|
Это сладкое слово "апартеид"
"Негр" — это негражданин Латвийской Республики. Таких в Латвии примерно треть населения, а в Риге — чуть ли не больше половины. "Негра" легко опознать по тому, что он говорит на русском языке. Ему труднее найти работу, особенно хорошо оплачиваемую. На некоторые работы "негров" не берут в принципе, то есть по закону,— судьями, таможенниками, полицейскими, пожарными и т. п.
Но, подобно афроамериканцам, русские латыши не дают себя особо дискриминировать. Они просто живут отдельной от коренной нации жизнью. Раздельное существование наций, как известно, называется словом "апартеид". Слово звучит пугающе, но в реальности апартеид — это не так уж и плохо. Просто общаешься только со своими, читаешь свои газеты и книги, смотришь свое телевидение, слушаешь свою музыку. И чувствуешь себя настолько комфортно, что мысли о том, что можно вызубрить латышский язык и учебник латышской истории, после чего сдать экзамены на гражданство и стать полноправным гражданином, просто не возникает.
Благодаря "неграм" Рига показалась мне чем-то вроде пригорода Москвы: общего гораздо больше, чем различий. Куда ни глянешь — бомжи, бандиты, проститутки. Все говорят по-русски. Цены в кабаках запредельные. Чем не Москва? Разве что деньги другие.
Из-за того, что латыши гордо установили курс лата примерно на одном уровне с фунтом стерлингов, многие цены измеряются в сантимах. Эти монетки столько раз переходили из рук в руки, что стали невероятно грязными, особенно десятисантимовки (стоимость одного захода в общественный туалет). Постоянно возникает желание вымыть руки с мылом.
Впрочем, многие латыши полагают, что у представителей России, попавших в Ригу, несколько другое желание — отмывать не руки, а деньги. Коренное население твердо убеждено, что в латвийских банках хранит свои деньги русская мафия. А после банковского кризиса 1999 года, лишившего сбережений многих местных жителей и поселившего в душах латышей недоверие к банковской сфере,— только русская мафия, и никто больше.
Уродливое здание за спиной каменных латышских стрелков - Музей оккупации - давно хотят снести, но не могут найти другого помещения для экспонатов. Экспозиция музея рассказывает о зверствах советских оккупантов, а также об отдельных незначительных перегибах, допущенных гитлеровской армией на территории Латвии |
Доев хот-дог и покинув общество жриц любви, я отправился в гостиницу — пешком, поскольку автобусы еще не ходили, а таксисты просили за пятиминутную поездку плату, огромную даже по московским меркам. Все вывески кругом были, разумеется, на латышском, но все было понятно по витринам. "Макдональдс", зал игровых автоматов, еще один зал игровых автоматов, кафе с игровыми автоматами, рюмочная с игровыми автоматами, казино, еще один зал игровых автоматов, магазин, снова игровые автоматы и опять они. На другой стороне улицы картина была аналогичной — десять игровых залов на один магазин.
Ни в одном из развлекательных заведений не было ни души. И не потому, что было раннее утро. В любое время суток там редко бывает больше двух посетителей. В то, что подобный бизнес может быть рентабельным, поверить невозможно. Скорее всего, все эти автоматы — просто средство для отмывания денег. Недаром Латвию называют иногда "второй Швейцарией", хотя император Александр III назвал ее так за красоты Сигулды.
Каждый выйомывается по-своему
Кстати, о красотах. Два популярнейших места отдыха в Латвии также поделились по гражданско-национальному признаку. Сначала я поехал в Сигулду и оказался своим среди чужих. По Турайдскому музею-заповеднику гуляли школьники и бабушки с внуками. Экскурсовод рассказывал им древние латышские легенды — на латышском языке, само собой.
Самая красивая легенда была такая. Шесть веков назад жила-была девушка-красавица Майя по прозвищу Роза Турайды. И была она влюблена в садовника одного из местных замков. А за ней ухаживало множество мужчин с более высоким общественным положением. Один из поклонников, польский офицер, подделал почерк возлюбленного Розы и написал ей записку. Так он заманил ее на свидание в пещеру. Там он стал настойчиво добиваться от нее согласия выйти за него замуж. Красавица, видя, что выхода у нее нет, сказала, что согласна и даже готова преподнести в качестве предсвадебного подарка волшебный шарф, защищающий от любого оружия. "Не веришь — проверь. Ударь меня мечом, сам убедишься",— сказала Роза. Поляк ударил ее мечом и убил. Похоронив возлюбленную, несчастный садовник ушел из Турайды. Никто никогда больше его не видел.
15-летние латышки плакали и клали цветочки на могилу Розы с выбитыми на надгробном камне датами 1601-1620.
Вам, наверное, интересно, как я понял, о чем говорил экскурсовод по-латышски? Да никак. Купил в кассе буклетик и прочитал все по-английски.
