Сценический образ театра

28 октября после шести лет мучительной реконструкции нам будет торжественно возвращена историческая сцена большого. А сам театр вновь обретет право на место среди главных оперных сцен мира.

Большому театру — большие парадоксы. Основанный в 1776-м как частное предприятие, он превратился в одну из государственных регалий; когда-то отданный на откуп равнодушным итальянским антрепренерам, все-таки оказался одной из важнейших для национальной культуры институций; императорский театр, рассчитанный на вкусы частью аристократии, частью буржуазии, он после 1917-го неспешно превратился в любимую игрушку государства рабочих и крестьян.

Да и само здание, которое называется теперь «исторической сценой Большого», тоже в какой-то степени парадоксально. В самом деле, его сплошь и рядом называют творением Осипа Бове. На самом деле первоначальное здание спроектировал в 1820-м петербургский архитектор Андрей Михайлов — а Бове только косметически подправил работу коллеги. Тот ампирный Большой, судя по проектной графике и видовым гравюрам, был необычайно хорош — сохранись он, и Москва обладала бы еще одним архитектурным сокровищем планетарного масштаба. Но сокровище сгорело 11 марта 1853 года.

И тот Большой, который мы знаем,— произведение Альберта Кавоса, не самого талантливого зодчего, однако дельного специалиста по технической стороне театральной архитектуры. Придуманные им фасады и интерьеры, если смотреть совсем отвлеченно, могут выглядеть иллюстрацией тяжеловесной безвкусицы поздних николаевских времен. Но если говорить о фасадах, то Кавос вышивал по канве частично сохранившихся объемов Михайлова — Бове, так что Большой странным образом смотрится более цельным, нежели вычурное здание Мариинского театра, вторая знаменитая работа Кавоса.

При всем том старый Большой оказался со временем одной из главных достопримечательностей исторической Москвы. Триада «Василий Блаженный — Кремль — Большой» незыблемо держится во всех путеводителях — даже несмотря на то, что несколько последних лет на Театральной площади располагалась гигантская стройплощадка, теснящая новодельное здание Новой сцены театра.

Шесть лет тому назад занавес, в последний раз опустившийся на исторической сцене, вызвал в публике те чувства, которые положено испытывать, провожая близкого человека в долгое и опасное путешествие. Опасностей и приключений действительно хватило. В какой-то момент обнаружилось, что здание грозит развалиться — его стены от кровли до фундамента пронизывали расходящиеся трещины. Потом показалось, что развалиться грозит самая затея реконструкции в сколько-нибудь обозримые сроки.

Но все обошлось, и у Большого вновь появились по крайней мере формальные права на место среди главных оперных сцен мира: все-таки пропуск в это общество дает не только качество спектаклей, но и некая индивидуальность самого здания и самой сцены. В случае большинства знаменитых оперных театров само театральное здание способно рассказать еще и о том государстве и том обществе, которое этот театр придумало и лелеяло.

Фестшпильхаус. Байрейт

В мире нет других театров, которые представляли бы собой триумф воли одного композитора. Первоначальный проект дома для личного фестиваля Рихарда Вагнера сочинил великий Готфрид Земпер, однако Вагнер добился того, чтобы здание построили по его собственному вкусу. Вместо старой системы «партер плюс ярусы лож» — доминирующий амфитеатр, воскрешающий идею древнегреческого театра; довольно неудобный, но что делать — композитор хотел создать святилище, а не место для приятного досуга.

Оркестровая яма припрятана — чтобы не отвлекать зрителя от сцены и чтобы не давать самовлюбленным маэстро возможности чересчур красоваться. При всем том Фестшпильхаус — не музейный памятник утопическим стремлениям (вроде сумасшедших замков вагнеровского приятеля и покровителя, баварского короля Людвига II), а резиденция куда как оживленного и славного фестиваля. Который, правда, уже не знает, как же ему правильно использовать свою сцену. Революционные сценографические идеи Вагнера, в отличие от его музыки, сейчас трудно воспринимать без снисходительной ухмылки, компромиссы уже прискучили, даже, кажется, консервативнейшей местной публике, но современных отвязных режиссеров, которым открыли доступ в Байрейт, сегодня тоже принимают через не хочу.

