"Он мстил даже мертвым"

В 1958 году Никита Хрущев, забыв о принципе коллективности советского руководства, к посту первого секретаря ЦК КПСС добавил должность главы советского правительства. О нелегких годах работы с ним обозревателю "Власти" Евгению Жирнову рассказал бывший управделами Совета министров СССР Михаил Смиртюков.

"Он был падок на лесть"

Каким вам запомнился Хрущев в качестве главы советского правительства?

Знаете, поначалу он мне в роли председателя Совета министров СССР очень понравился. Прислушивался к мнению специалистов, рекомендованные ими решения принимал быстро. Опять же я ценил то, что он решился разоблачить культ Сталина. Но потом я понял, что, если бы не он, культ разоблачил бы кто-нибудь другой. Да и сам он об этом говорил. А вскоре я увидел, что Хрущев относился к такому типу руководителей, который встречается довольно часто. У нас было и есть много таких людей, прыгнувших гораздо выше головы. Недостаток знаний они компенсируют напором. Хрущеву легко давались очевидные решения, над которыми не надо было задумываться. Например, до его прихода в Совмин у председателей Госплана, Госснаба, Госстроя были кабинеты в Кремле. Как-то Хрущев начал разыскивать кого-то из них. Звонит. В Кремле говорят, что он в министерстве, в министерстве — что в Кремле. Собрал он их всех и дал взбучку. С тех пор ни у кого в правительстве параллельных кабинетов не было.

А если над решением нужно было задумываться?

Тут вступало в дело окружение. Настроение у Хрущева менялось по несколько раз на дню, и было немало людей, которые умели в нужный момент подбросить ему какие-то полезные для себя мысли. Например, члены его семьи.

То есть его родственники вмешивались в управление страной?

Тогда впервые в советской истории родственники первого лица начали обсуждать даже самые щекотливые государственные проблемы со своими друзьями и знакомыми. Тогда появился такой анекдот: Хрущев вел заседание Президиума ЦК, как обычно, много подпрыгивал, и штаны на нем лопнули. Ну, слава богу, никто не заметил, он свернул заседание и идет в комнату отдыха. А там охранник держит новые брюки. "Откуда ты узнал про штаны?" — спрашивает Хрущев. "А западные голоса,— отвечает,— с утра передают, что ваша дочь сказала, что вам сегодня дали непрочные брюки".

А если серьезно?

Я слышал, что, когда у артистов или космонавтов возникали какие-то проблемы, они шли к жене Хрущева Нине Петровне. Зять Алексей Аджубей влиял на печать и международные дела. Сын Сергей, инженер-ракетчик, как мне рассказывали товарищи из Военно-промышленной комиссии, пытался влиять на выбор видов вооружений. Влияли на Хрущева и другие люди из его окружения. Суслов, например, оказывал сильное влияние в вопросах идеологии и культуры. Вы вспомните, как Хрущев разговаривал с интеллигенцией. Это хамское обращение с талантливыми людьми не в последнюю очередь было результатом нашептываний Суслова. Но цековскими товарищами дело не ограничивалось. Хрущев был падок на лесть, и любой подхалим достаточно быстро мог войти в его окружение. Он ведь считал себя человеком особенным. Помню, в начале 50-х зампред Совмина Михаил Григорьевич Первухин вел комиссию по текущим делам. Рассматривался вопрос о завозе овощей в Москву. Первухин крепко отругал председателя Моссовета за плохую работу на этом направлении. После комиссии мне вдруг позвонил Хрущев, который одновременно был секретарем ЦК и московского комитета партии: "Смиртюков? Ты там скажи Первухину, чтобы он соображал, можно критиковать руководителей Москвы или нельзя. Москва не простой город, и руководители здесь не простые".

И часто пытались Хрущеву льстить?

Я считаю, что подхалимаж — это страшный бич нашей страны. Уродует и тех, кому льстят, и тех, кто льстит. Тогда считалось нормой приписывать Хрущеву авторство любых правильных идей. Докладывают ему что-то, а у самих уже бумага в папке заготовлена: "Согласно вашим указаниям, подготовлено решение..." Верхом подхалимства, конечно, была попытка переименовать города в его честь. Помню, председатель Госстроя Игнат Трофимович Новиков внес в Совмин проект постановления об оказании помощи в завершении строительства Цимлянского водохранилища. Смотрю, а среди пунктов — переименовать такой-то город в город Хрущев. И это вскоре после разоблачения культа личности! Иду с этим проектом к первому зампреду Совмина Алексею Николаевичу Косыгину. Он посмотрел, спрашивает: "Что будем делать? Я в таком виде это не подпишу". Ну я предложил соответствующий лист перепечатать без этого пункта. Так и сделали. А Новиков расстроился. Наверное, хотел еще больше приблизиться к первому секретарю на этом деле. Он потом ко мне раз шесть заходил и жалобно спрашивал: "Миш, а кто вносил изменения в проект?" Я отвечал, что не знаю.

