"Слабее Рыжкова на моей памяти премьера не было"

Николая Рыжкова, пришедшего на смену Николаю Тихонову, современники запомнили как плачущего большевика. О том, как чувствительному премьеру удавалось руководить правительством, обозревателю "Власти" Евгению Жирнову рассказал бывший управляющий делами Совета министров СССР Михаил Смиртюков.

— Как произошло назначение Рыжкова председателем правительства?

— В сентябре 1985 года, за несколько дней до отставки Николая Александровича Тихонова с поста премьера, я был у Горбачева: накопилось много нерешенных "политико-бытовых" вопросов — выделение дач, размеры пенсий некоторым освобожденным от работы руководителям и т. п. Тихонов подолгу болел, а когда приезжал в Кремль, понимая, что его скоро "уйдут", не хотел принимать решения по этим щекотливым вопросам. Возвращал мне бумаги и говорил: "Решай, как знаешь". А как решать, особенно когда просят то, что не положено? К примеру, в то время "Чайки" никому не продавали. Как служебные машины они полагались только министрам и секретарям ЦК. А у меня лежало заявление Чингиза Айтматова, который тогда был рьяным сторонником Горбачева. Он просил разрешить ему купить "Чайку", поскольку-де много времени находится в разъездах, разъясняя народу курс партии на ускорение, и почти не видит семью. И, мол, в такой вместительной машине семья могла бы ездить вместе с ним. Горбачев посмотрел это заявление, усмехнулся и говорит: "Выброси в корзину!" Потом утвердил пенсионные вопросы и спрашивает: "Ну как ты считаешь, Николаю Александровичу трудно работать?" Я честно ответил, что трудно. "Я тоже так думаю,— говорит Горбачев.— Я считаю, что он честнейший человек, но с таким здоровьем в новых условиях ему не справиться. Я говорил с ним на эту тему. Надо ему на пенсию". Потом помолчал и спросил: "Ну а кого на его место?". "Да вы уж наметили,— говорю,— наверное, Михаил Сергеевич, кого".— "Да уж, конечно, конечно. И все же?". Не успел я рта раскрыть, как он говорит: "Вот и я думаю, что Рыжков". "А ты,— говорит Горбачев,— иди, Миша, работай и помоги Рыжкову".

— Почему Горбачев выбрал именно его?

— Кандидатов было раз-два и обчелся: Долгих и Рыжков. Оба в прошлом руководили крупнейшими предприятиями. Долгих — Норильским горно-металлургическим комбинатом, Рыжков — "Уралмашем". Но Долгих к тому времени больше пятнадцати лет был секретарем крайкома и ЦК, имел авторитет в партийном аппарате и, получив пост премьера, мог бы со временем стать конкурентом Горбачева. А Рыжков в те годы был менее известным политиком. Ярких речей он не произносил, глобальных проектов, подобных горбачевской "Продовольственной программе", не готовил. Не было заметно у него тогда и какого-то желания выделиться. К тому же Рыжков — человек довольно мягкий и податливый. Я наблюдал это на комиссии по улучшению работы аппарата управления. Главой комиссии был Тихонов, который временами бывал довольно резким. Когда Николай Александрович ставил какой-то вопрос ребром, Рыжков с ним соглашался. Тут же другой член комиссии Горбачев прибегал к своему излюбленному способу сглаживания углов: "Но, может быть, вот так пока сейчас поступить? Этот вопрос, товарищи, можно ведь рассмотреть отдельно, не здесь и не сейчас. Поглядим-посмотрим, что получится, а там видно будет. Давайте отложим этот вопрос". Рыжков и его поддерживал в числе первых. И потом генсек считал его знающим экономистом. Наверное, потому, что сам хорошо разбирался в основном в курортном и сельском хозяйстве. А на деле у Рыжкова и подготовки, и опыта для работы премьером было маловато.

— Но ведь он был заместителем министра, первым заместителем председателя Госплана, секретарем ЦК.

— Он как-то галопом по этим постам проскакал. Косыгин, прежде чем возглавить правительство, проработал в нем двадцать пять лет, Тихонов — тридцать. А Рыжков? Четыре года в Министерстве тяжелого и транспортного машиностроения, три в Госплане, три в ЦК. В правительстве, получается, семь лет, и все в должности зама. А служба в ЦК в плане практики управления человека во многих случаях только портила. Отбивала охоту брать на себя хоть какую-то ответственность. Получил дельное предложение — обязательно напиши возражения. Что случись, ты предупреждал, ты был начеку. А вместо конкретных дел на Старой площади чаще всего занимались пустой говорильней. Мне нередко приходилось бывать у них на разных совещаниях и комиссиях. Подготовка к ним шла месяцами, доклады выверялись и согласовывались до последней запятой. Потом заслушивали друг дружку и не принимали никаких решений. А после ходили и восхищались: "Ах как хорошо провели совещание!"

