"Косыгина сломил не Брежнев, его сломила болезнь"

Алексей Косыгин руководил правительством СССР дольше всех советских премьеров — 16 лет. И все это время его ближайшим сотрудником оставался управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков, который рассказал о самом неулыбчивом советском премьере обозревателю "Власти" Евгению Жирнову.

"Всем коньякам он предпочитал дагестанский"

На протяжении многих лет вы были одним из ближайших сотрудников Алексея Николаевича Косыгина. Во многих воспоминаниях его описывают человеком жестким, суровым, почти нелюдимым. Это соответствует действительности?

Улыбался он действительно нечасто. Если был доволен, чуть сдвинет в улыбке уголок рта — и все. А сколько раз он смеялся, я могу пересчитать по пальцам. Но не это в нем было главным. Алексей Николаевич был профессионалом хозяйственником до мозга костей. А если вспоминать о его личных качествах, без малейшего преувеличения можно сказать, что он поражал окружающих своей скромностью и кристальной честностью. Причем в этом не было никакой рисовки или показухи. Расскажу вам такую вещь. Мы с ним оба были заядлыми рыбаками. И делились друг с другом профессиональными секретами: где лучше ловится, что и на что. Как-то я заприметил, что маршалы Жуков и Малиновский повадились ловить рыбу с Рублевской плотины. Интересно то, что они никогда не рыбачили там вместе. Жуков подъезжает — Малиновский сворачивает удочки. И наоборот. Видимо, крепко не любили друг друга. Так вот, попробовал поудить там и я. Судак, жерех клевали отлично. И от Москвы, и от наших дач — рукой подать. Рассказываю об этом Косыгину. Через пару недель, в воскресенье, рыбачу там, смотрю — со стороны Архангельского, где была дача Алексея Николаевича, идет моторка. Причаливают, подходит он, здоровается. Потом выбрал место, закинул спиннинг и буквально сразу поймал крупного жереха. Один из его охранников, стоявший внизу у плотины, рыбу с крючка снял и приносит ему. Он посмотрел на жереха, улыбнулся и давай прощаться. "А как же рыбалка?" — спрашиваю. "Так все,— говорит.— Моей семье этой рыбины вполне достаточно".

Скромность объясняется происхождением? Он вам рассказывал о родителях, о своем детстве?

Интересная штука! Мы с ним говорили почти ежедневно на протяжении почти двух десятков лет, а такая тема в наших беседах не возникала ни разу. О его детстве я знал только то, что было написано в официальных документах: что родился он в 1904 году в Петербурге в рабочей семье, что в 15 лет вступил добровольцем в Красную армию. А вот о том, что было дальше, он рассказывал часто. Говорил о том, как работал после окончания кооперативного техникума в Сибири. Об учебе в текстильном институте, о работе на ткацко-прядильной фабрике, где он вырос от мастера до директора. Собственно, там, на этой фабрике в Ленинграде, мы с ним и познакомились.

Когда это произошло?

В 1937 году меня назначили начальником сектора легкой, пищевой и местной промышленности Экономсовета Совнаркома СССР. И 19 февраля 1938 года меня командировали в Ленинград на слет передовиков хлопчатобумажной промышленности. Приехал я туда утром, а слет начинался в четыре часа дня. Поэтому я попросил встречавшего представителя Ленсовета отвезти меня на текстильную фабрику. Приехали мы на фабрику, где директором был Косыгин. Встретил меня высокий, стройный человек в прекрасно сшитом сером костюме. Это сразу бросилось в глаза, поскольку большинство руководителей ходили в полувоенных френчах, подражая Сталину. И мы часа три ходили по фабрике. Меня поразил и порядок в цехах, и то, с каким уважением говорили с ним работницы. Чисто, аккуратно и опрятно было и в заводском общежитии, где Косыгин предложил мне остановиться. Толковым было и его выступление на слете. Он перебрал регламент, но, поскольку говорил исключительно по делу, его никто не останавливал. Вернулся я в Москву, написал записку об увиденном. А через некоторое время узнал, что Косыгина назначили заведующим промышленно-транспортным отделом обкома партии, а затем избрали председателем Ленинградского горисполкома.

