Платежки от Калининграда до Владивостока у "СБС-Агро" проходили чуть ли не быстрее, чем у ЦБ. В каких условиях строился банк и почему закончил свое существование, его основатель рассказал специальному корреспонденту "Денег" Максиму Буйлову.
Александр Смоленский фигура легендарная, про вас много легенд в свое время ходило, и про купленный диплом, и про отсидку в тюрьме.
— Я числился в одном институте в Казахстане. Но из этого ничего не получилось, мне тогда диплом так и не дали, потом уже я поступил в Академию налоговой службы и также заочно отучился и получил диплом. Конечно, хорошо бы получить системные знания. Но куда я хотел, туда меня не пустили (националитет подкачал) — я поступал в Полиграфический на журфак.
Вы хотели быть журналистом?
— Это была моя голубая мечта. У меня русский язык, литература всегда на пятерки были. Сочинения шикарные писал. Мне предложили на технологический факультет, но это не мое, цифры, металлы, я плюнул на все и ушел в армию. На этом закончилась мечта. А про тюрьму — это сочинение моих конкурентов. Тогда модно было писать всякие аналитические записки и посылать их в разные нужные инстанции. Бог им судья!
Как вы стали кооператором?
— Меня затолкали в кооперацию в октябре 1987 года. У меня была прекрасная зарплата. Тогда Горбачев разрешил платить итээрам (инженерно-техническим работникам.— "Деньги") по результатам деятельности. Хозрасчет и самоокупаемость. У меня зарплата была 1200 руб. Какого хрена мне куда-то уходить, я прекрасно себя чувствовал. Но потом собрали партхозактив. Я работал в Главмосремонте в Первомайском районе. Черт меня дернул за язык. Предложил расширить услуги треста населению, но уже за отдельную плату. Типа сервиса.
Предпринимательская жилка взыграла?
— Может быть, но скорее ощущение свободы. К тому же было постановление ЦК КПСС и Совета министров "О кооперации в Советском Союзе". Такое-то количество кооперативов создать по направлениям. А направления тогда были — танцевальные кружки и кооперативы по переработке вторичного сырья. Общепит позже разрешили.
А какой-нибудь пошив чего-нибудь?
— На это патенты были еще до того. Наш главк решил создать кооператив по переработке вторичных ресурсов от строительства. По их замыслу разбирают старые дома, и мы, как идиоты, должны собирать старые унитазы, их отмывать и пускать во вторичную продажу. Я так послушал — забавное мероприятие. Ничего мы разбирать и отмывать, конечно, не собирались. Придумали себе задачу. А тогда каждый месяц начальник главка должен был получать справку, сколько мы отреставрировали и вернули в народное хозяйство имущества. Ну, вот мы и писали, что они хотели. Кооперация в то время была чистое изъятие наличных денег из государственного оборота.
Каким образом?
— Схема была очень простая. Вы пришли из хозоргана казенного предприятия, вам нужно то, что идет по разнарядке, по фондам или в розницу. То, что в розницу, можно купить только за наличные деньги. Вы мне переводите деньги по перечислению под договор. Я иду в банк, а у кооперативов тогда не было ограничений на снятие наличных денег со своего счета. Мы снимаем эти деньги и идем с ними в магазин.
То есть, это первые конторы по обналичке?
— Сто процентов. Да так многие работали. Потом мы вам, счастливому, отдавали фондируемый товар и брали свою небольшую комиссию. Это не нынешняя обналичка была, мы на самом деле реальный товар предоставляли. Кооператив был посредником, который якобы восстановил вторичный товар и продал тому, кто в нем нуждался по розничной цене. Бизнес очень хороший. Вот, например, обои мы якобы восстанавливали. Пришел народный контролер, какой-то дурачок, говорит: "Вы обои продали, что вы с ними делали". А нам какие-то бешеные деньги проплатили, видно, ремонтировали большой объект. Мы отвечаем: "Как что, края подрезали, подравнивали, рисунок подгоняли, вы что думаете, просто из неликвида сделать хорошие обои?" В 1987 году у нас не было отчетности, мы не платили налоги. Это потом райфинотделы взялись за нас. А до этого был запрет подходить к кооперативам вообще всем: ментам, финансистам, чекистам, народным контролерам, никому нельзя было подходить. В этом плане Горбачев с Рыжковым заняли очень жесткую позицию. Наверное, понимали, что по-другому с мертвой точки дело не сдвинешь. Напугаешь людей, они разбегутся, и потом уже не заманишь. А там цеховики вылезли со своими бабками, денег в стране навалом стало. Новую машину на барахолке Автозаводской только по двойному счетчику купить можно было. И покупали, я сам покупал. Чего экономить, если завтра еще принесут.
