На прошлой неделе Борис Ельцин назначил руководителем управления по связям с общественностью администрации президента Михаила Маргелова. В интервью корреспонденту "Коммерсанта-Daily" ЕЛЕНЕ Ъ-ТРЕГУБОВОЙ преемник Михаила Лесина МИХАИЛ МАРГЕЛОВ рассказал о принципах работы своего управления, отвечающего за имидж президента России.
— Команда Михаила Лесина, к которой относились и вы, пришла в администрацию президента из рекламной группы "Видео Интернэшнл" после успешно проведенной предвыборной кампании Ельцина. Вы рассматривали это как плату за успех?
— Ни в коем случае. Понимаете, уход из частного бизнеса на госслужбу платой за успех никак не назовешь. Могу объяснить на примитивном примере: я сменил хорошо обставленный красивой итальянской мебелью и прекрасно отремонтированный в стиле "евроремонт" кабинет на Зубовском бульваре на эту вот казенную безрадостную обстановку. Кроме того, я сменил высокую зарплату не последнего сотрудника рекламного агентства на зарплату госчиновника и теперь с абсолютно чистой совестью подпишу декларацию.
— Вы хотите сказать, что Лесин, чье место вы сейчас заняли, действительно ушел именно из-за денег?
— Дело тут даже не в деньгах. Лесин на 200% творческий человек. А у меня просто чуть больше, чем у него, опыта пребывания в государственных структурах. Поэтому мне легче себя убедить в том, что сейчас — тот период, когда надо заниматься именно этим.
— Значит, слухи о разногласиях Лесина с кремлевскими обитателями неоправданны?
— Я думаю, что если бы такие разногласия были и если бы он ушел из-за этого, то мое назначение просто не могло бы состояться. Ведь мы сюда пришли не поодиночке, а одной командой из "Видео Интернэшнл": Лесин, я, Алексей Волин, Владимир Семенов и Андрей Вавра, Наталья Ильина и Александр Минеев.
— Именно ваше управление занимается подготовкой радиообращений президента. Можете раскрыть технологию?
— Я торжественно вам заявляю, что вы — первая газета, которой мы готовы раскрыть кухню радиообращений. Кухня эта проста как солдатский вещмешок и незатейлива как грабли. Раньше два человека, пишущие эти обращения, были в составе нашего управления — Андрей Вавра и Владимир Семенов. Теперь ситуация де-факто превратилась в де-юре: они стали референтами президента. Вместе с Пихоей и Ильиным.
— Оправданны ли слухи о том, что эти "молодые кадры" постепенно оттесняют Пихою и Ильина?
— Не оправданны. Пихоя и Ильин участвуют абсолютно во всех тех же совещаниях, что и Вавра с Семеновым. Ни те, ни другие не стали писать меньше. И у тех, и у других по-прежнему нет выходных.
— Но кто все-таки пишет окончательный текст?
— Мне трудно сказать, кто пишет "кирпичи". Я вам просто технологию расскажу, чтобы было понятнее. Вот день записи радиообращения президента, скажем, ситуация, когда Борис Николаевич находится в Сочи. Я с группой из двух звуковиков вылетаю. Президент входит в комнату, здоровается со всеми. Говорит: ну что, начинаем? Начинаем. Перед ним на пюпитре деревянном для удобства лежит текст. Но прежде чем он его произносит, он в него вносит правку. Я год проработал в журналистике и должен сказать, что правит он лихо.
— А референты могут как-то реагировать на это? Возможны, к примеру, фразы типа: "А вот это давайте не будем так править"?
— А вот этого не бывает. То есть, конечно, диалог с президентом имеет место, но как правило финальная правка остается все равно за ним. А "реагировать"-то референты, конечно, могут... Самое интересное начинается, когда в результате этой нещадной правки, казалось бы, готов уже текст, который, как мы-то считаем, и будет прочитан президентом. Но оказывается, совершенно не факт, что он во время записи радиообращения будет придерживаться этого "канонического" текста. Включается запись, и тут начинается то, что мы называем импровизацией президента. Иногда он на лету выкидывает целые абзацы, иногда вставляет "от себя".
— Можете привести какой-нибудь яркий пример импровизации?
— Могу, но не для печати. Если выключите микрофон.
— В какую сторону он чаще всего меняет текст — ужесточает, смягчает, подгоняет под свою стилистику?
— Из того примера, который я привел вам не для печати, очевидно, что он часто ужесточает текст, обостряет некоторые формулировки, делает их более четкими и однозначными. Хочу подчеркнуть: у текстов, которые произносит президент, есть только один автор — это сам президент.
Пожалуй, самое яркое мое впечатление от общения с президентом — та ясность мысли, которая у него есть. Иногда у него возникают вопросы про то, про это... Просто удивляешься: а откуда собственно, он все это знает?
— А как вы сам думаете, откуда?
— Так вот! Школа!
— Какую школу вы имеете в виду? Партийную?
— Ну, скажем так: партийная школа руководителя.
Это ведь очень заметно, особенно у региональных губернаторов: если у него секретарша из старых обкомовских кадров, то можно быть уверенным, что одновременно у нее ни чай в подстаканнике не остынет, ни телефон не будет разрываться в приемной.