Ваша записка сыграла в этом какую-то роль?

Скорее всего, она оказалась только одним из многих положительных отзывов о работе Алексея Николаевича, которые Микоян доложил Сталину, и это изменило судьбу Косыгина. В 1939 году его назначили наркомом текстильной промышленности. Причем все было организовано чисто по-сталински. Косыгина, как он мне рассказывал, без всякого объяснения причин вызвали в Москву. Он приехал, на вокзале купил "Правду" и из нее узнал о назначении. Тогда в отличие от нынешнего времени существовал особый порядок приема-передачи дел руководителями отраслей. Создавалась специальная комиссия с участием представителей Совнаркома и Комиссии советского контроля. И так получилось, что представлять Совнарком назначили меня, а от контрольного органа в комиссию вошла знаменитая большевичка Розалия Землячка. Боялись ее, нужно сказать, все страшно — и не без оснований. Мне рассказывали, что однажды она, будучи в Горьком, пришла в управление речного порта. Не понравилось ей, что посреди Волги долго стоит и гудит пароход. Речной начальник, к которому она вошла, был в запарке и не заметил, что у пришедшей к нему женщины на лацкане костюма орден Ленина, очень редкая по тем временам награда. Ну мечется, кричит и вдруг видит ее. "А вам,— говорит,— дамочка, чего здесь надо?" В общем, тот речник вспоминал об этой встрече много лет. Не знаю, сколько их всего ему дали.

А в комиссии по приему-передаче дел она свирепствовала?

Нет. Мне показалось, что ей пришлись по душе собранность и деловитость Косыгина. По заведенному порядку новому наркому в присутствии прежнего начальники управлений наркомата докладывали обо всех успехах и нерешенных вопросах. Так что после десяти дней работы комиссии Алексей Николаевич получил достаточно полную информацию о текстильной промышленности страны.

А каким он оказался наркомом?

По долгу службы я часто бывал у него на коллегиях наркомата. И на меня произвела приятное впечатление его манера говорить с подчиненными: без нажима, спокойно, аргументированно. Даже не было заметно, что у него есть проблемы. Не очень здорово сложились у Косыгина отношения с транспортниками. Железнодорожники неритмично подвозили сырье и вывозили готовую продукцию с текстильных предприятий. Косыгин решил прибегнуть к помощи председателя Совнаркома Молотова. Попросил принять и начал рассказывать об этих трудностях. Молотов выслушал его и спрашивает: "А от меня чего вы хотите?" Косыгин попросил поднажать на путейцев. А Молотов снова спрашивает: "А вы кто? Кем вы у нас работаете?" "Наркомом",— отвечает Косыгин. "Так вот,— говорит Молотов,— идите и работайте наркомом. А я за вас вашу работу делать не буду". Косыгин, как он мне рассказывал, сначала обиделся. А потом не раз рассказывал о той встрече с Молотовым тем подчиненным, которые хотели перевалить на него свои заботы. И с работой начал справляться настолько успешно, что уже в апреле 1940 года его назначили зампредом Совнаркома.

А как проявил себя Косыгин во время войны?

На третий день после нападения немцев его назначили заместителем председателя Совета по эвакуации при Совнаркоме. И фактически он руководил всей работой по вывозу предприятий и миллионов людей с территорий, которые вот-вот должен был занять враг.

Вы встречались с ним в это время?

Косыгину, не снимая с него других обязанностей, поручили руководить вывозом людей из окруженного врагом Ленинграда, а я по приказу Микояна отвечал за снабжение ленинградцев продовольствием. Мы нередко были в Ленинграде одновременно. А вот после снятия блокады наши пути несколько разошлись. Сначала Алексея Николаевича назначили председателем Совнаркома РСФСР. Затем он сменил еще несколько постов, был даже министром финансов, и мы виделись лишь тогда, когда требовалось согласовать какие-либо вопросы. Особенно часто с места на место его стали перебрасывать в хрущевские времена.

Почему?