Дом Моцарта. Зальцбург

В распоряжении главного оперного фестиваля планеты три основных сцены: вырубленный в скале «Манеж» XVII века (который в ХХ веке дополнили зрительскими местами и прочими атрибутами театрального зала), построенный в 1960-е Большой фестивальный зал и, наконец, «Дом Моцарта», открывшийся к юбилею главного зальцбургского уроженца в 2006 году постановкой «Свадьбы Фигаро» с Анной Нетребко в роли Сюзанны. Все три зала расположились рядком на месте бывших архиепископских конюшен, но это малопочтенное обстоятельство вспоминается с трудом, если поглядеть на расфранченную публику, фланирующую по изысканным модернистским фойе: смокинги, бриллианты, богатые пожилые японки в кимоно, местные жители в сшитых дорогими портными национальных костюмах.

Фестиваль упорно старается быть не только аккумулятором дорогих звезд, но и флагманом передового оперного театра — и именно для сильных театральных решений его сцены обладают всем необходимым. Нужно только не ошибиться, выбрав или гигантскую (почти 30 метров шириной) сцену Большого зала, или вырубленные в камне ряды прекрасных аркад «Манежа», или совершенную акустику и человечные пропорции «Дома Моцарта», действительно на редкость подходящего именно для его опер.

Ла Скала. Милан

Номинально это одно из самых старинных зданий среди оперных домов такого ранга. Театр, получивший название по имени стоявшей на его месте церкви Святой Марии на Лестнице (alla Scala), был открыт в 1778 году. На самом деле здание, простроенное архитектором Пьермарини, несколько раз серьезно реконструировали. В ХХ веке главной реконструкцией стало восстановление театра после бомбежек военного времени. В первые годы XXI века власти решились серьезно модернизировать здание «Ла Скала», призвав известного архитектора Марио Ботту, полностью перестроившего сценическую коробку и дополнившего абрис театра надстройками невежливо современного вида.

Интерьеры зрительской части, впрочем, выглядят так же, как и сто лет назад. Но главная достопримечательность «Ла Скала» — не интерьеры, а нравы. Публика театра по-прежнему считает себя хранителем великой итальянской оперной традиции и адски придирчива к исполнителям. Энтузиасты из зрительного зала, которых за их любовь к эталонным голосам прошлого прозвали «вдовцами Каллас», не стесняются в выражении эмоций. Счет современных оперных знаменитостей, которых эти великие и ужасные «loggionisti» (от loggione — галерка) покарали свистом и буканьем, идет на десятки.

Королевская опера. Лондон

Нынешнее здание лондонской Королевской оперы — третье по счету: в первом театре исполнял свои оперы еще Гендель, второй был построен в 1808-м и сгорел в 1856-м. «Ковент-Гарден», вероятно, можно назвать очень британским театром. Он не боится показаться неожиданным, даже забавным: справа к неоклассическому зданию театра примыкает Floral Hall, памятник эпохи промышленной революции,— эдакая гигантская оранжерея, которая когда-то была частью цветочного рынка, а теперь служит театру в качестве одного из фойе.

С одной стороны, стандарт величавого зала с рядами лож, позолотой и яркими декоративными тканями, который был задан когда-то на континенте, здесь соблюден. Но притом зал «Ковент-Гардена» — более строгий, деловитый, но и более уютный, чем помпезные образчики театральной архитектуры. То, что сейчас Королевская опера является не местной достопримечательностью, а одной из главных оперных площадок мира — это не только следствие больших возможностей лондонской сцены, но и в каком-то смысле продолжение традиций. «Ковент-Гарден» еще в XVIII веке начал импортировать все самое лучшее в оперном мире, а в конце XIX века одним из первых ввел ставшее теперь общепринятым строгое правило: исполнять оперы только на языке оригинала.

Венская государственная опера. Вена

Одно из украшений венского Ринга, главный оперный театр бывшей имперской столицы назывался некогда, соответственно, Придворной оперой. Воспоминания о последних славных днях Габсбургов, равно как и импозантная неоренессансная архитектура, привлекают в венскую Штаатсопер чуть ли не рекордные сонмы туристов.