Когда вы первый банк создали?
— В 1988 году, он назывался "Кредит-Москва". Но те, кто его регистрировал, у меня устав сперли. Я заплатил деньги, а там были чиновники Госбанка, ребята, которых я нанял этот устав сочинить, они же его и унесли. "Кредит-Москва" получил лицензию N5 (от 21.09.1988 в Госбанке СССР), а я потом на "Столичный" получил уже лицензию N61 в феврале 1989 года.
У вас такое патриотическое отношение к Москве было?
— Это не мое название, мы придумали какое-то "тру-ля-ля чего-то там", а нам в Госбанке говорят: "Вы где собираетесь работать-то, на Луне что ли?" Такая тетка, типичная чиновница, Госбанк Союза. Мы там ходили, как овцы,— где мы, а где они... Во сне не приснится, что в эти двери вообще пустят. "В Москве будете работать, вот "Столичный" будет, все",— говорит. Так банк стал называться "Столичный".
Тогда ведь банки создавали не из-за того, что это прибыльный бизнес, а под конкретные задачи: есть кооператив, ему нужно проводить расчеты.
— Просто достали эти государственные банкиры. Все выли от них. Каждый поход в банк надо было то шоколадку отнести, то коньяк, то денег. А там тебе швыряют в лицо эти платежки. Нас кошмарили по полной программе, задерживали чеки, не выдавали деньги, выбрасывали платежки, теряли. Мой юрист сидел в рабочей группе, которая разрабатывала закон о кооперации. В нем сначала были кооперативные банки, а потом Рыжков сказал: "Какие еще на хрен банки?" — и вычеркнул. Но люди поднапряглись, и в результате все получилось. И кстати, Геращенко очень большую роль в этом сыграл. Он тогда был председателем Госбанка СССР. И если бы он не захотел, никогда бы этого не было.
То есть он поддержал идею создания частных банков?
— Может, он и не выступал за это горячо, но он промолчал. А он умеет промолчать. Геракл всегда был для нас монстром. Два раза его прогоняли, два раза мы его возвращали, даже без особенного его желания. Всегда его назад вытаскивали, потому что ситуацию только он мог разрулить. Вообще единственный человек, с которым там можно было разговаривать. Он поначалу со мной в принципе не общался. Ну, это понятно — где он и где я. Кооператор какой-то долбаный пришел. А дедушка, он и в Ливане работал, и в Германии, и в Сингапуре, и чего там у него только не было. С историей дедушка. Он член ЦК, глава Госбанка. Но потом время прошло, у нас установились достаточно доверительные отношения. Нельзя сказать, что они были дружескими, они не могли быть дружескими ни по возрасту, ни по знаниям просто. Но с ним всегда было интересно. И выпивали с ним, и можно было напрямую поговорить.
А со следующим главой ЦБ Сергеем Дубининым какие отношения были?
— В 1994 году пришел Дубинин, за него бегали, ходатайствовали менатеповцы, говорили: "Ребята, все будет хорошо, проблем не будет". А у нас не было особенных проблем и со старым Госбанком при Геракле. Но у Геракла тоже сложилась ситуация, когда вокруг него собрались одни "мухоморы". Все замы у него запредельного возраста были, старше него. И они делили — вот этот наш профессиональный банкир, а этот непонятно откуда прискакал. И это мешало, и ему самому, мне кажется, мешало. Так что когда он ушел, никто особенно не горевал. А эти ребята подобрались зубастые, у них, как я понимаю, задача стояла простая — надо заняться приватизацией ни много ни мало Центрального банка. Я думаю, что та бешеная коррупция, которую сегодня мы имеем, в том числе в Центральном банке, зародилась в период правления Дубинина. При Геращенко представить себе, что вы кому-то можете предложить денег в ЦБ, было просто немыслимо. А после ухода Геращенко потихоньку, потихоньку процесс пошел.