"Что это у вас за кадры такие?!"

А кто повлиял на принятие решения о передаче Крыма Украине?

Это Хрущев сделал спьяну.

Так ведь утверждают, что он на приемах совсем не пил.

На приемах, может, и не пил. А в узком кругу наливался до изумления. Так вот, тогда приехали в Москву руководители из Киева, Никита с ними до утра принимал, и под выпивку с закуской хитрые украинские ребята уговорили его передать им Крым. На следующий день все было оформлено соответствующим решением.

И никто не возразил?

Во-первых, никто не придал этому большого значения. Был СССР, и в какой республике находится какая область, никого сильно не волновало. А во-вторых, все знали, чем кончаются споры с Хрущевым. Он не переносил, когда с ним спорят. Мне Кирилл Трофимович Мазуров рассказывал, что, когда он руководил Белоруссией, к ним в Минск приехал Хрущев. На совещании актива вдруг один из зампредов белорусского Совмина по ходу выступления Хрущева бросил одобрительную реплику. Хрущев не расслышал. Остановился, повернулся к Мазурову и спросил: "Это что у вас за порядки? Что за кадры такие? Не понимают, что выступает первый секретарь ЦК?" На следующий день этого зампреда по настоянию Хрущева освободили от работы.

Но, может быть, он был отходчивым?

Да что вы! Все знали, что он страшно мстительный и может мучить насолившего ему человека годами. И даже после смерти. Во время Отечественной войны начальником тыла Красной армии был генерал Хрулев. Талантливейший организатор, которого ценили Сталин и весь генералитет. Так вот, ему как-то позвонил помощник Сталина Поскребышев. "Тут,— говорит,— пришла шифровка от Хрущева. Он докладывает, что войска Сталинградского фронта восстановили мост через Волгу. А вроде бы этим занимались твои части?" Хрулев попросил Поскребышева придержать хрущевскую телеграмму и написал доклад о том, как все было на самом деле. И обе бумаги Поскребышев доложил Сталину вместе. И тот за вранье сделал Хрущеву по телефону хорошее вливание. Так Хрущев за этот случай мстил Хрулеву много лет. Долго держал его в тени, не давал расти. Назначили Хрулева заместителем министра шоссейных и автомобильных дорог. Хрущев долго думал, какую бы свинью ему еще подложить. Решил он Астраханскую пойму поднять. И послал туда Хрулева уполномоченным. Вскоре он умер. Где хоронить? Военные за то, чтобы в Кремлевской стене, Хрущев категорически против. Затянул до последнего. Покойный лежит в Доме Советской армии. Уже надо выносить его, а вопрос не решен. Если в могиле, то надо везти на Новодевичье кладбище, если в стене, то надо кремировать. И буквально за несколько часов до похорон Хрущев сдался, передумал, разрешил хоронить на Красной площади. Первухину, о котором я говорил, он тоже отомстил: причислил к антипартийной группе и отправил послом в Берлин. Не знаю, какой из него получился посол, но промышленность потеряла очень талантливого организатора.

"Кум, у меня задумка такая есть!"

А как удавалось сохранить экономику в работоспособном состоянии?

Тяжело, но удавалось. Мы ведь все правительственные решения тщательно готовили, просчитывали возможности выполнения и все согласовывали. Начинается заседание Совмина. Хрущев сидит, слушает вполуха. Предложенное решение одобряет. Потом вдруг загнет какой-нибудь анекдот. Как-то прервал выступление докладчика и говорит: "Тут нам разные предложения вносят. Один хохол тоже проснулся ночью, схватился за голову и побежал к соседу. Разбудил его и говорит: "Кум, у меня задумка такая есть!" "Какая?" — спрашивает кум. "А если бы топоры со всего села собрать, связать и бросить в колодец, эх и булькнуло бы!"". А в конце заседания вдруг спросит: "А что это мы там решили по первому вопросу?" И давай все менять. А то и вовсе с панталыку предлагал принять какое-нибудь решение. Самые явные хрущевские глупости встречали отпор прямо на заседаниях правительства. В таких случаях он обижался и начинал шмыгать носом. Но Косыгин, Патоличев, министр пищевой промышленности Зотов не стеснялись говорить ему правду в глаза.

