По всей стране горели леса, в Подмосковье — торфяники. Москвичи глотали смог и спасались на дачах — поближе к торфяникам. На летний отдых из экономии поехали в Сочи — и многие зареклись это делать впредь. А еще разгорелся скандал с Bank of New York, который полиция США обвинила в отмывании денег русской мафии — сумма $4,2 млрд была сопоставима с бюджетом РФ. Да и зимой припекало: в феврале в здании УВД Самары сгорели 57 милиционеров, а также все материалы операции "Циклон", направленной против автовазовской мафии.
Еще 1999 год ознаменовался торжественными именинами — 200-летием Александра Сергеевича Пушкина. Незадолго до этого громко прозвучало высказывание мэра Москвы Юрия Лужкова о том, что "Пушкин — это наше все!". Все почему-то взялись подтрунивать над фразой мэра, видя в ней некий экивок, корявость мысли, косноязычие. Просто мало кто помнил, что фраза "Пушкин — наше все" принадлежит литературному критику XIX века Аполлону Григорьеву (ему, кстати, принадлежит помимо прочего еще и знаменитый романс "Две гитары, зазвенев..."). В статье 1859 года "Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина" Григорьев писал: "А Пушкин — наше все: Пушкин — представитель всего нашего душевного, особенного... Пушкин есть первый и полный представитель нашей физиономии".
Видел бы Александр Сергеич наши посткризисные физиономии. Но в этом смысле еще интереснее звучит мысль Гоголя, написавшего гораздо раньше, в 1832 году, в статье "Несколько слов о Пушкине": "Пушкин... это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет".
По прошествии указанного срока после рождения поэта его потомки — те самые "русские люди в развитии" — по-прежнему ругают власти, клянут заевшихся банкиров, разглядывают в телевизоре "человека, похожего на генпрокурора", пребывают в ужасе от взрывов домов по всей России, переживают полный крах экономики, затягивают пояса... И проводят масштабные торжества в его честь.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ
Но вот мой личный социальный опыт наполнен другими, более простецкими, символами. Для меня лучшей метафорой постсоветского общества выглядит один заурядный случай из армейской практики. Жарким летом 1982 года вместе с другими обритыми новобранцами я находился в трехдневном полевом выходе (обязательное испытание накануне присяги). На вторые сутки после 50-километрового марш-броска наша рота упала замертво в тени сосновой рощицы. Вода во флягах закончилась у всех еще в первый день, а организовать подвоз новых запасов офицерам почему-то не удалось. И вот счастье — во время отдыха подъезжает грузовик и сгружает на землю бочку воды.
И тут начинается форменный бедлам: ошалевшие от жажды солдатики, все 150 человек, ринулись одновременно штурмовать резервуар с флягами наперевес. Сержанты-старослужащие пытались построить очередь, но никто не слушал. Коллективный разум напрочь отказал, каждый боялся, что всю воду выпьют те, кто успеет первым, каждому хотелось получить свое немедленно. Задние напирали на передних, а у самой воды завязывались настоящие драки, так что даже те, кто уже с торжеством занес флягу, никак не могли ее наполнить. Воинское подразделение превратилось в толпу, повиновавшуюся только инстинктам.
Конечно, не все дрались за воду — несколько "самых умных" высокомерно встали в сторонке, не желая участвовать в этой вакханалии. Этим было очевидно несколько вещей: 1) воды в бочке достаточно, чтобы напоить всю роту, 2) для этого необходимо построиться в колонну по четыре и спокойно наполнить фляги по очереди, 3) даже для самых крайних ожидание займет максимум минут десять, 4) если не удастся навести порядок, то бочка будет опрокинута за пару секунд.
Удовлетворенные чувством превосходства над "стадом", "отстранившиеся" попытались призвать офицеров приструнить толпу и помочь сержантам навести порядок. Но офицеры (у которых были собственные запасы воды) предпочли передохнуть на травке. Кроме того, офицеры понимали, что могут не справиться с толпой, а терять авторитет не хотелось.
Короче, сержанты после безуспешных попыток образумить толпу (в том числе и с помощью стрельбы в воздух) решили умыть руки. Со словами "Так вам и надо, бараны!" они отошли в сторону — и бочка тут же была опрокинута.
Излишне приводить последовавшие комментарии. Тут и слезливое отчаяние обездоленных масс, и самодовольное урчание тех, кто успел хапнуть воды и теперь пытался где-нибудь скрыться, и яростное рычание тех, кто привык силой добывать блага жизни и был в этот раз позорно обделен, и язвительные пассажи "наблюдателей" в адрес тупоголовых сослуживцев и бездарных офицеров.