"Дорогой Никита Сергеевич" с его вечным административным зудом безостановочно менял структуру правительства. То объединял министерства, то разъединял, пока вовсе не решил их ликвидировать. Косыгин то работал в Госэкономкомиссии, то возглавлял Госплан. Только в мае 1960 года он занял пост, который давно заслуживал,— первого заместителя председателя Совмина СССР. Я тогда был только заместителем управляющего делами, но Алексей Николаевич предпочитал все вопросы обсуждать и решать со мной, а не с управляющим делами Степановым. И несколько раз приглашал меня с собой в поездки. Как-то позвонил, попросил зайти и говорит: "А знаете что?" Это было его любимое присловье, с которого он обычно начинал беседу. И продолжил: "Не хотите поехать со мной в Казахстан?" Он не любил долгих сборов, и через час мы уже вылетели из Внуково в Алма-Ату. Мы проехали почти по всем областям Казахстана, и везде Алексей Николаевич с обычным для него любопытством вникал в дела предприятий. А его рекомендации по улучшению работы потом легли в основу пятилетнего плана развития Казахстана. Во время этой поездки мне довелось видеть, как в Усть-Каменогорске он говорит с возбужденной толпой. Мы приехали туда, чтобы посмотреть, как идут дела на ГРЭС, на которой директорствовал сосланный туда Маленков.

Но ведь встреча действующего руководителя с опальным могла кончиться для обоих очень плачевно.

Маленков все это понимал и на это время уехал куда-то — якобы по делам. А через некоторое время после нашего приезда в Усть-Каменогорск Косыгину доложили, что собралась большая толпа женщин, которые требуют встречи с ним. Среди казахских руководителей началась легкая паника. А Алексей Николаевич, не говоря ни слова, встал и пошел на площадь. После того как он спокойно поздоровался с женщинами, шум и крики в толпе утихли. Оказалось, что в построенном городке у женщин не было никакой работы. Проектировщики ГРЭС не предусмотрели. Косыгин выслушал всех и так же спокойно сказал: "А знаете что? Мы обязательно что-нибудь придумаем". И народ разошелся. А Косыгин, вернувшись в кабинет, тут же позвонил атомному министру Ефиму Павловичу Славскому, обрисовал ситуацию и спросил: "Нет ли у вас нужды в каком-либо производстве, на котором могли бы быть заняты в основном женщины?" И к нашему возвращению в Москву Славский подготовил предложения о строительстве там фабрики по выпуску респираторов. А еще через полтора года она заработала.

А как принимали Косыгина региональные руководители?

По их понятиям — по высшему разряду. В Усть-Каменогорске нас поселили в особняке приемов обкома. Утром спускаемся к завтраку, а там стол ломится от еды: накрыто человек на тридцать. А нас семеро: Косыгин, два его помощника, я, председатель Совмина Казахстана Кунаев, второй секретарь казахского ЦК Соломенцев и хозяин — секретарь обкома. На подобные приемы и угощения тратились, а еще чаще списывались огромные деньги. Я помню, мне как-то принесли для оплаты счет за отдых на госдаче в Пицунде министра угольной промышленности Засядько. Сумма указывалась какая-то совершенно немыслимая, а в раскладе продуктов было написано, что за месяц на него израсходовали 2600 яиц! А он мне как-то говорил, что с детства не переносит ни яичницы, ни вареных яиц.

Косыгина это тоже возмущало?

Конечно. Но особенно там, в Усть-Каменогорске, его возмутило предложение секретаря обкома выпить за завтраком водки. "Если хотите,— говорит Косыгин,— пейте сами". А тот, ничуть не смущаясь, ответил: "Да мы и так каждый день пьем. А вы у нас гость, вот и хотели вас уважить".

Косыгин был убежденным трезвенником?

Ну что вы. В праздники, на отдыхе он был не прочь посидеть за коньячком. Всем другим коньякам, кстати, он предпочитал дагестанский.

"В аппарат Совета министров ЦК постоянно направлял своих людей, и не всегда от этих назначенцев удавалось отбиться"

"Захожу в комнату, а там Брежнев брови укладывает"

А как складывались его отношения с Хрущевым?

Неровно они относились друг к другу. Хрущев много раз обвинял Косыгина в том, что он лезет в сельхозвопросы, в которых будто бы ничего не понимает. А Косыгин недолюбливал Хрущева за непомерную говорливость. Он вообще всю жизнь не любил пустых болтунов.