Не боялись?

Они знали, что без них он не сможет обойтись. Он ведь много ездил по стране и миру. А на хозяйстве всегда оставался Косыгин. Хрущев его не любил, но был вынужден считаться. Эти поездки помогали нам подправлять хрущевские глупости.

Каким образом?

Добавляли в решение пункт о дополнительном согласовании вопросов, чтобы потом, когда Хрущев будет в очередном турне, вернуться к проблеме и принять реальное и выполнимое решение. Иногда Хрущев сам подписывал поправленное нами решение. Он чаще всего подписывал документы, почти не читая. Главное, чтобы все было написано произнесенными им словами. Тут он замечал даже малейшее отклонение. Принесешь ему пачку бумаг на подпись, спрашиваешь секретаря, в каком настроении Никита Сергеевич. "Откуда я знаю?" — отвечает. Возьмет у меня неподъемную папку, зайдет, через пять минут выходит — все подписано.

Поездки Хрущева действительно были необходимы?

Ему — да. Надо же было как-то расходовать энергию. Вот он и ездил по стране, то разоблачал культ, то антипартийную группу, то заставлял за полярным кругом сеять кукурузу.

А зарубежные?

Часть из них действительно приносила пользу. Но немалое число поездок было чистым туризмом. Какой, например, мог быть прок от поездки в Таиланд? Да и сами эти поездки и прием иностранных делегаций создавали нам только головную боль. Хрущев любил делать иностранцам дорогие подарки, причем без разбора. Когда наши самолеты и машины дарили африканским лидерам, это вызывало восторг. А американцы от наших "Москвичей" умирали со смеху, но от подарка, правда, не отказывались. Помню, встал вопрос об очередном подарке афганскому королю. Машины ему дарили, самолет дарили. Что дать теперь? Кто-то предложил: "А если паровоз?" Все одобрили. А потом вспомнили, что в Афганистане нет железных дорог. При таком размахе годовой подарочный фонд Совмина к лету, а чаще уже весной оскудевал. Приходилось искать дополнительные средства.

Но ведь это было для пользы дела: подарками покупали хорошее отношение к СССР.

Не только. Хрущев полученные в ответ подарки сдавать, как положено, в госфонд не торопился. Когда его сняли, у него забрали, как мне говорили, девять подаренных ему автомобилей. Все почему-то об этом забыли и помнят только про обширный автопарк Брежнева.

"Смотрю, а среди пунктов — переименовать такой-то город в город Хрущев. И это вскоре после разоблачения культа личности!"

"Страшный был хвастун"

Говорят, что Хрущев был порядочным хвастуном.

Страшный был хвастун. Помню, на своем 70-летии он вдруг начал рассказывать, что он еще очень ничего как мужик. Не с одной бабой управиться может.

Это было только хвастовство?

Слухи ходили разные. Я в это дело не вникал. Но одно сказать могу. Когда Хрущев руководил Москвой, на первых секретарей райкомов он выдвинул Екатерину Фурцеву и Нину Попову. Это были очень красивые и, прямо скажу, соблазнительные товарищи. А подхалимы тогда на 70-летии принялись дружно ему подпевать: "Ах, Никита Сергеевич, да вы, да что говорить..."

Хрущев, как вы говорите, не любил критики. А сам любил критиковать?

Обожал. Причем всегда старался унизить человека — и обязательно в чьем-либо присутствии. Однажды Устинов (он был первым заместителем Хрущева) подарил Никите Сергеевичу только что выпущенные нашей промышленностью часы. И хвастался тем, как замечательно работают наши часовщики. Дня через три за эти часы Хрущев отругал Устинова, причем в присутствии Косыгина: достижение советской промышленности встало намертво через два дня. Устинов обиделся настолько, что зашел ко мне и говорит: "Слушай, неудобно как-то получается. Зачем Никита Сергеевич отрабатывал меня при Косыгине?"

Наверное, на месть и критику расходовалась не вся кипучая энергия Хрущева?

