смотря какие выводы делать из гибели подводников.
Первая американская атомная подводная лодка погибла в 1963 году. "Трешер" со 129 членами экипажа затонул в Северной Атлантике — совсем недалеко от побережья. Но спасти субмарину было невозможно: она ушла на глубину 2,5 км, где ее расплющило подводным давлением. Спустя пять лет затонул еще один атомоход — "Скорпион". 99 человек погибли недалеко от суши — португальских Азорских островов. С тех пор американцы в субмаринах больше не тонули, но вовсе не потому, что им везло.
Командование ВМС США на время прекратило арктические подледные походы как наиболее опасные, ужесточило контроль за качеством изготовления субмарин и разработало целую программу повышения их живучести. Какие бы аварии ни происходили впоследствии на американских лодках, всем им удавалось всплыть и либо своим ходом, либо на буксире добраться до ближайшей военно-морской базы.
В Советском Союзе лодки, конечно, тоже старались беречь. Однако за послевоенный период погибло 11 советских подлодок, в том числе пять атомных. После каждой катастрофы судостроительным КБ давали задания повысить живучесть проектируемых лодок, предусмотреть различные средства радиационной безопасности, пожаротушения и спасения экипажей. В конце 60-х стали создавать специальные спасательные снаряды — мини-подлодки, которые должны пристыковываться к терпящей бедствие субмарине и эвакуировать моряков.
И тем не менее гибли и лодки, и люди — чаще всего сгорали в отсеках во время пожаров, получали смертельную дозу радиации либо тонули. Причем тонули, даже используя имеющиеся на лодках средства спасения. Когда в 1989 году погиб "Комсомолец", несколько человек, включая командира лодки, сумели воспользоваться всплывающей спасательной камерой, которая должна была спасти весь экипаж — 69 человек. Но из пяти моряков, воспользовавшихся камерой, в живых остался лишь один, и то по счастливой случайности. После всплытия он открыл люк, и внутреннее давление выбросило его наружу как пробку. Остальные погибли, потому что камера зачерпнула воду и ушла на дно.
Происходило это потому, что советские адмиралы и конструкторы в первую очередь боролись вовсе не за безопасность экипажа. Их главной задачей было обеспечить огневую мощь подлодки и ее скрытность.
То, что лодки гибли, большой проблемы не составляло: четыре судостроительных завода исправно пополняли боевой состав ВМФ своей продукцией. За послевоенный период в СССР и России было построено 535 подлодок против 168 американских. Гибель экипажей становилась трагедией лишь для родных и знакомых подводников, общественность неприятными новостями не тревожили. Причем не только советскую. По меньшей мере четырежды советские подводники могли быть спасены иностранными спасателями: аварии происходили в непосредственной близости от берегов "вероятного противника". Но ни к американцам (дважды), ни к французам, ни к норвежцам Москва за помощью не обращалась. Тот факт, что секретная лодка могла попасть в руки натовцев, пугал куда сильнее, чем гибель собственных моряков. И они шли на дно вместе со спасенными секретами.
Можно не сомневаться: спасатели работали на пределе сил, они сделали все что смогли. Но, к сожалению, смогли немногое. Мешали ветер, волнение моря, подводные течения.
Было бы странно, если бы не мешали. Во время учений создаются идеальные условия: "спасаемая" лодка лежит ровно на небольшой глубине, и в хорошую погоду несколько членов экипажа эвакуируются на поверхность. После этого заполняется отчет о проведении учений, "наверх" идут рапорты о выполнении поставленной задачи. Впрочем, и учения эти из-за отсутствия средств проводятся от случая к случаю. Например, на Северном флоте они прошли лишь один раз за последние восемь лет. К тому же с 1989 года крупных аварий подлодок не случалось, и бдительность, мягко говоря, притупилась.
Отсутствием должной подготовки может объясняться и то, что экипаж "Курска" не воспользовался никакими спасательными средствами. Теоретически ни одного моряка не должны выпускать в море, не научив, как вести себя в аварийных ситуациях. На практике матросам объясняют все это на словах и в лучшем случае проводят пару формальных тренировок (считается, что этого достаточно), после чего "пройденный материал" благополучно забывается уже на следующий день. А для того чтобы самостоятельно покинуть лодку в гидрокостюме, необходимо безупречно соблюдать последовательность необходимых действий.
Иными словами, сочетание финансовых проблем нынешней России и военных традиций СССР делало спасение подводников при такой катастрофе практически невозможным.
Почему же несколько дней люди все-таки надеялись, что эта страшная история обязательно должна закончиться счастливо? Да потому, что многим казалось, что страна уже стала другой. За последние полгода многие слишком поверили в государство, в то, что теперь при молодом президенте главным становится действие, и действие результативное — как с Чечней, как с губернаторами, как с вызволением летчиков из индийского плена, наконец.
Тем болезненнее оказался возврат к старому — к государству, неспособному спасти своих граждан. И неспособному именно там, где Россия с ее самым мощным подводным флотом вроде бы по-прежнему должна быть на первом месте.
Хотя на самом деле никакого возврата к старому не было — просто потому, что не было нового. Разве военные в Чечне сразу сообщают о боях и потерях? Почему морские офицеры должны быть разговорчивее? Разве президент всегда немедленно выступал с обращением к стране, когда в ней что-то случалось? Почему здесь от него этого ждали?
Трагедия "Курска" просто стала лакмусовой бумажкой, на которой все это чересчур ярко проявилось. Она нанесла психологический удар не только по гражданам, но и по самому государству. Потому что есть риск, что именно оно станет тем врагом, на которого в общественном сознании будет возложена вина за гибель людей на "Курске".
НИКОЛАЙ ГУЛЬКО
|
Другие материалы Ъ о подлодке "Курск" читайте здесь.