Согласитесь, прелестная пародия на наше общество со всеми его архетипическими персонажами. Никто не выглядел красиво и никто не вызывал сочувствия: ни "правительство" (офицеры), ни "силовые структуры" (сержанты), ни "высокодуховные интеллигенты-журналисты-политологи-экономисты") (наблюдатели), ни бестолковые и обиженные на весь мир ширнармассы, ни "предприимчивые олигархи" (те, кто оказался шустрее других и кого потом отловила группа ребят посильнее ("бандюки"), отобрав фляги с водой и накостыляв по шее). Все вместе при всем различии жизненных подходов обеспечили себе крах и нищету.
Именно те 18-летние юнцы через 10-15 лет стали активными участниками капиталистических преобразований 90-х. И распределили блага страны именно так, как привыкли: кто-то захватил места у поилки, кому-то, кто подносил им "фляги", достались брызги, еще кому-то — белые одежды обличителей и разбитое корыто. Как заметил один приятель, "люди делятся на тех, кто совершает то, что происходит, тех, кто наблюдает за тем, что происходит, и тех, кто ох...евает от того, что происходит".
А еще я в тот первый год службы увидел плакат на территории части: "Армия — модель общества!". И поразился прозорливости советской пропаганды. И сейчас я по-прежнему уверен, что ни Аполлон Григорьев, ни Юрий Лужков не были правы: армия и дедовщина — наше все, вовсе не Пушкин.
"Обычный" порошок против Procter & Gamble
В 1999 году кризис как бы стабилизировался. Агония стала для бизнеса рутинным явлением. Те, кто продолжал выплачивать зарплаты, считались процветающими. Зато ушли в небытие прежние громкие банковские бренды — "Менатеп", ОНЭКСИМ, "СБС-Агро", "Российский кредит", Инкомбанк. Владелец последнего Владимир Виноградов, активный борец за лакомые промышленные активы и ветеран информационных войн, уже имел проблемы со здоровьем. Через три года он тихо скончается на съемной квартире в спальном районе на юге Москвы и банкиры — бывшие друзья и соперники — будут скидываться на его похороны.
Главный урок года, как выразился тогда один эксперт,— "люди могут больше, чем деньги". Пока импортеры приходили в себя, отечественные производители набирались уверенности и наращивали долю рынка. Самым ярким и одновременно парадоксальным событием стало появление конфет "Коркунов". На фоне всеобщей депрессии вдруг нахально является продукция премиум-класса по очень нескромным ценам — и завоевывает успех. Некоторые аналитики видели в этом какой-то невероятно хитрый ход, дьявольский расчет рыночного гения. Но все было проще: как потом вспоминал сам Андрей Коркунов, свою фабрику в Одинцово он начал строить еще до кризиса вместе с итальянским партнером, который в какой-то момент вдруг вышел из игры и оставил предпринимателя в крайне тяжелом положении. Было два выхода: бросить все и ограничиться понесенными убытками либо во много раз увеличить риски и довести проект до конца. Бывший военный пошел ва-банк и победил.
Еще одним заметным явлением стало вторжение на российский рынок украинской водки Nemiroff — "Особливой" и "Медовой с перцем". Руководивший в то время компанией Яков Грибов, как и Андрей Коркунов, не поддался веяниям времени и не нырнул в массовый сегмент, а, напротив, сделал ставку на качественную продукцию по средним ценам. И тоже выиграл.
Но в целом, конечно, преобладал "тренд на понижение". Супермаркеты "Седьмой континент" и "Перекресток" отказались от пафосного имиджа и привели цены к реальности, став магазинами "для всех". Запросы специалистов тоже стали реалистичнее: в условиях безработицы приходилось терпеть снижение зарплат вдвое-втрое. Запомнился шуточный митинг финансистов и брокеров на Арбате, когда они протестовали против безработицы и задержек получки.
А еще пошла в народ сотовая связь — именно в посткризисный год на прилавках появились мобильники по вполне демократичным ценам. Вскоре побывавших за границей россиян перестали удивлять зарубежные бомжи, разговаривающие по сотовому телефону.
Оригинально заявил о себе Ангарский нефтехимический комбинат, начавший выпуск стирального порошка под брендом "Обычный". Это был остроумный удар по продукции Procter & Gamble, которая сравнивала в телерекламе свой порошок Ariel с неким "обычным порошком". Теперь ангарский порошок "Обычный" мог убить сразу несколько зайцев — обвинить мирового производителя в некорректном сравнении, причинении материального ущерба, морального вреда и т. д. А заодно бесплатно "прокатиться" в чужой массированной рекламе.
Подешевели и развлечения. Иностранцы сходили с ума по Москве и ее возможностям, особенно в плане ночной жизни. Но как раз в марте 1999-го закрылся знаковый клуб эпохи — Hungry Duck. Этакое насиженное гнездышко разврата в здании Центрального дома работников искусств, пользовавшееся дурной славой у властей и огромной популярностью у экспатов, а также у столичных девушек, которым в рамках Ladie`s Nights полагалась бесплатная выпивка и дозволялись топлесс- и поплесс-танцы на барной стойке.
