Параллельный мир детства
Игорь Гулин "Об игрушках и людях" в Grand Palais
В парижском Grand Palais проходит выставка Des jouets et des hommes — "Об игрушках и людях", огромное исследование игрушек от древнеегипетских ежиков до сверхтехнологичных японских роботов — их эволюции, типологии, роли в жизни человека. Иначе говоря — целый дворец мишек и паровозиков.
Выставка эта — удивительная история перемен и постоянства. Все эти куклы и солдатики вроде бы разительно меняются, а с другой стороны, остаются в сущности одинаковыми на протяжении столетий, а иногда и тысячелетий: вдруг в одном ряду с героями звездных войн оказываются какие-то древневосточные фигурки. И разница между ними совсем невелика. В этом смысле можно сказать, что среди всех объектов обихода игрушки ближе всего к неизменной сущности человеческого, задают какие-то важные координаты того, что такое homo sapiens.
Впрочем, следить за эволюцией, конечно, очень увлекательно: вроде эти медведи те же, что наши — но одновременно пугающе другие. Неузнавания тут примерно столько же, сколько узнавания. К тому же есть вещи и совсем странные. Причем по времени они в основном отстоят от нас не так уж далеко. Это может быть настольный футбол, где вместо безликих мужчин в форме — грациозные Барби. Или патриотический набор из фигурок Гитлера, Геринга, Геббельса и Рудольфа Гесса. Или комплект для служения домашней мессы, включающей игрушечное пресуществление.
Конечно, эта выставка — исключительно для взрослых, и взрослые могут найти к ней несколько подходов. Самый очевидный — игрушки и весь образуемый ими детский мир суть отражение взрослого, упрощенное представление взрослых о себе: девочкам — куклы, мальчикам — солдатики, и так далее. Хотя часто эта подготовка к взрослости выражается в довольно причудливых объектах. Впечатляет, например, роскошный гардероб производства компании Hermes, сделанный для любимой куклы какой-то маленькой европейской принцессы. Или стоящая в ряду с машинками веселая атомная боеголовка, выпущенная в Америке в 1958 году — на случай, если мальчик захочет бомбить СССР.
Другой сюжет — отношения игрушек со стилем взрослой культуры. Так, многие вещи вековой давности напоминают то экспрессионистов, то примитивизм Анри Руссо. Можно увидеть собачку, выполненную по эскизу поп-артиста Кэта Хэринга в его издевательской манере, и зверей, сделанных на фабрике конструктивиста Хоана Торреса Гарсии. Гарсия превратил обычные деревянные игрушки в очаровательные авангардные конструкторы — кажется, чуть ли не первым, что естественно для конструктивиста, придумал возвести сборно-разборность из служебного в сущностный принцип детских вещей. Такого рода историй, если внимательно бродить, можно высмотреть множество.
Однако самый интересный сюжет — эмоциональный. Ходя по этой выставке, человек испытывает одновременно ностальгию и омертвение, умиление и почти ужас. Можно сказать, что все это чувствует взрослый, сталкиваясь с детством. Детством пустующим, не представительствуемым конкретными детьми, одновременно знакомым и непонятным. В этом огромном пространстве в отсутствие самих детей будто бы происходит какая-то неясная остаточная жизнь (отчетливее всех это уловили Ян Шванкмайер и его последователи братья Куай, Иржи Барта — рассматривая экспозицию, нельзя не вспоминать их фильмы).
Помимо игрушек, на выставке есть немного обрамляющих "взрослых" материалов, среди них — картины на детские темы. Одна из них принадлежит незначительному портретисту Раймону Леви-Строссу. На ней изображен восседающий на механической лошадке симпатичный мальчик — будущий антрополог Клод Леви-Стросс. И этот этнографический курьез выглядит не таким уж случайным.
В каком-то смысле, чувственный опыт из этой выставки полностью противоположен рациональному выводу. История игрушек — достоверный скол с истории человечества. И одновременно она будто бы не имеет к ней отношения. Кажется, все это — предметы обихода неизвестного карликового племени с напоминающими наши и одновременно совершенно неузнаваемыми традициями. И то, что все эти вещи расставлены по полочкам в соответствии с категориями нашего взрослого сознания, не приближает нас к их пониманию. Из каждого медведя лезет не только труха, но и совсем другая, пока неизвестная логика.
Париж, Grand Palais, до 23 января