А в России мало кто поймет, о чем он
На московском киноэкране появился новый фильм Милоша Формана "Народ против Ларри Флинта", получивший "Золотого медведя" в Берлине, но оставшийся без "Оскара" в Голливуде. Пока что в Москве еще не расклеены скандальные плакаты, на которых герой изображен в позе распятия на фоне огромной фотографии нижней половины девушки в бикини.
"Ларри Флинт" — классическая воспитательная сага о self-made man, который "рожден побеждать": с детства он учился делать бизнес и не подчиняться никому, в юности открыл свое дело, из-за которого пострадал от руки маньяка и остался прикован к инвалидному креслу, потерял любимую жену, проиграл несколько судебных процессов, но главный в своей жизни — выиграл. Нетрадиционна только сфера занятий героя — порнографический журнал "Хастлер" (что означает одновременно "предприимчивый человек" и "проститутка") с огромными тиражами и целой издательской империей. И герой, и журнал, и вся история с многочисленными судебными процессами об оскорблении общественной нравственности реальны.
Очередной фильм бывшего чешского невозвращенца, как всегда, о свободе личности от сковывающих ее ограничений; и, как всегда, свобода эта реализована исключительно на уровне сюжета и характера, но никак не просачивается в построение фильма — оно конвенциональное, добротное, крепкое и совершенно не новаторское. И самое (а может быть, и единственно) интересное в фильме Формана — это его успех в Европе и неуспех в Америке.
В Европе
В Европе фильм оценили за идею безусловной свободы слова, воплощенную в первой поправке к американской конституции. Ссылаясь на эту поправку, адвокат героя на протяжении всего фильма доказывает, что наличие порнографических журналов на прилавках необходимо как гарант потенциальной свободы выбора, а их исключение более опасно, чем сами журналы. Он добивается запрета на запрет и в конце концов побеждает — побеждает не в процессе об оскорблении общественной нравственности, а в процессе о диффамации. Флинта обвиняли в опубликовании заведомо ложных сведений, порочащих телепроповедника Джерри Фолвелла. Это была пародия на рекламу Campari, где известные личности рассказывали о своем "первом разе" (имелся в виду глоток Campari, но сексуальный намек был очевиден). Фолвелл у Флинта говорил, что "первый раз" был у него с матерью, а внизу мелким шрифтом стояло предупреждение, что все это шутка.
Фолвелл выдвинул три обвинения против Флинта: в использовании его имени в рекламных целях, в клевете и в сознательном нанесении морального ущерба. Первые два иска были судом отклонены (так как это не было на самом деле рекламой, а обвинение было настолько абсурдным, что никто не мог в него поверить), но по третьему пункту Флинт был признан виновным и лишь позднее оправдан в апелляционном суде на основании того, что "публичный человек", находящийся в свете рампы общественного мнения, должен платить за это большим риском стать жертвой публичной же клеветы и должен быть менее защищен по сравнению с частным гражданином. Пародия была приравнена к политической карикатуре.
Такое представление о свободе слова является больше американским, чем европейским, поэтому-то в Европе фильм и показался героически нонконформистским. Бывшие соотечественники Формана, например, отнеслись к фильму с повышенным вниманием (кандидатура Кортни Лав на роль жены героя, например, была утверждена по личной просьбе супругов Гавелов). Но американцы были значительно более сдержанны.
В Америке
Делая фильм о столь неконформном и своевольном герое, который в разгаре судебного процесса отчаянно ругается и бомбардирует судью апельсинами (в роли судьи, между прочим, выступает реальный Ларри Флинт), Форман определенно хотел повторить свой главный в жизни успех, когда "Оскара" за лучший фильм, режиссуру, сценарий и за мужскую и женскую главные роли получила его картина "Кто-то пролетел над гнездом кукушки" (1975), но ему это не удалось. Антитоталитарная притча "эры Водолея" по книге Кена Кизи (который, кстати, был знаменит не только романом о психиатрической больнице, но и тем, что первым попробовал ЛСД как раз во время своего больничного опыта) стала абсолютно культовым фильмом благодаря исключительной харизме Джека Николсона — больше Форману так с актерами не везло. При всей "отвязанности" Вуди Харрельсона он далеко не столь обаятелен. То же можно сказать и о Кортни Лав. Но главное: как бы свободно ни вели себя герои, фильм (в отличие, например, от еще одного формановского фильма "Волосы") не об их образе жизни и не о свободе любви, но о свободе изображения этой свободы любви. Таким образом, Форман двинулся в сторону некоего "метакино", в чем и есть причина неудачи, поскольку интеллектуальных ресурсов на это у него явно не хватает.
В Америке фильм о "всеамериканском принципе" свободы прессы показался, вероятно, конформным — и не без основания. Уже "Кукушка" была — в отличие от того, что думали советские зрители, с трудом достававшие ее видеокопии — не столько антитоталитарным памфлетом, сколько институциональным оформлением идеалов свободы эпохи хиппи, на самом закате которой фильм и был сделан. В рейгановской же Америке Форман снимал только иносказательные, костюмированные ленты о свободе, в которых есть нечто от "застойного" Эльдара Рязанова; в клинтоновской Америке он (после долгого перерыва) снял, на первый взгляд, критический, но на самом деле тотально проамериканский фильм (газета New York Times назвала его "самым своевременным и патриотическим фильмом года").