Управлял клубом канадец Даг Стил, который вошел в долю со странной чеченско-калмыцкой группой бизнесменов — они обеспечивали "крышу". Вскоре Даг глубоко изучил российский бизнес — угрозы, "стрелки", попытки похищений и покушения на убийство стали буднями его бизнеса. После закрытия "Утки" Даг вспоминал, что четверо его первых партнеров вскоре погибли. Причем последний, чеченец Роман, умер сразу после того, как назначил Стилу "стрелку". Боясь за свою жизнь, Даг взял на встречу РУБОП. А на следующий день милиционер сообщил Дагу, что ему ничто больше не грозит, так как Романа... хватил сердечный приступ.
Но если бандитам не удалось уничтожить бизнес, то это легко проделала престарелая балерина Ольга Лепешинская, входившая в руководство ЦДРИ. После того как бесстыжие пляски на барной стойке стали обсуждать в Госдуме, она добилась расторжения договора аренды с клубом, и все "крыши", включая рубоповцев, бессильно развели руками.
Вот несколько фактов, которыми Даг Стил подвел черту под деятельностью "Утки" в своих мемуарах: "Восемь выстрелов в баре, пять пуль в полу и три в потолке. Выпито более 1 млн пинт пива, обслужено более 1,5 млн посетителей. Милицией заведено 256 уголовных дел, связанных с клубом. Более 2 тыс. заявлений о потере паспортов в баре. Три угрозы о заложенной бомбе. Одна попытка похищения владельца, пять угроз убийства. Более 250 зарегистрированных драк в баре. Более 40 вызовов скорой для оказания помощи посетительницам, свалившимся с барной стойки. В октябре 1996 года жена Ельцина посетила клуб с двумя православными священниками (на стойке не танцевали)".
Плакаты были сняты по звонку из "Сибнефти"
Еще тот год был богат на "грязные технологии". Весной Дума неудачно пыталась объявить импичмент Ельцину. Была чехарда в правительстве: в мае Ельцин снял с должности премьера Евгения Примакова, заподозрив у него президентские амбиции, а в августе Сергея Степашина сменил Владимир Путин. Еще была долгая история со смещением генпрокурора Юрия Скуратова: тот отказался уходить, и в тот же день на телеэкранах появился обнаженный человек, похожий на генпрокурора, в окружении дам, похожих на проституток.
В ответ шли выпады в адрес доверенных людей из круга президентской "семьи". 12 июля в Москве появились плакаты с текстом: "Рома думает о семье. Семья думает о Роме. Поздравляем! P. S. Рома выбрал классное место". С плакатов улыбался никому не известный молодой человек, в котором только самые осведомленные могли узнать главу "Сибнефти" Романа Абрамовича. Плакаты были сняты в тот же день по звонку из "Сибнефти". Но плакатная война продолжалась: через 10 дней город украсили 20 рекламных щитов, посвященных другому олигарху. В них призывалось "выкорчевывать баоБАБы" (БАБ — известное сокращение фамилии, имени и отчества Березовского).
Ответ не заставил ждать. Ровно через неделю в двух газетах появилась полосная реклама: "СТУЛЬЯ ДЛЯ ЛУЖниКОВ. Звоните. Спросите Лену".
Культура плакатной агитации в советской истории была развита со времен Маяковского и "Окон РОСТА". И в дальнейшем высоко ценилось умение поцеловать или лизнуть шершавым языком плаката — то очередного генсека, то любимую партию, то трудящиеся массы. Но впервые в истории наружная реклама использовалась для сведения счетов между ветвями власти.
Добавим, что публичные выяснения отношений бывали и до, и после 1999 года. В 1996-м глава обувной фирмы Vena Moda Austria Александр Шарапов вывесил на улицах Москвы портрет своей жены Светланы с надписью "Я тебя люблю!". Примерно то же, но с большим размахом проделал в 2000 году бывший и. о. министра финансов Андрей Вавилов, один из самых богатых и влиятельных чиновников в стране, разместив призывы к своей жене, актрисе театра "Ленком" Марьяне Цареградской, "Привет, Марьяна" и "Я тебя люблю".
Ну а чем закончился год, все хорошо помнят: после серии взрывов в Буйнакске, Москве и Волгодонске в Чечню были введены войска — и началась вторая чеченская. Созданный Борисом Березовским блок "Единство" победил на выборах и затем примирился с блоком Лужкова и Примакова "Отечество — Вся Россия" — появилась партия "Единая Россия". А за 12 часов до нового 2000 года Борис Ельцин извинился перед россиянами за все. И представил им нового президента — Владимира Путина.