Главный вопрос: понятно, что на медиаактивах много не заработаешь. Значит, вам они нужны зачем-то еще. Зачем?
Я искренне считаю, что гуманитарных проектов, не приносящих прибыли, не существует, и если что-то делать, нужно это делать для кого-то. И мы с моим партнером…
Наталья Синдеева — партнер? Я думал, жена.
Это ее бизнес, все три компании принадлежат Наталье. Я не являюсь участником этих компаний и не занимаюсь в них операционной работой. Но не хочу кокетничать, я являюсь соинвестором в семейный бизнес. Я тут недавно подсмотрел определение, мне оно нравится — к медиабизнесу я имею такое же отношение, как Юрий Михайлович Лужков к девелопменту. Я старик Батурин.
Наташа стартовала с телеканалом «Дождь» исключительно на свои личные сбережения, а теперь уже мы вместе его финансируем. Это не секрет — все компании находятся, как принято говорить, на инвестиционной стадии, то есть они убыточны. Что будет дальше — это от многого зависит. «Большой город» у нас — бумага. Все коллеги говорят, что бумажной прессе осталось жить совсем недолго, и я искренне верю, что еще при нашей жизни не будет не только бумажной прессы, но и бумажных книг. Поэтому боюсь делать прогнозы, как долго будет жить бумажная версия «Большого города». Есть у ребят такая идея — остаться старомодным последним бумажным журналом. Будет получаться — будем рады. Не будет — ничего страшного.
Я понял, бизнес, но инвестиционный. И все-таки вопрос остается в силе — зачем он вам?
Гораздо интереснее спросить, умею ли я заниматься этим бизнесом. Я потратил на медиа уже много времени — много знаю о показателях измерения аудитории, могу сравнить «Слон» с «Коммерсантом» или «Ведомостями». Но в большей степени я здесь работал инвестором и доверял компетенции тех, кто здесь работает. В первую очередь, Наталья, Леонид Бершидский и Максим Кашулинский — это люди, которым я могу в этой сфере доверять. А если говорить о социальной составляющей, то да, мне хотелось бы с этим ассоциироваться. Конечно, у всех одинаковые представления о том, зачем что-то нужно делать: хочется получать и деньги, и какое-то удовлетворение. Испытывать гордость за то, что ты делаешь. Вот человек к тебе подходит и говорит, что что-то прочитал и ему понравилось. Примерно за этим.
Личная социализация?
Здесь проще по сыну мерить. Вот у меня есть знакомый — офигенно талантливый парень, и как все офигенно талантливые парни он раздвоился. У него есть школа английского языка, а еще он композитор, пишет офигенно красивую музыку. И я его спрашиваю — что ты хочешь, чтобы про тебя на надгробной доске написали? И он говорит — конечно, композитор. Это не о социализации разговор, а о том, что хочется заниматься тем, о чем не стыдно было бы рассказать сыну. Когда я работал в банке, мне очень нравилось работать, но я думал: вот поймаю сына и расскажу ему про облигации. И ни фига, никак.
А про СМИ понятнее?
Да самому понятнее, прежде всего. Ну и я очень сильно надеюсь, что будут еще какие-то идеи, проекты, в которых я буду принимать решение по этому принципу. Главная надежда — чтобы, наверное, пользу кому-то приносить.
Пользу — журналистам, которые у вас работают, или обществу?
Мне все-таки кажется, что не только журналистам. Кто-нибудь все-таки почитывает нас, посматривает. Если окажется, что проект только для журналистов, то надо будет принимать сложное, но верное решение, и все это закрывать. Но я уверен, что в России есть место не только для проектов типа газеты The Sun, но и для чего-то настоящего. И такие настоящие проекты наверняка или уже существуют, или еще появятся, но в любом случае каждая попытка — она зачетная.
И если наши медиа оставят какой-то след, будет хорошо. А еще лучше, если все они будут жить и развиваться. Этого я, по крайней мере, хочу добиться.
Но Россия от не России отличается еще и тем, что судьба телеканала, например, больше зависит от того, придет на него Медведев или нет — к вам на «Дождь» он пришел. Аудитория, ее существование, значит для канала в России меньше, чем Медведев.
Если оценивать по кликабельности — Медведев и Путин в интернете кликабельнее, чем Ксения Собчак. Политика интереснее, чем желтизна — вопрос только в подаче. Получить медийную звезду на канал — это как Uniqlo и Орландо Блум, кто кому нужнее? Если приход Медведева привлек внимание той аудитории, которая раньше не знала о канале,— хотелось бы, чтобы он приходил и приходил.
Так, может, канал тем и был ценен, что о нем знала ограниченная аудитория? Или так нельзя говорить?
Нельзя же заранее задавать аудитории такое ограничение — ты в носках с сандалиями, поэтому тебе сюда нельзя. Может, человек посмотрит канал и снимет носки. Не надо людей вычеркивать. Все, кто готов дорасти или опуститься до такой подачи, до такого разговора,— добро пожаловать. Другой вопрос, сколько таких людей сейчас в России — наверное, это не все пользователи интернета. Есть некий миллион, за которым бегают все медиа, вот и мы боремся за этот миллион.
Когда телеканал «Дождь» начинает пропагандировать велосипед как городской транспорт, это выглядит скорее утопией, потому что без участия власти облик города не изменить, а власти велосипедная Москва, кажется, не нужна.
Как бизнесмен и как инвестор я воспринимаю неэфирные события как нечто дающее возможность аудитории и рекламодателям понять принципиальные позиции нашего телеканала. Позиционирование — это слово про бизнес, а не про нравственность и справедливость. Конечно, если, рассказывая о том, что это за канал, мы заодно поспособствуем и тому, чтобы город стал лучше, будет здорово. Но я боюсь таких слов — «чтобы город стал лучше»,— боюсь пафоса. Поэтому мне проще говорить, что это способ продвижения канала.
Получается такая игра в дружелюбную городскую среду: посмотрите, мы сидим на «Красном Октябре», у нас Европа. Как будто нет остальной Москвы, где бетонный забор с помойкой.
Здесь красивые люди, здесь не страшно, здесь действительно другая среда. И если кто-то придет сюда и потом попробует сделать свою среду такой же, как на «Красном Октябре» — может, и в этом будет наша заслуга?
Ваш бывший сотрудник Юрий Сапрыкин много писал о России с айфоном и России с шансоном. Ваши медиа позволяют людям с айфоном еще сильнее отгородиться от людей с шансоном?
Почему отгородиться? У всех вкусы меняются со временем, люди взрослеют, умнеют, больше книжек читают. Ставить стену между разными людьми не надо. Если есть шанс что-то поменять — если люди из Подмосковья услышат здесь новую музыку,— может быть, это нас подружит?
И это тоже социальная миссия?
Наверное. Я считаю, что даже у каждого бара есть своя социальная миссия. Продукты фермерские «Лавка» возит — это ведь тоже социальная миссия.
А свобода слова — она есть в этой социальной миссии? Тот же «Дождь» для меня был ценен именно как носитель свободы слова, а не как что-то другое.
Каждый имеет право формулировать свою позицию. Я бы старался думать, насколько мои слова повлияют на людей, которые мне дороги, с которыми я хочу жить в мире и которые будут соприкасаться со мной. В этом смысле я бы свою свободу слова ограничивал. Но эта точка зрения не распространяется на людей, которые работают в «Слоне», «Большом городе» или на телеканале «Дождь».