Зато в другом популярном месте отдыха — Юрмале — языковых проблем не возникало. Они исчезли еще по дороге, когда в вагон электрички зашел чумазый мальчишка и стал предлагать пассажирам русскоязычные газеты.
Сигулда очень похожа на Швейцарию, если не обращать внимание на качество автомобильных дорог |
Юрмала меня несколько разочаровала: купаться было нельзя. И дело даже не в низкой температуре балтийской воды, а в ее непригодности. Как сообщила все та же русскоязычная газета, в этот день "не был выкинут голубой флаг", то есть вода в море не соответствовала экологическим стандартам ЕС.
Кроме негостеприимного моря и дач коррумпированных политиков, в Юрмале есть главная улица Йомас. Улица выложена каменной плиткой. Кругом банкоматы, бутики и, конечно, бары с неизменными игровыми автоматами — одним словом, цивилизация. У местных русскоязычных существует даже специальное выражение "пойдем повыйомываемся".
В самом центре улицы стоял столик, за которым продавались билеты на группу "Чай вдвоем", Маслякова с КВН и Дубовицкую с "Аншлагом". Торговля шла не очень бойко. Большинство гостей Юрмалы предпочитали другую культурную программу — шашлык с пивом. За столиками открытых ресторанов сидели типичные русские туристы — пузатые отцы семейств, юные поглощатели мороженого и "Сникерсов" и их мамы, постоянно говорившие, как им плохо отдыхается и как много они за этот отдых заплатили.
За полцены
К моему глубокому разочарованию, одна из главных достопримечательностей Юрмалы советского периода не дожила до наших дней. Это ресторан "Юрас перле" — единственное на территории СССР место, где представительницы женского пола раздевались на сцене, как выражается Николай Фоменко, "до трусов". Теперь за стриптизом надо ехать в Ригу. В районе улиц Чака, Элизабетес и Марияс все то, что не залы игровых автоматов,— это стриптиз-клубы, секс-шопы и массажные салоны. Иногда девицы сидят прямо в казино, чтобы не заставлять обладателей крупных выигрышей долго думать над тем, как их потратить. Может быть, поэтому западные путеводители называют эту часть Риги кварталом "красных фонарей". За танец на заказ стриптизерши просят $15, но не отпускают клиента, пока тот не расстанется как минимум с $200. Путешественникам, желающим сэкономить, можно посоветовать эротический массаж: 40 минут — $32.
Но надписи на незнакомом языке и тут меня подвели. Смело войдя в заведение под многообещающим парижским названием Lido, я обнаружил, что меня ждет никакой не топлес, а, увы, фаст-фуд — нечто вроде латышского варианта "Елок-палок".
Пустых столиков не было, и я попросил у мужчины спортивного телосложения разрешения сесть рядом с ним. По мобильному телефону и татуировке в виде перстня на безымянном пальце я определил, что передо мной латвийский "негр"-бизнесмен, и оказался прав. "А чего гражданство не купишь?" — поинтересовался я. Бизнесмен не очень цензурно, но весьма экспрессивно объяснил, что ему это не нужно. По российским законам проживающий в Латвии негражданин может без визы посещать Россию: "Я в Россию мотаюсь постоянно, на кой черт мне время и деньги на посольство грохать?"
Непохожий на ущемленного в своих правах сосед по столику рассказал мне много интересного об особенностях местного бизнеса и процесса натурализации для неграждан: "Ну ты прикинь — банком должны управлять граждане. Ха! Если мужик стал банкиром, ему сделать гражданство — раз плюнуть! Сколько денег стоит, не знаю: кто как договорится. Так и живем. Весь бизнес под русскими, все чиновники — латыши. Все равно мы делаем деньги и с ними делимся, чтобы не мешали делать дальше. Еще с языком своим все время достают. К нам тут приезжала на гастроли 'Дюна'. Их заставили сделать плакаты на латышском. Стали переводить 'Привет с большого бодуна!'. Ну, привет — labas, большой — как-то там еще. А бодун? Нет такого слова в их языке. Думали наши ребята, думали и написали bodunas! Круто, да? А в бизнесе действительно сейчас какой-то беспредел творится. Вот универмаг взорвали, слышал? Но самый беспредел — дорожная полиция. Хотя с ними тоже можно за полцены договориться и без квитанции".
Доев свой ужин и пожелав соседу успехов в бизнесе, я направился в гостиницу. В автобусе выяснилось, что принцип "договориться за полцены" универсален. Дедушка-кондуктор взял с меня 10 сантимов вместо 20, а билета не дал — и мне выгодно, и ему прибавка к пенсии.