— Но вряд ли Рыжков всего за три года работы в ЦК мог стать ярым приверженцем этих порядков.

— Мне тоже хотелось в это верить. Через день после разговора с Горбачевым мы встретились в кабинете Рыжкова на Старой площади. Он принял меня как человека, с которым дружит сто лет. После официального назначения не стал он менять и сложившиеся структуру и систему работы правительства. Выслушивал специалистов, хотя и чувствовалось, что делает он это неохотно. Вообще настроение Рыжкова из-за проблем с бюджетом было не лучшим. Минфин тогда привел расчеты огромных потерь бюджета от снижения продажи спиртного. И Рыжков попытался уменьшить масштабы и снизить темпы антиалкогольной кампании. Он внес свои предложения на Политбюро, и было решено, что снижение производства спиртного будет происходить постепенно — в течение пяти лет. Но в дело вмешались Соломенцев с Лигачевым, боровшиеся за трезвость изо всех сил. Егор Кузьмич вызывал на секретариат ЦК и песочил руководителей областей, где, по его мнению, недостаточно быстро снижалось потребление алкоголя. Верил он, что все беды страны — от пьянства, и все тут. А председатель комитета партийного контроля Соломенцев вызывал секретарей обкомов, тянувших с вырубкой виноградников, и грозил всеми возможными партийными карами. Ему, как мне тогда говорили, врачи запретили пить, и он, видимо, решил, что вместе с ним должна завязать вся страна. Вот они вдвоем бюджет и подорвали. А Рыжков понял, что самостоятельно, без оглядки на ЦК, он, по сути, может руководить только аппаратом Совмина.

— Он как-то изменился после этого?

— Стал ранимым и обидчивым. К примеру, у нас работал очень квалифицированный юрист Яковлев. И Рыжков начал мне намекать, что ему нужно подыскать другую работу. Оказалось, что премьеру не нравится выражение лица Яковлева, "Смотрит,— говорит,— на меня и все время ухмыляется". Насилу удалось убедить премьера, что человек был тяжело ранен на фронте, и ухмылка — результат неудачной операции в полевом госпитале. Потом ему начало казаться, что сотрудники аппарата, к которым он обращался за помощью и советом, когда работал в министерстве и Госплане, его поучают. Я пытался ему объяснить, что они просто высказывают свое мнение. И что так же они работали с Тихоновым и Косыгиным. Но тут мои убеждения не подействовали: Рыжков и этих товарищей, и их предложения стал игнорировать. Вслед за этим он начал жаловаться, что попал в "тинно-рутинную заводь", и прежде всего решил изменить систему подготовки постановлений правительства. У нас все постановления готовил не аппарат правительства, а то ведомство, которому предстояло его выполнять. Исходя из своих возможностей. А референты Совмина следили за тем, чтобы эти возможности не занижались, и помогали согласовывать проект с другими заинтересованными министерствами. Затем текстом проектов занимались юридический отдел и группа филологов-корректоров. Рыжков решил все делать как в ЦК. К примеру, для подготовки проекта решения о снабжении Москвы овощами была создана группа из нескольких десятков экспертов во главе с помощником премьера Соваковым. Со стенографистками и машинистками они выехали в подмосковный правительственный санаторий "Сосны". Месяца два там работали так, что кто-то даже успел развестись и жениться на стенографистке. Готовый документ стали согласовывать с Моссоветом. И получили оттуда ответ, что в таком виде этот проект столице не нужен.

— И что предпринял Рыжков?

— Видимо, решил, что это происки аппарата, и начал менять его структуру и состав. Скопировал почти точно штатное расписание ЦК. И начал заниматься проектами решений сам. Подбирал слова, расставлял запятые.

— Но ведь на это должно было уходить море времени?

— А он и приезжал рано утром, и работал допоздна. А вскоре я узнал, почему он не торопится домой. Мне позвонил начальник 9-го управления КГБ (правительственной охраны) Плеханов и попросил совета. "Нужно,— говорит,— поменять начальника охраны у Николая Ивановича. Говорю с ним, он соглашается, а приезжает домой, перезванивает и просит с этим подождать. И так уже два раза". "А почему,— спрашиваю,— нужно менять начальника? Парень он с виду неплохой". "Неплохой-то он неплохой,— говорит Плеханов.— Но попал под каблук супруги Николая Ивановича Людмилы Сергеевны. И теперь не столько занимается охраной премьера, сколько выполняет ее поручения. Туда надо поставить человека с сильным характером". Ну я в эти дела, конечно, влезать не стал. Потом мне докладывают, что при подготовке зарубежного визита Рыжкова его супруга попросила организовать ей все "как у Раисы Максимовны". Вмешиваться опять не пришлось. Об этой просьбе кто-то сообщил и в ЦК. Оттуда позвонили в хозяйственное управление Совмина, готовившее визит, и сказали: "В стране есть только одна "первая леди". Ясно?".