Если вернуться к 1991 году, что почувствовали, когда узнали о ГКЧП?
— Тогда ощущения были неприятные, потому что мы были в списках подлежащих задержанию по Москворецкому району. Все утро уничтожали бумаги, в основном клиентские — года два их после этого восстанавливали. А потом со страху, с радости сели пить. У нас была столовая в нашем особнячке в подвале. Мы там пили коньяк. Просидели сутки. Вариантов куда-то деваться у нас тогда не было. Было такое уныние. Но мы были моложе, отмороженные, напугать сложно было. Нам терять тогда особенно нечего было. Поэтому быстро оклемались, там и полиграфия пошла, и какие-то деньги начали собирать. Кстати, родителям этих трех парней, которых танками задавило (Дмитрий Комарь, Илья Кричевский и Владимир Усов.— "Деньги"), наш банк, пока мы его не продали, платил пенсию где-то $2000 в месяц.
В 1993-м было проще?
— В 1993 году было страшнее. Это уже были не шуточки. Это все могло кончиться черт знает чем. Вот тут уже пришлось ввязываться в это дерьмо серьезно. Не в том смысле, что, как Гусинский и Гайдар, с пистолетами бегать. Нет, там у всех свои методы были, как вопрос решать, кому как помочь. Было жуткое состояние. Потому что ребята с той стороны подготовились капитально. Как наши все просрали, понять не могу. Ну ладно Ельцин — романтический наш президент, хотя и жесткий, а остальные — предатели просто. В день, когда все началось, я прилетел в Москву, и мне вместо привычного Mercedes подали "Волгу". Я говорю: "А чего, "Запорожец" не нашли?" А мне отвечают: "На Mercedes мы не проедем, стреляют". И мы переулками, закоулками в банк, там уже народ собирали. Надо было охранять отделения, потому что были попытки громить банки. У нас ЧОП был, мы инкассировали весь Калининский проспект. Пришлось из магазинов быстро деньги вывозить, а куда их девать? Того и гляди самих тряханут. А там все перекрыли, сами же менты беспредельничали. Какие-то пропуска стали вводить за деньги. За эти несколько дней каждый пытался себе чего-то отломить. Но ничего, потом полегче стало.
Тогда что ни год — приключения, в 1994 году "черный вторник". Виктор Владимирович Геращенко говорил, что там банки сыграли против ЦБ. Вы играли?
— У коммерческих банков другой задачи, кроме как заниматься коммерцией и извлекать прибыль из этой коммерции, нет. В уставе написано. Это нормально. Но мы в это не играли, я категорически запретил, хотя знал, что есть такая возможность. Была какая-то чуйка, что этого делать не надо. Потому что потом комитетчики налетели, создали комиссию во главе с этим "умником", главой совета безопасности Лобовым. Меня вызывали туда, я пришел с документами, вот наш валютный день за месяц, тут нет сумм, которые могли бы подорвать наше молодое государство. Там Гусинский попал, еще кто-то из ребят, но все выкрутились. Ну Володя играл, потому что он тогда телевидение делал, ему нужна была валюта на покупку аппаратуры.
Вы ведь тоже на НТВ денег дали?
— У меня 35% было. У нас третьим был Бойко, но он никогда ничего не платил, пришлось нам вдвоем расхлебывать. Потом, когда Володя на ноги встал, деньги вернул. У нас договоренность была, что я не буду участвовать в телевидении, что это будет только его проект.
А на выборах 1996 года вы с ним же Ельцина поддерживали?
— Гусинский тогда встал на другую сторону, но ненадолго. Он обиделся на Бориса Николаевича за то, что его в Лондоне шесть месяцев держали. Помните, когда "Мост" клали мордой в снег. Там кортеж Гусинского обогнал машину Наины Иосифовны Ельциной и чуть в сугроб ее не спихнул. Володя больше всех любил у нас ездить с прибамбасами — тогда на халяву можно было мигалку повесить, никто же не проверял. Ну у него впереди две машины, сзади две машины, по бокам две машины. Штабные, хвостовые, черт их разберет. У него за это дело отвечали бывшие гэбэшники. Они обставляли его выезд круче, чем у президента. Наина Иосифовна то ли мужу сказала, то ли Коржакову. Просто пацанские дела, не более того, а раздули из мухи слона. И Гусинскому "разрешили" полгода пожить в Лондоне. Он на это жутко обиделся, и, когда вернулся, начал играть против Ельцина. Но потом мы встретились в своем кругу и договорились, что обижаться можно, но потом. Сначала сохраним возможность заниматься бизнесом в этой стране.
