Глобальный финансовый кризис породил новый жанр как в документальном, так и в художественном кино — перед режиссерами стоит непростая задача: вскрывая природу разразившегося бедствия, не усыпить читателя терминами кредитных дефолтных свопов и субстандартного ипотечного кредитования, а напротив — взбодрить его предсказаниями страшного будущего. Новый виток кризиса усиливает желание сравнить панические предсказания с действительностью.
The Last Days of Lehman Brothers
2009, режиссер Майкл Сэмюэлс.
Последний перед объявлением банкротства уикенд инвестиционного банка снят с глубочайшим сочувствием к тогдашнему управляющему Lehman Дику Фулду. Это непростая задача — аудитория никогда особо не сочувствовала банкирам, а уж тем более после этого кризиса, когда выяснилось, что они на выделенные для их спасения деньги раздавали себе щедрые выходные пособия. Возможное объяснение граничит с теорией заговора: «Би-Би-Си», снимая фильм, ощущала что-то вроде смутного чувства вины за то, что Фулду и акционерам Lehman ничего не досталось по вине британцев, поскольку в последний момент британские власти отказались одобрять выкуп банка английским Barclays, что и поставило точку в его существовании, заодно эффектом домино обрушив мировые рынки. Особой возможности нагнетать драматизм с помощью сюжета у создателей не было — множество мужчин в одинаковых костюмах, обменивающихся фразами «Как 34?! Только что же было 66!», не создают ощущения надвигающейся неумолимо катастрофы (как оно оказалось в реальности), в особенности потому, что надо быть специалистом, чтобы распознать в этих мужчинах ключевых финансовых игроков Америки. Страдания Фулда выражаются в том, что он не ест любимых им свиных ребрышек, а вместо этого хватает себя за лицо. Но все можно простить за короткий эпизод в уборной: Фулд раз за разом машет руками в темноте, чтобы свет включился автоматически, но система не работает. Это, пожалуй, точнее всего передает ощущения участников тех событий.
Too Big To Fail
2011, режиссер Кертис Хэнсон.
Фамилии и должности всех действующих лиц аккуратно всплывают на экране, хотя все равно примерно на десятом банкире их лица сливаются воедино. Если в «Последних днях Lehman Brothers» главный страдалец — управляющий Дик Фулд, то тут все берет на себя министр финансов Хэнк Полсон. Это принципиально отличает фильм Хэнсона не только от большинства других, но и от действительности — большинство экспертов сходятся во мнении, что именно его безрассудная политика на протяжении большей части правления Буша и привела к кризису. Полсон до последнего бьется за то, чтобы не банкротить Lehman, и вообще ведет себя как капитан корабля, который не уйдет с мостика до последнего. На деле решение Полсона о банкротстве банка привело к окончательному обрушению рынка, а затем и к неоправданным тратам бюджета на спасение остальных банков. Не считая этих небольших неточностей, в остальном — все по делу. Полсон рассматривает в бинокль птичек и делает меткие замечания о насекомых — и правда, всем известно, что он страстный любитель природы. Пол Джаматти с седой бородой — точная копия Бена Бернанке, главы Федерального резерва. И как полагается, где-то в середине на мгновение появляются злые русские, которые предлагают китайцам скоординированными усилиями обрушить американский фондовый рынок — так это или нет, неизвестно, но верится охотно.
In Debt We Trust
2006, режиссер Денни Шехтер.
Лента снята еще до разгара кризиса, в 2006-м, что отчасти оправдывает ее наивность и пионерский пропагандистский задор. Долги, вынесенные в название,— это не задолженность по ипотечным кредитам, которая в итоге и подкосит финансовую систему, а кредитные пластиковые карты, неумеренное применение которых привело многих американцев к банкротству. Шехтер с самого начала берет тональность Госнаркоконтроля — с экрана молодые люди рассказывают, как они подсели на дешевые кредиты и это сгубило их жизнь. Местная методистская церковь организует собрания верующих, отказывающихся от кредитов, ведущий телешоу режет пачку кредиток ножницами. Иногда ненависть к кредиту переходит за некоторую моральную грань — «Бог покарал» говорит закадровый голос, рассказывающий о том, как разбился вертолет с ведущими менеджерами крупных кредитных компаний. Но отказать режиссеру в чутье нельзя: именно кредит в итоге и подвел.
Wall Street: Money Never Sleeps
2010, режиссер Оливер Стоун.
Сиквел фильма 1987 года. Гордон Гекко (Майкл Дуглас) выходит на свободу, отсидев все положенные ему восемь лет. Для того чтобы привязать происходящее к глобальному кризису 2008 года, Оливер Стоун заставляет Гекко мотать срок лишние семь лет: строго говоря, он должен был освободиться еще в 2001-м, аккурат во время предыдущего биржевого обвала доткомов. Основной сюжет разворачивается вокруг мести молодого трейдера Джейкоба Мура, по совместительству жениха дочери Гекко, главе банка-конкурента. Тот убедил финансовые власти не спасать банк, где работал Мур (отсылая к истории с банкротством Lehman Brothers), и начальник Мура бросается под поезд в метро. Благородство — основной движущий мотив большинства присутствующих на экране (кроме тех, кто мотивирован чистой алчностью). Гекко, который до этого прославился слоганом «Жадность — это хорошо», так перевоспитали в тюрьме, что он читает лекции, где рассказывает, что жадность — это плохо.
I.O.U.S.A.
2008, режиссер Патрик Кридон.