А как же, ведь это еще и тот театр, где директорствовали Густав Малер, Карл Бем и Герберт фон Караян. Иностранные любители декоративных красот, как правило, бывают слегка разочарованы, попав после пышных фойе в сдержанно выглядящий зрительный зал — театр, построенный в 1860-е, пострадал во время Второй мировой, так что облик главной венской сцены на совести восстанавливавшей его послевоенной Австрии. Опероманы, привлеченные историями о славном прошлом этой сцены, тоже не всегда уходят такими уж довольными. Нет, с благополучием у Штаатсопер все в порядке, с чередой громких имен на афишах тоже, с качеством оркестра уж тем более, но сами спектакли театра, как правило, таковы, что эту сцену вполне можно рекомендовать как оазис большого стиля, сдержанного в экспериментах и чурающегося скандальности. А также как арену для еще одного рудимента имперской эпохи — знаменитого Opernball.

Метрополитен-опера. Нью-Йорк

Европейские импресарио еще в 1830-е поняли, что за океаном можно хорошо заработать. Со временем Нью-Йорк обзавелся и собственным оперным театром, но Met по-прежнему делает ставку не на постоянную труппу, а на специально приглашенных под каждый спектакль известных певцов. И без строчки о выступлениях в Met сейчас невозможно себе представить послужной список певца с мировым именем.

Странным образом в Америке, где по понятным причинам опыта придворно-аристократической оперы не было, оперный театр поначалу все-таки был в первую очередь именно что увеселением для аристократии (финансовой, понятно). В случае Metropolitan эту кастовость серьезно пошатнуло в конце 60-х строительство Линкольн-центра, в состав которого вошло новое здание Met. Вместо прежнего, старосветски-раззолоченного театра возник новый — открытость вместо замкнутости (вспомним «стеклянный» фасад), «продвинутая» респектабельность вместо роскоши. Впрочем, вкусы содержащих театр попечителей менялись медленнее, и вплоть до самого последнего времени Metropolitan предпочитал богатые, но довольно консервативные постановки. Зато теперь старается нагнать упущенное и найти нужный баланс между своим привычным гламуром и импортированной концептуальностью.

Парижская национальная опера. Париж

Все преуспевающие старые театры к концу ХХ века столкнулись с ощущением, что современному оперному делу все тяжелее жить на построенной в далеком прошлом сцене. В Париже при президенте Миттеране эту проблему решили радикально, построив на площади Бастилии совершенно новое здание театра. Хотя спроектированная уругвайцем Карлосом Оттом Opera Bastille, оборудованная по последнему слову техники, и является формально главной сценой Парижской оперы, ее появление совершенно не поколебало позиции старого здания Оперы. Театр, что по имени построившего его Шарля Гарнье уважительно зовется «Дворцом Гарнье», остается по крайней мере одним из главных аттракционов города.

Очевидно, потому, что является совершенно эталонным воплощением массовых представлений о том, каким надлежит быть оперному театру. Царящее в интерьерах взбесившееся необарокко времен Второй империи — колоннады-лепнина-фрески-зеркала-позолота — настолько оглушительно, что, кажется, требует и от представлений соответствующей зрелищности. Даже шагаловские росписи этого впечатления не нарушают; в сущности, одного променада по фойе Оперы достаточно, чтобы почувствовать себя в романе Золя, в мюзикле «Призрак оперы» — где угодно, только не в современном оперном театре.

Большой театр. Москва

Если считать, что свойство театра — заставлять позабыть о повседневной действительности, то Большой справлялся на славу. Все посетители исторического здания театра — от официальных заграничных делегаций до школьников — видели тяжеловесный имперский блеск, но совершенно себе не представляли, в каких бытовых условностях рождается эта гордость Страны Советов.

Электропроводка, частью сохранившаяся со времен царя-батюшки, адская теснота, ветхая техника сцены, неудобное устройство последней и вообще тотальный износ всего и вся плюс дурная акустика — таким Большой Бове—Кавоса вошел в XXI век. Что касается блеска, то его после реконструкции меньше не стало — напротив, только реставраторы старательно восстановили не советское, а прошлое, еще царских времен благолепие. Но объемы предназначенного для труппы пространства и оснащение сцены таковы, что теперь-то Большой догнал хотя бы по этим параметрам самые счастливые оперные дома мира. А где-то и перегнал — говорят, что управляющая сценическими трансформациями на основной сцене гидравлическая машина самая большая в Европе. Так что теперь у исторической сцены Большого уж точно нет никаких резонов оставаться эдаким музеем для туристов, который ассоциируется в основном с «Лебединым озером».