Латвийским пожарным может быть только гражданин Латвии. Кое-кто сумел сохранить форму и пожарную машину со времен Первой республики (1918-1940) |
Разговор с простым "негритянским" бизнесменом вызвал у меня сильнейшее дежа-вю: коррумпированные бюрократы, взрывы, жадные гаишники... Чтобы хоть немного ощутить себя за границей, следующий день я решил посвятить поискам национального колорита.
Первый пример экзотики я обнаружил, не выходя из гостиничного номера. Перелистав телефонную книгу, я увидел там кучу почти однофамильцев, то есть людей с красивой латышской фамилией Alexeevs.
Затем я направился к главному символу национального самоопределения — монументу Свободы (в просторечии Мильда, самая уважаемая женщина в стране). Еще в советские времена местные диссиденты обращали внимание, что Мильда стоит, мягко выражаясь, спиной к проспекту Ленина. Теперь принято говорить по-другому: "За спиной Мильды открывается бульвар Бривибас (Свободы)". Десять лет назад у подножия памятника был местный Гайд-парк — политически продвинутые граждане обсуждали пути-дороги латвийской независимости. Сейчас крикунов нет, зато ежедневно с 9.00 до 18.00 выставляется почетный караул. Церемония смены караула, которая проходит каждый час, разумеется, привлекает туристов с фото- и видеокамерами.
Недалеко от почетного караула находятся часы Лаймы. Желто-коричневый столбик с часами был установлен в 1924 году по указанию социал-демократического правительства независимой Латвийской Республики — "чтобы пролетариат города не опаздывал на работу". Но вместо пролетариев часами заинтересовались влюбленные и стали назначать у них свидания. Назначают до сих пор. Это место встреч среди рижан так же популярно, как в Москве памятник Пушкину на Тверской. Практически сразу после открытия на часах появилась реклама кондитерской фабрики Laima, также дожившая до наших дней. А в лексикон рижан прочно вошло словосочетание "встретимся у Лаймы".
Еще один символ Риги — Домский собор — находится в пяти минутах ходьбы от часов Лаймы. Летом рядом с ним устраиваются фольклорные праздники. Со всей страны приезжают группы школьников, одетых в национальные костюмы. Поют, танцуют, проходят торжественным маршем по центру латвийской столицы — нечто вроде Дня города в Москве.
В путеводителе я прочел, что за пределами Риги есть еще более своеобразный символ латышского национального самосознания — гигантский бронзовый памятник Крокодилу в городке Дундага на севере страны. Дело в том, что много лет назад один из местных жителей эмигрировал в Австралию и, по слухам, стал там охотником на крокодилов. Когда появился голливудский блокбастер "Крокодил Данди", все обитатели города сразу поняли, что прототип главного героя — их земляк (и даже кличку наверняка взял в честь родного города). С финансовой помощью других земляков-эмигрантов (из США) и был сооружен странный монумент.
В Латвии слишком высокие цены на самые нужные русскому человеку товары — книги и спиртное |
В Дундагу я не поехал, решив завершить фольклорную программу покупкой бутылочки легендарного рижского черного бальзама. В магазине мне довелось познакомиться и с представительницей другой части общества — пожилой гражданкой Латвийской Республики, родившейся в Риге еще во время первой независимости. По-русски она говорила с акцентом и большим удовольствием, похоже найдя во мне благодарного слушателя. Выяснилось, что при президенте Ульманисе (еще до советской оккупации) бальзам был превосходного качества и стоил дешево. В период оккупации качество стало снижаться, а цена постоянно росла — особенно при Горбачеве. Но самое печальное, что в независимой Латвии цена опять поднялась, а качество стало совсем никудышным.
Бабулька пожаловалась на низкую пенсию — 50 латов в месяц, то есть примерно 2500 рублей (слышали бы ее российские пенсионеры!). Посетовала и на высокую квартплату — за однокомнатную квартиру в центре Риги у старушки уходит полпенсии летом и три четверти зимой. Разговор, кажется, тянулся бы вечно, если бы я вовремя не распрощался с говорливой старушкой. (Уже в Москве, распечатав бутылочку бальзама, я убедился, что бабушка не соврала: качество напитка было весьма скверное.)
Различные жалобы на жизнь мне довелось выслушать и от представителей других социальных слоев. Интеллектуалы были недовольны ценами на книги на русском языке. Согласен, $8 за томик Марининой в твердом переплете — это некоторый перебор. "Негр"-программист сокрушался, что работает лучше своих коллег-граждан, а получает, разумеется, меньше. Если говорить о среднелатвийских заработках, то, например, хороший программист или бухгалтер получает официально $300-400 латами и еще столько же неофициально долларами. Но почему-то мой логичный вопрос "Если тут все так плохо, то почему бы вам не поехать к нам, в Россию?" ни у кого не вызывал энтузиазма. Лишь некоторые отвечали: "Если уж ехать, то в противоположном направлении", из чего следовало, что жить в Латвии не так уж и плохо.
|