В разных источниках по-разному описывается роль Косыгина в антихрущевском заговоре. Большинство историков и мемуаристов утверждают, что Косыгина не посвящали в существо дела. Это так?

Конечно, нет. В 1964 году я предложил ему провести небольшую реконструкцию Свердловского зала в Казаковском корпусе Кремля. Там вот в чем была штука: аппаратурой, усиливающей звук, тогда не пользовались, а акустика в этом зале была неважной. Разбирается вопрос, человека ругают, а он сидит себе и ничего не слышит. Кончается заседание, он выходит и улыбается. А те, кто сидел поближе, спрашивают: "Ты чего радуешься? Тебе же только что выговор влепили". Стали разбираться, и оказалось, что первоначально потолки в зале были высокими, но в первые годы советской власти, чтобы сделать его менее парадным и более уютным, соорудили низкий фальшпотолок. Когда за несколько месяцев до отправки на пенсию Хрущев в очередной раз уехал из Москвы, я предложил Косыгину восстановить зал в первоначальном виде. "А если Никита Сергеевич будет недоволен,— говорю,— свалим все на меня". Косыгин даже обиделся: "Почему же? Решаем вместе — и отвечать вместе будем". И добавил: "Если будет перед кем". Я смекнул, что трон под Хрущевым уже зашатался. Потом мне рассказывали, что Косыгин перед октябрьским пленумом ЦК вел подготовительные разговоры с другими зампредами Совмина и министрами.

И как они реагировали?

Председатель Госснаба Дымшиц, когда услышал от Косыгина, что есть мнение снять Хрущева, побагровел и, ни слова не говоря, попятился к двери. Были и такие члены правительства, которые срочно заболели. В кремлевской больнице на Грановского проблем с коечным фондом никогда не было, так что все, у кого воспалилась осторожность, спокойно переждали там смену власти.

А как прошло назначение Косыгина премьером?

Без сучка и задоринки. Я был на том пленуме. После своего избрания Брежнев спросил у зала: "А кого назначим председателем Совета министров?" И сразу со всех сторон закричали: "Косыгина, Косыгина". Проголосовали за него единогласно. Все знали его как профессионала высшего уровня. Хрущев ведь поэтому, хоть и не любил Косыгина, не убирал его из правительства.

Он сразу назначил вас управляющим делами Совмина?

Нет. Мы продолжали работать так, будто ничего не произошло. Еще несколько дней управляющим делами оставался выдвиженец Хрущева Степанов. Затем Косыгин говорит: "А знаете что? Примите у Степанова дела". И снова работаем, как работали. А в декабре я получил красный пакет, в котором обычно присылали решения Политбюро. Я был назначен управляющим делами. Степанова Косыгин, кстати, тоже не обидел. До пенсии он работал заместителем министра электростанций.

А как складывались отношения Косыгина с Брежневым?

Вначале они прекрасно ладили друг с другом. Хотя людьми были абсолютно разными. Косыгин в отличие от Брежнева никогда не принимал никаких подношений. Помню, один наш дипломат принес ему ружье и сказал, что такие же ружья подарил Брежневу и Подгорному. Тогда ведь к власти пришел триумвират: Брежнев — главный в ЦК, Косыгин — в правительстве, Подгорный — в Верховном совете. Но Косыгин приказал догнать дарителя и вернуть ему ружье. Все подарки, полученные от иностранцев, он обязательно сдавал в госфонд. И очень расстраивался, когда подарок оказывался не таким ценным, как ему представлялось. После поездки в Ливию, например, показывает он мне саблю и говорит: "Из чистого золота, Каддафи подарил". Я говорю: "Алексей Николаевич, не может сабля быть из чистого золота". Он начал со мной спорить. Пригласили экспертов. Оказалось, что клинок стальной, но позолоченный. Он расстроился так, будто нанес недостаточной ценностью сданной вещи ущерб родной стране. Даже мелочь иностранную, которая оставалась у него после поездок за рубеж, он аккуратно сдавал нам, в управление делами. И еще его отличала от Брежнева и Подгорного подчеркнутая нелюбовь ко всякого рода пьяным встречам и охотам. Косыгин ведь даже на отдыхе предпочитал жить скромно — в обычном двухкомнатном номере санатория, хотя на любом курорте были госдачи для членов Политбюро.