Довольно занудная получасовая лекция о растущем бюджетном дефиците США. Под финансовые проблемы Америки подводится теоретическая база в виде концепции аж четырех дефицитов: помимо бюджетного это еще дефицит сбережений, торгового баланса и лидерства, но о них упоминается скороговоркой ближе к концу. С познавательной точки зрения фильм заслуживает просмотра из-за симпатичных графиков, показывающих, как накапливался госдолг за последние 200 лет, а также чудесной сказки про Сбережляндию и Расточиляндию от Уоррена Баффета, рассказанной им самим.
Inside Job
2010, режиссер Чарльз Фергюсон.
Пожалуй, лучшая работа о начале глобального кризиса. Агитационная антикапиталистическая составляющая, столь сильная в фильме Мура, здесь заметно слабее, но чудесным образом внятность высказывания от этого не страдает. Фергюссон рассказывает о глобальном кризисе как о результате масштабной коррупции. Несмотря на некоторые передергивания, он делает это исключительно убедительно: крупнейшие инвестиционные банки одной рукой навязывали инвесторам инвестиции, основанные на заведомо неплатежеспособных кредитах, а другой — покупали себе страховки на случай дефолта этих кредитов. Они страховали ипотечные займы в AIG, но, понимая, что из-за этого самая крупная страховая компания мира неминуемо пойдет ко дну, покупали страховку на случай ее банкротства. Экономисты из ведущих университетов одновременно работали консультантами на финансовые компании, по их заказу публикуя убедительные отчеты о необходимости дальнейшего дерегулирования рынка. Рассказ мало-помалу, а потом все чаще перебивается перечислением тех людей, которые категорически отказались разговаривать с Фергюссоном. А те, кто все же решился на разговор, или срываются в истерику прямо перед камерой, как экономический советник Буша Гленн Хаббард, или просто заикаются, как Фредерик Мишкин, глава Федрезерва Нью-Йорка. Эта неспособность ключевых игроков сказать правду под конец становится почти невыносимой, но делает фильм убийственно убедительным.
Margin Call
2011, режиссер Джей Си Чандор.
Дебют режиссера Чандора о самой заре глобальной финансовой бури — вернее, о событиях, непосредственно предшествовавших ее началу. Крупная инвестиционная компания понимает, что надо срочно избавляться от «токсичных» активов, которые составляют изрядную долю ее портфеля. Нам как бы намекают, что именно этот сброс и был той самой трещиной в плотине, с которой и начнется грандиозный вал, захлестнувший американский фондовый рынок. Для своего дебюта Джей Чандор выбрал не самую простую тему: сделать что-то увлекательное из сюжета про прогорающих биржевых брокеров почти невозможно. Но это ему в целом удается — в частности, потому, что герои движимы исключительно корыстными интересами и каждый свой шаг измеряют в перспективе будущих бонусов и возможных опционов, не руководствуясь высшими материями, из-за чего кажутся куда более реалистичными.
Overdose: The Next Financial Crisis
2010, режиссер Мартин Боргс.
«Передоз» привлекателен скандинавской минималистичностью своих рецептов выхода из кризиса вроде «Если вы не хотите пузырей, не надо их и надувать». Возможно, из-за того, что шведский режиссер Боргс, в отличие от своих американских коллег, знает, что такое избыточная роль государства в экономике, он предлагает нестандартное объяснение кризису. Если в Америке основная вина возлагается на дерегуляцию финансовых рынков, которая развернулась с приходом Буша в Белый дом, то Боргс делает акцент на чрезмерном вмешательстве правительства в экономику — главным образом, в виде гарантий: сначала банковских вкладов, а затем и ипотечных кредитов. Он чуть подробнее, чем другие, останавливается на судьбе тех $700 млрд, которые были впрыснуты в экономику после кризиса; и некоторые случаи расходования этих денег могут порадовать любителей отыскивать бессмысленные траты на сайте госзакупок: например, строительство еще одной взлетно-посадочной полосы в полузаброшенном аэропорту в глубинке. К сожалению, эксперты, согласившиеся поговорить, не внушают большого доверия — вроде Джеральда Челенте, известного прогнозиста неминуемого краха США, отчего его так любит канал Russia Today, которому он рассказывал о грядущей американской революции масс.
Capitalism: A Love Story
2008, режиссер Майкл Мур.
Фильмам Майкла Мура придает убедительности тот факт, что он и на мгновение не скрывает, что это чистой воды агитка. И когда он восклицает, укоряя прогнивший капитализм в том, что тот побуждает нас к неумеренным тратам: «Система пугает меня своей пропагандой»,— он обращается к самому себе. Мур настолько переполнен социалистическими эмоциями, что в какой-то момент это перерастает в религиозный экстаз — не случайно американские католики после «Истории любви» предлагали присвоить ему звание «Католик года». И на этом Мур тоже играет: сначала он вытаскивает на экран священника, который его венчал, но этого ему мало — он идет к священнику, который венчал его сестру, а потом и к епископу, и все они говорят: «Капитализм — зло!» Его вера в возможность самоорганизации рабочих и в хозрасчет на кооперативных предприятиях так искренна, что даже нам, которые знают, во что это оборачивается на деле, хочется махнуть на все рукой и поверить: а вдруг и вправду получится без этих капиталистических шакалов? Шакалы показывают свое отвратительное нутро, тайком покупая страховки на случай смерти рабочих и за взятки отправляя детей в частные тюрьмы для максимизации прибыли. Повсеместная коррупция — еще одна радость узнавания для российского зрителя, как и кредо самого Мура, под которым подписалась бы добрая половина нашей интеллигенции: «Я не хочу жить в такой стране и отсюда никуда не уеду». Но альтернатива, которую он предлагает, немного пугает. Победившие и своих владельцев, и алчный банк рабочие скандируют: «Коммуна — сила! Коммуна — сила!» Где-то мы это уже слышали.