— А у вас все секретарши именно такие?
— Одна моя секретарша прошла тяжелую школу Главного разведывательного управления Генштаба и Штаба Варшавского договора, другая — тяжелую школу Совмина еще в прежние времена. В их отношении у нас нет никаких сомнений. А что касается других секретарш... Трех мы уже уволили.
— Не являясь политиком, вы тем не менее занимаете политически значимый пост. Каковы ваши политические взгляды?
— Ну, в первую очередь это либеральные принципы в западном понимании. Скажем так: я разделяю взгляды Гайдара. Следующий принцип — это прагматизм: полезно и нужно то, что что хорошо для государства. Третий: я придерживаюсь государственнических убеждений. Как ни высоко это прозвучит, я убежден, что Россия была, есть и должна быть великой державой.
— Когда вас звали на эту работу, вам объясняли, какую позицию вам нужно занимать? Или наоборот, вас взяли благодаря этой позиции?
— Мне никто ничего не объяснял. В "Видео Интернэшнл" меня заманили тем, что я там буду заниматься делом, к которому нас, собственно, и готовили в институте: быть бойцом идеологического фронта. То, чем мы должны были бы заниматься при советской власти. Ведь после нашего института (ИСАА) было всего два пути карьеры: либо ты идешь по партийной линии, либо по чекистской. Все остальное — это только ответвления от этих линий: либо ты в АПН, либо в МИДе, либо в идеологической отделе ЦК. Либо ты в ПГУ сидишь в Ясенево. А когда меня брали в администрацию, никто ничего про взгляды уже не спрашивал: президентские выборы все и так показали. 4 июля 1996 года после той памятной ночи в восемь утра я комментировал итоги выборов для "Би-Би-Си" вместе с одним видным деятелем КПРФ. Мы в свое время пересекались по моей работе в международном отделе ЦК партии. Тогда, в 1984-1985 годах, он слыл либералом. И некоторым образом даже демократом. А после этого интервью в прошлом году он сказал мне: "Ты корни продал, тебя повесить надо". Я с этим не согласен.
— То есть вы считаете, что проблема не в конфликте между нечекистами и чекистами, а в конфликте между их старой и молодой формацией?
— Это не проблема возраста. И это не проблема семей. Если бы до сих пор была советская власть, мы с этим человеком вместе рассказывали бы анекдоты про Брежнева, пили бы на кухне водку и говорили бы о том, как много идиотизма вокруг.
— Но на работе оба делали бы то, что он продолжает делать сейчас?
— Да. Но не совсем так. Все-таки в той системе международный отдел ЦК партии был достаточно продвинутым местом. Извините, выходцы из международного отдела ЦК КПСС — это Ястржембский, это Малашенко.
— А кстати, помогают вам сейчас подобные старые связи в сегодняшней работе?
— Что касается Ястржебского и Малашенко, не знаю... Кто был тогда я, и кто были они... Я был переводчик, ниже меня была только урна. А они уже тогда были референтами. И мы работали в разных зданиях. Другое дело, что школа действительно одна. По большому счету в жизни мы говорим с ними на одном языке. И это ведь не только здесь. Прослойка тесна. Наше поколение сейчас подрастает, какие-то позиции занимает. Ну звоним мы, скажем, Саше Орфенову на НТВ, который японист из ИСАА. Естественно, у нас есть какой-то общий background. Я могу ему сказать по-японски "Здравствуйте, как дела?". Ведущий политобозреватель по международным делам Костя Эггерт — мой одногруппник. Он тоже закончил ИСАА (арабский язык). Заместитель пресс-секретаря Центробанка — арабист, ИСАА, на два года младше нас. Шеф-редактор программы "Сегодня в полночь" Анна Мельникова — моя однокурсница, но с японским языком. Евгений Киселев окончил ИСАА, после этого одновременно со мной преподавал персидский в Высшей школе КГБ. Про Министерство иностранных дел я уже просто молчу. В "Профиле" Елена Туева — старше нас, ИСАА, убейте, не помню, какой язык. Корреспондент ОРТ в Каире, до этого закрывавший все горячие точки в России, Андрей Муртазин — одногруппник, арабский язык. Мы с ним даже в ТАССе вместе работали.
— Так если это не проблема поколений, то почему вы с этим вашим бывшим коллегой по ЦК КПСС так не понимаете друг друга?
— Это проблема менталитета. Я уверен, что если бы в момент издыхания советской власти этот человек смог устроиться, причем даже не только материально, но в первую очередь морально... Психологи это называют адаптировался — не адаптировался. Вот если ты не адаптировался, то начинаешь всех вокруг ненавидеть и думать, что ты один такой заидейщик, а все кругом — жидомасоны, родину Западу продали. Неправда это.
— Раз вы смогли адаптироваться сейчас, то вы сможете адаптироваться и в случае возврата старой системы?
— К регрессу адаптироваться не хочется и не стоит. Не буду ни в коем случае. Поэтому и буду сейчас делать все, чтобы следующие выборы не были судьбоносными.