Брежнева раздражало это его "чистоплюйство"?

Конечно. Но к развалу правящего триумвирата привело другое: Брежнев с самого начала хотел быть первым среди равных и все время стремился показать, что он все-таки главнее Косыгина и Подгорного. Например, захотел иметь кабинет не только на Старой площади, но и в Кремле. И нам пришлось освободить и отремонтировать для него и его аппарата третий этаж Казаковского корпуса. Перед окончанием ремонта я пошел посмотреть, все ли сделано как надо. Захожу в комнату отдыха за кабинетом, предназначенным для Брежнева, а там уже сам Леонид Ильич. Стоит перед зеркалом, брови укладывает. Здороваюсь, а он отвечает: "Привет!" И продолжает расческой работать. Неудобно, черт! Рабочие же кругом ходят, а ему хоть бы хны.

А когда монолитное единство трех руководителей рухнуло?

Оно рушилось постепенно, на протяжении нескольких лет. Брежневу нужно было время, чтобы посадить на все значительные партийные посты своих людей. В смысле подбора и расстановки кадров ему равных не было и нет. И только затем он занялся другими органами власти. Но ревниво следить за всем, что делает Косыгин, он начал вскоре после прихода к власти. Собственно, к конфронтации с Алексеем Николаевичем его подталкивал и партаппарат. Главной заботой Косыгина было проведение экономической реформы. Он считал, что предприятиям и отраслям нужно предоставить больше самостоятельности. И первыми восстали против этого партийные чиновники на местах. Они почувствовали, что вскоре не смогут давать указания директорам заводов, что, понятно, не могло им понравиться. А Брежнев очень чутко прислушивался к настроениям руководящих партийных масс. С помощью Минфина товарищи из ЦК начали душить реформу, а самого Косыгина Брежнев (чаще всего без всякого повода) начал критиковать на Политбюро.

Как же без повода? Ведь известно, к примеру, что Косыгин без согласования с Брежневым разрешил уехать за границу дочери Сталина Светлане Аллилуевой.

Я, между прочим, хорошо помню этот день. Я, как обычно, утром пришел к Алексею Николаевичу с "почтой" — документами, требовавшими его подписи. А дежурные в приемной извиняются, что не успели позвонить: на прием попросилась Аллилуева, и Косыгин сейчас с ней беседует. Пробыла она у него минут пятнадцать. Вхожу. Он рассказывает, что Светлана попросила по семейным делам выпустить ее за границу и что дала слово вернуться. Косыгин ведь сам был человеком слова и как-то не задумался о том, что, даже дав слово, она может его подвести. "А если все-таки не вернется?" — спрашиваю. Он задумался и, в свою очередь, спросил: "А чем она может навредить, если останется там? Будет рассказывать что-то о Сталине? Так культ личности мы и сами разоблачили". Но когда она все-таки не вернулась, на Политбюро против Косыгина подняли большую волну. Но гораздо больше его отношениям с Брежневым навредила встреча с премьером КНР Чжоу Эньлаем. Алексей Николаевич летел из Вьетнама над территорией Китая, с которым в тот момент отношения по вине Хрущева были испорчены. И Косыгин с борта самолета направил приветственную телеграмму китайскому народу и его премьеру. А через десять минут пришла ответная телеграмма от Чжоу Эньлая с предложением приземлиться в Пекине и провести переговоры. Прошли они успешно, но когда я решил поздравить Алексея Николаевича с этим, он только горько усмехнулся. Оказалось, что сразу после возвращения ему позвонил Брежнев и, не поинтересовавшись результатом встречи в Пекине, спросил: "Кто разрешил показывать твою встречу с Чжоу по нашему телевидению?" После этого, насколько я знаю, Брежнев установил пропорцию: сколько в программе "Время" нужно показывать его и во сколько раз меньше — Косыгина.

Вы считаете, что, соглашаясь на встречу в Пекине, Косыгин не думал о том, что успех придаст ему дополнительный политический вес?

