В Московском музее современного искусства в Ермолаевском переулке открылась выставка «Некрореализм», сделанная куратором Русского музея Олесей Туркиной как спецпроект IV Московской биеннале современного искусства. Это первая большая ретроспектива, прослеживающая историю легендарного движения в искусстве Петербурга с середины 1980-х до наших дней. Жизнестойкости искусства, посвященного смерти, дивилась АННА ТОЛСТОВА.
Синюшные и землистые, покрытые пятнами, изъеденные червями, вздувшиеся, разлагающиеся, с рублеными ранами, патолого-анатомическими разрезами или попросту расчлененные — герои этой живописи производят сильное впечатление. Особенно один — пятнистый и округлившийся, как глобус, с полотна Владимира Кустова «Если бы парни всей земли...» (1989). Некрореалисты сосредоточились на том аспекте реальности, который весьма наукообразно описывается в кустовском трактате о «некрометоде»: «Смерть — форма существования объекта уровня человек от момента окончания абсолютного умирания до момента потери формы объектом». Листы из программного трактата развешаны по всем этажам, листы из судебно-медицинского атласа, некогда вдохновившего некрореалистов на занятия живописью, развешаны по лестнице, в залах наподобие колонн расставлены срубленные стволы деревьев — образ, важный для всех адептов движения, но особо любимый его отцом-основателем Евгением Юфитом, один из киношедевров которого повествует о секретных опытах по гибридизации человека и дерева (все юфитовские фильмы показывают на выставке). Между стволами висят жутковатые, большей частью черные картины, на которых разнообразные «объекты уровня человек» неуклонно стремятся к «моменту потери формы». А на этикетках под этой живописной мамлеевщиной можно прочесть звучные имена: Андрей Мертвый, Леонид Трупырь, Дебил и Серп.
Развеселая панковская компания — Андрей Курмаярцев (Мертвый), Леонид Константинов (Трупырь), Евгений Кондратьев (Дебил), Юрий Красев (Циркуль), Анатолий Мортюков (Свирепый), Игорь Безруков, Валерий Морозов, Владимир Кустов, Сергей Бареков (Серп) — собралась вокруг режиссера-художника Евгения Юфита в Ленинграде в середине 1980-х. Начав с хулиганских уличных перформансов, некрореалисты вскоре переключились на съемки в юфитовской студии экспериментального кино «Мжалалафильм», и это были чистые, не замутненные никаким систематическим, особенно художественным, образованием эксперименты в жанре нуар-макабр. Поток той же паранормально-криминальной жути щедро лился на перестроечного телезрителя из программы «600 секунд», но команде некрореалистов блестяще удавались опыты по гибридизации бытовухи и артхауса, так что чернушный материал поднимался до уровня поэзии Фридриха Мурнау, Жана Кокто, Олега Григорьева и Венички Ерофеева.
Они были молоды и веселы, Советский Союз — стар и смердел, как труп, загнивающий нонконформизм сметала новая волна, и некрореализм пришел, чтобы дать пинка омертвевшему соцреализму и плюнуть на его могилу. Олеся Туркина постаралась собрать на выставке ряд редких, ранних, еще цветных и совершенно разухабистых картин середины 1980-х — начала 1990-х, и по ним видно, что некрореалисты, наряду с «Мухоморами», «Чемпионами мира» или «Новыми художниками», были частью одного ньювейверского поколения, страстью к лабораторной паранаучности сближаясь с «Медицинской герменевтикой». Много кто из художественной молодежи тогда претендовал на наследство абсурдиста Хармса, но у некрореалистов, поставивших в петербургском тексте, что весь XX век жил поэтикой умирания, жирную точку в духе обэриутского дадаизма, имелось больше прав.
Прежнего, лихого и разудалого, некрореализма больше нет: драйв ушел, компания, с триумфом встреченная на Западе в первой половине 1990-х, распалась, и сейчас жизнь танатологического движения поддерживают лишь трое — Евгений Юфит, Владимир Кустов и Сергей Серп. Да и то кажется, что Юфит, ушедший в «большое» параллельное кино, и Кустов, ушедший в эстетские инсталляции и теоретизирование, продолжают заниматься некрореалистической живописью и фотографией по инерции. Собственно, вся стильно выстроенная экспозиция «Некрореализма» на две трети состоит из новых, 2000-х годов, кустовских инсталляций, юфитовских орнаментальных картин и снятых пинхолом пейзажей какой-то загробной страны, наверное Похьелы. Под этот мертвенный академизм теперь подводят философскую базу, но ссылки на Лакана и Жижека не способны его оживить. Видимо, даже самые прекрасные объекты уровня художественное движение так же неуклонно стремятся к моменту потери формы.