В фильме допущены принципиальные неточности, которые героя, с одной стороны, романтизируют (предложение своей будущей жене он сделал на самом деле вовсе не во время сцены группового секса), а с другой — идеализируют (опущены факты, что любимая жена была у него четвертой из пяти, что у него было пятеро детей, которые с ним никогда не жили, и что "Хастлер" публиковал карикатуры на черных и публиковал оскорбительные — даже по меркам порно — фотографии женщин). Как пишет Луис Менан в New York Review of Books, фильм "такой чистый, что прямо скрипит".
В статье этого автора (и во множестве других, появившихся в этом году в США) содержится внимательный разбор этической позиции Формана, которая небезупречна: противник Флинта, ханжа Фолвелл, слишком непривлекателен, чтобы вопрос о цене за свободу слова можно было поставить серьезно. А ведь жертвами Флинта были и менее отвратительные персонажи, вроде Жаклин Кеннеди, которую тайно сфотографировали голой. Эффектное и простое решение вопроса, которое предлагает Форман, не избавляет нас от необходимости снова и снова выбирать, по выражению Менана, "между расистскими шутками и сожжением флага, между Ларри Флинтом и Робертом Мэплторпом". И выработка стандарта тут невозможна.
"Антропология в этой истории более интересна, чем юриспруденция", продолжает Менан: по своему типу Ларри Флинт и Фолвелл оказываются абсолютно одинаковыми. Действие происходит в конце 80-х, когда как раз были в разгаре многочисленные скандалы с телепроповедниками, в которых фигурировали материально обманутые старушки, проститутки, "fuck movies" (по выражению известного и нашим телезрителям Джимми Сваггерта), собачья конура с кондиционером, купленная на деньги членов общины, сбор проповедниками сексуального компромата друг на друга и публичные телепокаяния со слезами.
Когда Флинт на фоне огромного киноэкрана громогласно призывает сограждан понять, что война непристойнее секса, он такой же демагог рейгановского типа, как и Фолвелл. Более того, Менан изящно демонстрирует, что "Хастлер" был (и есть) журналом о сексе, как о насилии над личностью (в отличие от секса как игры в антагонисте "Хастлера" — "Плэйбое"), — отсюда и вторжение в личную жизнь Жаклин и многих других. В журнале Флинта сексуально освобожденная женщина, героиня сексуальной революции, снова стала изображаться как шлюха: Флинт вернул в секс понятие вины и стыда, и в этом он соратник своего судебного противника Фолвелла. А духовно-эротическая дружба Флинта с Рут Картер (сестрой президента и тоже проповедницей), отраженная в фильме, тоже вплетается в общую сексуально-евангелическую картину.
В России
Легко понять, каким мог бы быть фильм Формана при иных стартовых данных его создателя: фильмом не столько об этике media (телепроповедник Фолвелл и пресс-магнат Флинт — оба медиальные люди), сколько об их философии, фильмом совершенно иного уровня рефлексии. Такой картиной является, например, недавний фильм Ларса фон Трира "Рассекая волны", тоже не получивший "Оскара". Это, на первый взгляд, сентиментальная мелодрама о женщине, жертвующей собой ради мужа, на второй — высоко теоретичная картина о роли media в современном мире. Героиня, ставшая по просьбе парализованного мужа проституткой, чтобы рассказывать ему о своих похождениях и тем самым доставлять удовольствие, фактически превращает себя в радиоточку, в средство информации, которое всегда нейтрально (по всем теориям ХХ века), всегда есть чистый посредник. Но она за свое посредничество платит жизнью, опровергая культурную норму бескровной условности.
Таким фильмом "Ларри Флинт" не стал. Но в России он тем не менее мог бы быть интересен именно потому, что не только философия, но даже и этика media в нашей стране не подвергаются какому-либо обсуждению. Адвокату в отсутствие первой поправки к конституции не на что сослаться, поэтому он вынужден во многих случаях просто пытаться смягчить высказывания своего клиента. Так Генри Резник, защищавший Новодворскую, якобы оскорбившую русский народ, пытался представить ее слова как поэтическую метафору.
Ларри Флинт — лицо реальное и всем в Америке известное. Чтобы понять, как выглядела бы аналогичная картина, снятая в российском контексте, нужно представить себе фильм, например, о Дмитрии Якубовском, где тот выступал бы героическим воплощением нонконформизма. Очевидно, что такой фильм в России был бы невозможен, поскольку протагонист недостаточно симпатичен. Однако отношение к реальному Ларри Флинту в Америке не лучше, чем к Якубовскому в России, что не мешает снимать кино. Наше общество базируется не на принципах, а на характерах: не содержание идей того или иного политика и общественного деятеля оказывается на первом плане, а нередко его человеческие качества, более того — это считается положительным фактом, поскольку якобы Россия исторически пострадала от примата абстрактной идеи.
Отсюда парадоксы наших media: ментально расслабляющая эротика вполне возможна и даже никого, кажется, не оскорбляет (кроме, разумеется, думцев), зато любые содержательные высказывания, особенно о каких-то конкретных людях, — под большим подозрением. Во всяком случае, когда говорят, что то или иное высказывание журналиста "неэтично", можно быть почти уверенным, что оно правдиво.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