Реальная опасность была?
— Реальная.
Ну выбрали бы Зюганова, и что?
— Все. Сам Зюганов тут ни при чем. А ЦК? А политбюро? А съезд?
То есть вы не допускаете, что в случае победы Зюганова мы развивались бы по китайскому варианту?
— Нет, не допускаю. Наши же ортодоксы. Сейчас гипотетический приход к власти Зюганова мог бы повернуть страну по этому пути. Теперь они сами уже наелись, а тогда они слишком бедные были. И масса была у них больше. Тогда они бы весь бизнес прихлопнули и вернулись к советской модели. Они другой модели просто не знали. С Зюгановым мы встречались в 1996 году, да мы со всеми этими партиями тогда встречались. Не было там шансов. Другой вопрос, сумели бы они загнать всех назад? Они бы получили гражданскую войну. Мы просто так не отдали бы. Серьезно. Я знаю себя и своих коллег на тот момент, мы были готовы на многое.
Фактически же вы с коллегами держали страну в руках.
— Это миф. Страну в руках держал Борис Николаевич.
Но ему приходилось с вами договариваться.
— Кому, Ельцину? Как может удав с кроликом договариваться. Что значит договариваться? Ты или с ним, или не с ним. Он ни с кем никогда не договаривался. В этом его большая проблема и большой плюс. У него есть решение, он его реализует. Вы можете идти с ним вместе его реализовывать или не идти. Это ваш выбор. Но он не опускался до того, чтобы сажать в тюрьму тех, кто не с ним. Он просто вычеркивал человека из своего круга.
Откуда тогда все эти разговоры про семибанкирщину?
— Сами же дали утечку, чтобы показать свою значимость. Борис Абрамович (Березовский.— "Деньги"), помните, тогда духарился в газетках: "мы вам кузькину мать покажем". Создали иллюзию, что якобы эти семь или девять человек вдруг стали олигархами, стали управлять страной. Да бред собачий. Когда Потанина попросили назначить первым замом, это была первая просьба и последняя. Все эти приватизационные конкурсы Ельцина вообще не касались. У Чубайса была маниакальная идея убрать всех красных директоров, обесточить, чтоб у них не было денег и они не могли больше финансировать коммунистов.
Тем не менее, залоговые аукционы принесли серьезную прибыль многим из тех, кто входил в семибанкирщину.
— Залоговые аукционы не могли принести серьезной прибыли, потому что там все активы были куплены за бюджетные деньги. От чего там прибыль? Я получил депозит, купил на него завод, раскрутился — отдал. Вы считаете, что у банков в те годы были такие деньги, чтобы купить нефтепромыслы или крупное предприятие? Они их получили в собственность. Там была политическая задача. Все нормально договаривались. Потом, я знаю, в каком состоянии ребята приняли тот же "Норильский никель". Его директор в тундре пионерский лагерь построил и детей туда возил вертолетом. А еще у него был гараж типа спортивного комплекса, где он ездил на Mercedes, потому что Mercedes у него был, а по тундре на нем не поездишь. Город просто лежал в руинах. Сколько к каждой компании присосок было всех мастей. Я знаю, как ребята нахлебались, пока бандитов всех отшибли оттуда. В таком бы состоянии эти активы никто не купил. С другой стороны, все понимают, что эти активы — это бриллианты, просто грязные. Их надо было только почистить.
Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, как надо было провести эти аукционы?
— Тогда нельзя было ничего сделать по-другому. Просто ребята оказались в нужное время в нужном месте. Если оставить какой-то пакет у государства, тогда никто бы денег не вложил — государству не верили. Ключевые производства — "Норильский никель", Липецкий металлургический комбинат, "Северсталь", "Юганскнефтегаз" — были в жутком состоянии в смысле управления. Государство с них вообще ничего не получало. Только давало. С другой стороны, если я заплатил $300 млн, а это $30 млрд стоит, сколько стоит чистка бриллиантов? У нас были такие обсуждения в нашем круге. Вот, допустим, голландская компания Shell — она в Голландии налоги не платит, потому что зарегистрирована, кажется, на Кипре. Но я знаю, что у нее есть соглашение с голландским правительством, по которому она выполняет свою программу вложений. И такая программа есть на каждый год.