— А Людмила Рыжкова не пыталась вмешиваться в большую политику, подражая Раисе Максимовне?

— В большую политику не вмешивался сам Рыжков. Он строго шел в фарватере Горбачева. Поэтому Людмила Сергеевна не могла, подобно Раисе Максимовне, участвовать в подготовке докладов на съездах, программных выступлений и т. п. И она сосредоточилась на хозяйственных вопросах. Начала с дачи. Рыжкову после назначения премьером дали дачу, на которой когда-то жил Молотов, потом — Хрущев, а за ним — Подгорный. Дача приличная, и участок огромный — около 30 гектаров. Перед тем как ему вселяться, ее отремонтировали и обставили новой мебелью. Вдруг во время одного из наших разговоров Рыжков сообщает, что беседовал о своей даче с Горбачевым. "Сказал генеральному, что дача маленькая и при ней нет бассейна, хотя мне и полагается. Говорю, что хочу построить скромную, но новую. А Горбачев ответил: "Правильно"". Я ему говорю: "Николай Иванович, зачем огромные деньги тратить, строить? Гришин вот-вот дачу освободит. Она с бассейном. Отремонтируем, и живите". Он ничего не ответил. Через некоторое время мне звонит замначальника 9-го управления КГБ Клен. И этот о жене Рыжкова. "У вас,— говорит,— недалеко от Барвихи строится дом приемов. Так туда Людмила Сергеевна каждую неделю стала приезжать. Ходит по стройке с собачкой. Рабочие зубоскалят. Неудобно. Надо бы Николаю Ивановичу как-то об этом сказать". Я удивился. Мы ведь договорились с Рыжковым построить там особняк для приема иностранных делегаций. При чем здесь его жена? Мне докладывают, что она указывает, как расположить комнаты и прочее. Спрашиваю у Рыжкова. Он мнется: "Да вот мы решили сделать этот дом загородной дачей Совета министров". Кто мы? Вот тебе и новая, но скромная дача. Обставили мебелью и ее. Но прожил он на ней всего полторы недели. В газетах поднялся шум, и Рыжковы быстренько съехали.

— С началом гласности таких скандалов вокруг имени Рыжкова было немало.

— Это точно. Был скандал с попыткой приватизации дачи, уже третьей, той самой гришинской, которую для него все-таки отремонтировали. Потом со строительством элитного жилого дома в самом центре Москвы, где поселились Рыжков, семья его дочери и некоторые приближенные. Скандалов могло бы быть гораздо больше, если бы журналисты могли увидеть некоторые распоряжения правительства. Каким-то кооперативам предоставлялись немыслимые права, для Совмина закупались в огромных количествах импортные радиоприемники и лифчики. Причем все эти бумаги в нарушение установленного порядка проходили мимо управления делами, мимо меня. Затем, как писали газеты, с согласия внешнеэкономической комиссии Совмина был образован печально знаменитый АНТ, который должен был вроде бы за границей менять наши танки на западный ширпотреб. Словом, правительство превращалось в какую-то биржу. Всей этой коммерцией руководил назначенный по настоянию Людмилы Сергеевны начальником хозяйственного управления Совмина Александр Стерлигов. Я сколько мог сопротивлялся его появлению в правительстве, а потом плюнул. Лет мне уже было ого-го. В 1989 году перед первым Съездом народных депутатов СССР вместе со всем составом правительства я ушел в отставку. Потом еще почти год поработал советником нового управляющего делами. В целом в правительстве и Кремле — шестьдесят лет. Сколько ж можно было работать еще?

— А вы могли бы составить рейтинг советских премьеров, с которыми работали? Кто из них был самым сильным управленцем или, если вам больше нравится, хозяйственником?

— Самым сильным, безусловно, был Косыгин. Потом Молотов, Сталин, Маленков, Тихонов, Булганин, Хрущев, Рыжков.

— Поставив Рыжкова последним, вы не перегнули палку?

— Знаете, когда он находился вдали от Горбачева и жены, оказывалось, что он отличный управленец. В Армении, например, после землетрясения Рыжков быстро и четко организовал спасательные и восстановительные работы. Из него мог бы получиться великолепный министр по чрезвычайным ситуациям. Но слабее Рыжкова на моей памяти в Советском Союзе премьера не было.