Большую часть времени и сил он тратил на борьбу за власть. Тут ему многое удавалось: Берию убрал, всех старых друзей локтями растолкал. Но что интересно, иногда борьба его была какой-то мелочной. Когда Маленкова освободили от должности главы правительства, Хрущев немедленно выселил его из кабинета Сталина и сам занял его. При Булганине Хрущев на каждом шагу показывал, что первое лицо — именно он. Он приходил на заседание Президиума Совмина, садился на места для приглашенных, в первый ряд, и начинал ерничать. "Что сегодня обсуждаем? — кричит.— Годовой бюджет?" И все, начиная с Булганина, были обязаны смеяться. Убедится так в своем первенстве и уходит. Еще он абсолютно не переносил, когда на каких-либо совещаниях присутствующие переставали обращать на него внимание. Помню, один из пленумов ЦК проходил в Большом Кремлевском дворце. В окна пробивалось солнце. Министр пищевой промышленности Зотов налил из бутылки шампанское в красивый бокал, подержал его на солнце и говорит: "Вот бог создал такую красоту, а мы спорим, производить его или не производить. Само солнце светит в этом веществе". Хлопали ему ужасно. А Хрущева заело. Только Зотов собрался продолжать, как Хрущев и говорит: "Я вот еду вчера и вижу: по Рублевскому шоссе едет всадник, а за ним — машина охраны. И кто, вы думаете, это был? Микоян!" Зал смеется, Микоян немного натянуто улыбается, выступление Зотова скомкано.

"Он обидел слишком много руководителей"

Что, на ваш взгляд, стало причиной смещения Хрущева?

Он обидел слишком много руководителей всех уровней. Всем надоело сидеть и ждать, когда их снимут с работы. А его бесчисленные вояжи создали условия для вызревания заговора. Что-то он, конечно, предчувствовал, человек-то он был неглупый. Попытался поселить всех членов Президиума ЦК рядом с собой, в построенных под его руководством особняках на Ленинских горах, чтобы видеть, кто и чем дышит. Но Брежнев и Косыгин отказались въезжать в эти тяжелые купеческие хоромы.

А что, к 1964 году преданных сторонников у Хрущева уже не осталось?

Настоящих хрущевцев было маловато. А из тех, кто сохранял преданность ему, большинство были сильно недалекими. Фрол Романович Козлов, например, хоть и сидел в Президиуме ЦК, был недалеким просто до тупости, к тому же еще малограмотным. Таким же был и секретарь ЦК Кириченко. Козлов двух слов не мог сказать без мата. А с Кириченко они беседовали на языке забулдыг у пивной. Я как-то присутствовал при их беседе. Если ее перевести на литературный язык, то была она такой. "Ну, что будем решать?" — спрашивает Козлов. "Хочешь не хочешь,— отвечает Кириченко,— а решать что-то надо. А то Никита узнает, что мы ничего не решили, и будет опять орать: "Для чего я вас, дураков, на эти места посадил, когда вы ничего сами решить не можете?"". Помню, Фрол Романович на всех документах, что мы ему направляли, писал: "В отдел ЦК... Доложите свое мнение". Такие верные сторонники и довели Хрущева до отставки.

В его окружении действительно не осталось верных ему и разумных людей?

Остались единицы. Был такой Кузьмин Иосиф Иосифович, заведующий отделом машиностроения ЦК. Он был настоящий хрущевец. И Никита его двигал, причем так, как это умел делать только он. Вдруг ни с того ни с сего сделал Кузьмина первым заместителем председателя Совета министров СССР и председателем Госэкономкомиссии, планировавшей будущие пятилетки, десятилетки и даже столетки. Перед октябрьским пленумом, когда Кузьмин почувствовал, что что-то готовится, именно он занимался организацией попыток спасти Хрущева, обзванивал секретарей обкомов и верных членов ЦК. Когда стало ясно, что большинство против Хрущева, сторонники Никиты попытались хоть как-то смягчить удар. Кузьмин сам мне рассказывал, что тогда они подготовили какой-то свой вариант. Но он не прошел.

А чем Хрущев занимался на пенсии?

Мы выделили ему дачу в Петрово-Дальнем, и, по-моему, он никуда с нее, кроме больницы, не выезжал. Товарищи рассказывали мне, что он ходил в поселок смотреть кино и в темноте бросал комментарии к фильмам в своем стиле. Иногда издали кричал знакомым аппаратчикам: "Ну как вам там руководится без меня?" Но, как мне говорили, никто не горел желанием пообщаться с ним. После его смерти в 1971 году мы ту дачу разобрали.