Это благотворительность?
— Нет, это может быть социальный проект, это могут быть коммуникации, инфраструктура — в зависимости от того, что нужно государству. Они понимают, что они голландская компания изначально и должны платить Голландии.
То есть они тоже по понятиям работают?
— А как же. Почему наши не стали договариваться, я не понимаю. Я, кстати, говорил об этом ребятам, что придет время — будут проблемы.
Вы думаете, что в 1996 году вы своей цели достигли?
— Я думаю, что да, там было бы все серьезно.
Для банков все серьезно стало в 1998 году.
— Дефолт — это продолжение деноминации. По моему мнению, это была глубочайшая ошибка. Не надо было это трогать. Но Борису Николаевичу поднесли идею, что это будет красиво.
Получается, что кризис 1998 года был наш локальный?
— Нет, но мы не были особенно интегрированы в мировую финансовую систему. Знаете, сколько у нас было заимствований? По всей стране, вместе с банками, заводами, никелями и так далее? $3 млрд! Это все, что бизнес смог получить на Западе. Акций, считай, не было. Проблемы с ГКО можно было решить, но, очевидно, некому было их решать. И многие не хотели решать этот вопрос, потому что бешеные бабки платили. Там и 250%, и 300% доходность была, правда, выпуски с такой доходностью не всем в руки попадали. Понятно, что эта яма была выкопана чиновниками. Это же не банки придумали и не заводчане. Нас обязывали держать в ГКО около 500 млн новых руб. (после деноминации). Потом все схлопнулось, нам ничего не заплатили. Мы еще кредитовали территории по обязаловке — когда просьба из Совмина идет, что, можешь отказать? Нет, конечно. Мы же все в одной команде. Только в августе 1998 года выяснилось, что мы не в одной команде. Я был на том ночном совещании в Белом доме, когда приняли решение. Сидел за столом вместе с остальными членами похоронной команды. Ничего умнее не придумали, как отказаться от своих долгов.
А были другие варианты?
— Обсуждали разное, но пришли к решению, что банковская система маленькая и если она грохнется, то это не смертельно. Ну понятно было, что Сбербанк не грохнется, ему рубли самосвалами грузили. У государства станок — проблемы нет. А вот если бы промышленность встала, это миллионы. Это вам не вкладчики, которые потеряли не последние деньги. Это реальные миллионы людей, которые лишились бы заработной платы. Поэтому решение было принято однозначное — банки, хрен с ним, выплывайте как хотите, заводы будем спасать. Что против этого можно было возразить? Ничего. По-государственному подходя, это правильное решение было.
Но вам государство тоже помогало, ведь стабилизационный кредит "СБС-Агро" получил.
— Кто его видел, этот стабилизационный кредит? Его направляли напрямую в колхозы. Мы этих денег не видели, они мимо нас шли. А там еще Всемирный банк потребовал, чтобы шесть банков закрыли. Геращенко, я знаю, выступил на правительстве, тогда Степашин уже был премьером, сказал, что глупо ликвидировать системные банки, но кто его слушал.
Тем не менее в итоге все создали себе бридж-банки и свои проблемы решили.
— Да, мы забрали почти всех своих вкладчиков с собой, со всеми рассчитались. Столько труда это нам стоило. Но выплыли, вылезли, причесали и продали. Тогда система страхования вкладов начала создаваться, и у нас все региональные банки в нее вошли. А московский банк, основной, в ЦБ сказали прямым текстом, что туда не пустят. Тогда я сказал, все, так больше нельзя, продаем всю группу. Честно говоря, я просто устал от этого. Росбанк купил ОВК, получил сеть. У них тогда шла предпродажная подготовка, они готовились продать банк французам, Societe Generale. В результате этой покупки они сразу получили филиальную сеть, которая стала второй после Сбербанка.
Сейчас, если посмотреть на тот список системообразующих банков, ни о ком даже воспоминаний не осталось: кто-то иностранцам продан, кого-то просто нет.