Он всегда думал прежде всего о деле. В нашей стране, чтобы завоевать и удерживать власть, нужно иметь хорошие отношения с региональными лидерами, как бы они ни назывались — секретарями обкомов или губернаторами. А Косыгин никогда не пытался выстраивать с ними какие-то особые связи. Помню, при мне ему позвонил из Узбекистана Рашидов: "Алексей Николаевич! Республика начала добывать для страны золото!" А Косыгин-то знал, что золото добывает не республика, а союзное атомное министерство. И что себестоимость его довольно высока. Он спрашивает Рашидова: "А во сколько обходится стране грамм золота?" Тот то ли не знал, то ли понял, что уловка не удалась, и закруглил разговор. И больше Косыгину не звонил. Разве так ведут себя те, кто рвется на вершину власти? А настоящей, дельной популярности и в народе, и среди настоящих хозяйственников Алексею Николаевичу было не занимать. И Брежнев это знал и страшно ревновал его.

Эта политическая ревность как-то сказывалась на работе правительства?

Непосредственно на работе аппарата — нет. Алексей Николаевич принял предложенную мной схему работы. Перед каждым заседанием президиума Совмина мы собирали сотрудников аппарата, готовивших вопросы, и они докладывали Косыгину все нюансы проблемы. Выслушивал он всех — и очень внимательно, не глядя, что перед ним простой референт. Нередко спорил и не соглашался с докладчиками, но на следующий день, все обдумав, на заседании президиума в спорах с зампредами и министрами начинал отстаивать позицию, предложенную ему аппаратом. А вот по крупным, принципиальным вопросам ему приходилось труднее. Они ведь предварительно обсуждались на Политбюро. Вначале Косыгина поддерживали там зампред Совмина СССР Мазуров и глава правительства РСФСР Воронов. Мазуров выступал помягче, а Воронов был мужик резкий и говорил Брежневу в глаза все, что думал. Он и рыбаком, кстати, был таким же резким и, можно сказать, опасным. Как приедем рыбачить, не успокоится, пока не набьет целый мешок рыбой. Но их Брежнев потихоньку из Политбюро убрал, и Косыгину нередко приходилось противостоять всей этой партийной братии практически в одиночку.

Война шла в основном на заседаниях Политбюро?

Да где там. Борьба шла по всем правилам ведения дворцовых интриг. У Брежнева среди зампредов Совмина были свои люди, которые после заседаний правительства чуть ли не бегом бежали к телефонам, чтобы доложить генсеку о том, что у нас говорилось. В аппарат Совета министров ЦК постоянно направлял своих людей, и не всегда от этих назначенцев удавалось отбиться. В ходу были и более тонкие интриги. Например, как-то я увидел, что Косыгин недоволен мной. Оказалось, что зампред Совмина и член Политбюро Полянский сказал Косыгину, что я был вместе с ним и Громыко на охоте. А Алексей Николаевич не терпел, когда так поступают близкие ему люди. "Так я там и не был,— говорю.— Полянский меня несколько раз звал, но я не поехал". И о самом Косыгине члены Политбюро распускали разные сплетни.

Вы имеете в виду разговоры о его близости с Людмилой Зыкиной?

Чистейшая была клевета. Но Алексея Николаевича, тяжело переживавшего смерть жены, эта болтовня, без преувеличения, ранила. Как-то мы сидим с ним с документами, вдруг звонок. Косыгин, когда услышал голос члена Политбюро Кулакова, даже изменился в лице. "Хорошо, что вы позвонили,— говорит.— А то я сам собирался вам звонить. Если вы не прекратите распускать обо мне грязные слухи, я буду вынужден поставить этот вопрос на Политбюро". И положил трубку. Кулаков ему больше не звонил и как-то присмирел.

"Брежнев установил пропорцию, сколько в программе "Время" нужно показывать его и во сколько раз меньше — Косыгина"

"Ты зачем у себя в ЦК все эти промышленные отделы развел?"

А Брежнев во всем этом участвовал?

Своеобразно. Как-то мне позвонил дежурный из его приемной: "Вас ждут в столовой Политбюро". "Зачем?" — спрашиваю. "Ждут, и все". Поднимаюсь, вхожу. Все сидят за накрытым столом с выпивкой. А друг напротив друга стоят Брежнев и Косыгин с рюмками в руках, видно, что уже не с первыми, и громко спорят друг с другом. Должен сказать, что Косыгин никогда ничего дурного о Брежневе за глаза не говорил, и тот об этом знал. Но в лицо все высказывал открыто. И вот стоят они, и Косыгин говорит: "Ты зачем у себя в ЦК все эти промышленные отделы развел? Центральному комитету больше нечем заниматься, кроме как дублировать правительство? Зачем тебе такой огромный аппарат?" Брежнев кивнул в мою сторону: "А ему зачем такой аппарат?" Косыгин продолжал горячиться: "У нас в аппарате каждый человек занят конкретным делом!" Брежневу совсем не хотелось продолжать спор, и он потребовал налить мне штрафную за опоздание. Кто-то, кажется Полянский, подскочил ко мне с большим фужером коньяку. Пришлось выпить.

А обслуживающему персоналу на высочайшей выпивке быть не полагалось?

Не знаю. Я на таком мероприятии был первый и предпоследний раз. Откуда-то потом подошли две здоровенные красивые девахи в фартуках и спросили, всем ли все довольны и не нужно ли подать что-нибудь еще. Брежнев быстро вскочил, подошел к ним, с аппетитом расцеловал обеих и сказал, что сегодня они могут отдыхать. Потом он прошелся вдоль стола. По-моему, дело было вскоре после его возвращения из отпуска, и до него явно дошли слухи о том, как вели себя соратники без него.

Судя по всему, до вас они тоже дошли. Значит, и у вас в аппарате ЦК были верные люди?

На войне как на войне. Были достойные товарищи, предупреждавшие нас о готовившихся неприятностях. А в принципе многое я видел и сам: на заседания в ЦК на касающиеся правительства вопросы меня, как правило, приглашали.

Так и как же вели себя соратники в отсутствие Брежнева?

Когда он уезжал, Суслов, который обычно вел заседания секретариата ЦК, начинал вести Политбюро. А Кириленко вел заседания секретариата. Причем как полный хозяин: снимал пиджак, разваливался в кресле. Так вот, Брежнев подходит к нему и говорит: "Андрей Павлович, ты запомни, что кроме тебя в ЦК еще и Брежнев есть". Потом подошел к Суслову. Тот обычно пытался в его отсутствие протащить через Политбюро решения, которые при генсеке бы точно не прошли. Потрепал его по голове и говорит: "Эх, Миша!" И на этом все. Начали расходиться.

И в чем был глубокий политический смысл этого мероприятия?

Я сам об этом тогда думал. Я-то зачем ему понадобился? А потом узнал, что это обычное дело. Так Брежнев всем, включая приглашенных, показывал, кто в доме хозяин.

И в случае с Косыгиным Брежневу действительно удалось доказать, что хозяин именно он.

Косыгина сломил не Брежнев, его сломила болезнь. Он ведь был человеком крепким, спортивным. Много ходил пешком, занимался греблей. И в 1976 году во время катания на байдарке он перевернулся и, называя вещи своими именами, утонул. Его откачали, но клиническая смерть подорвала и его организм, и его дух. Эх, если бы охрана подоспела вовремя.

Учитывая его отношения с Брежневым, можно ли считать опоздание охраны случайностью?

В этом отношении все было чисто. Врачи говорили, что у него случился микроинсульт и из-за этого он потерял равновесие. А в охране Алексея Николаевича работали преданные ему люди. Но сам он не любил, когда охрана окружает его. И нередко он отрывался от них. Я помню, в Юрмале прикрепленные к нему ребята зазевались, а он сел на велосипед — и на пляж. Надо было видеть, как они сломя голову неслись за ним вслед. Думаю, что и в случае с байдаркой он решил показать, что сила у него есть, и оторвался от ребят, плывших за ним на обычной весельной лодке.

После этого несчастного случая он возвращался к работе?

Да, но ненадолго и работал не в полную силу. Один за другим у него случились два тяжелых инфаркта. А добили его брежневские ребята, когда позвонили ему в больницу и предложили написать заявление об отставке. Этого он не перенес.