— У "Инкома" первого отозвали лицензию, и это было несправедливо. С Володей (Виноградовым.— "Деньги"), царствие ему небесное, всегда были проблемы, он всегда всех посылал. Через губу. Даже нас. Но при этом он делал большое дело, он один тянул военную промышленность. Ее никто брать не хотел. госзаказов не было, как уж они там крутились с Вольским, я не знаю. МЕНАТЕП имел свой бизнес — ЮКОС. Им важнее было спасти его. Гусинский спасал НТВ. У "Роскреда" был Лебединский ГОК. Для них тот бизнес был важнее, и они правы оказались. ОНЭКСИМ спасал "Норникель", им банк нужен был постольку-поскольку. А у меня промоактивов не было, кроме банка, и для меня эта потеря была критична. У нас был проект слить Мост-банк, МЕНАТЕП и СБС. Работали международные аудиторы. Мы реально открывали друг другу карты, показывали, сколько фуфла в капитале. Ни Володе (Гусинскому.— "Деньги"), ни Мише (Ходорковскому.— "Деньги") по большому счету банк был не нужен. Им нужно было банковское обслуживание, а не банковский бизнес. Это было сливание ненужного актива, продать который они не могли: слишком много скелетов в шкафу. Значит, надо было передать кому-то своему. При этом была программа разработана, что менеджмент со временем весь будет зарубежный.
И что помешало это сделать?
— 1998 год, дефолт. Мы в начале 1998 года начали эту программу и должны были слить банки осенью. Все было готово. У меня оценка банка была на тот момент $800 млн. На сегодняшний день я не знаю, сколько это в миллиардах. У них тоже. Мы сливали все как есть и делили поровну. Мне важно было сохранить и приумножить бизнес. Тогда получился бы мощный розничный банк, который мог бы противопоставить себя Сбербанку. Но не повезло. Какое уж тут слияние, когда свои дыры надо затыкать. Кто в речку платежки бросает, кто еще как-то выкручивается. Нам пришлось пройти через внешнее управление АРКО (Агентство по реструктуризации кредитных организаций.— "Деньги"). Мы его про себя называли СБС-АРКО, потому что мы были самым крупным их клиентом. Там были договоренности, что спокойно, без скандалов завершаем ликвидацию СБС, и ОВК становится преемником. Это согласовано было на всех уровнях, в том числе и с ЦБ. Поэтому так быстро были зарегистрированы все филиалы, буквально за один месяц. В регионы телеграммы из ЦБ уходили за подписью Парамоновой. Не потому что она меня любила или не любила. Потому что было дано указание. "СБС-Агро" был расчетный банк. У Сбербанка не было таких возможностей по расчетам, как у нас. То есть мозгов хватало не обрушить систему расчетов. К счастью, к тому времени уже не было предыдущего руководства Центрального банка, которое мне предлагало срочно все продать. Я подписал все закладные, я отдавал им 100% всей группы, чтобы они только ее сохранили. А они в свою игру играли.
С иностранцами, помнится, вы жестко себя вели. Они до сих пор, наверное, помнят "от дохлого осла уши".
— С буржуями вышло несколько неловко. Я привел журналистам The Wall Street Journal слова Геращенко: "А кто будет ножками сучить, от дохлого осла уши получит". Ну у нас перевели только ту часть про уши. Гвалт поднялся, собрали комитет кредиторов буржуинский. Я посидел, послушал, как они друг на друга шипят, и говорю: "Я пошел". Они говорят: "Как это, мы же еще не начинали". Я говорю: "А больше не будет никакого комитета". Они тогда вообще обалдели: "Первый раз в нашей практике, чтобы комитет кредиторов распускал должник". В результате они и получили один цент на доллар. Но, правда, потом, ребята-то все знакомые, бухгалтерские книги свои открыли, посчитали. Они на маржин-коллах хорошо заработали. Когда бумаги падали, и Российской Федерации в том числе, мы доставляли деньги. И они их на маржин-коллах все выбрали до копейки. Все $250 млн, которые мы заняли, мы и отдали и плюс еще проценты за капитал, консультации и т. д. Сейчас со всеми прекрасные отношения. В любом случае расстались нормально.