Но Министерство культуры решило никого не поддерживать
Сегодня на Венецианской биеннале начинаются вернисажи в национальных павильонах, которые будут длиться четыре дня. Лишь в последний момент было решено, что же будет в российском павильоне после того, как проект Комара и Меламида "Выбор народа", не найдя государственной поддержки (ни материальной, ни моральной), перешел оттуда на главную выставку Биеннале. В главных залах павильона откроется выставка Максима Кантора "Криминальная хроника"; на цокольном же этаже, который решено отныне предоставлять художникам из бывших республик СССР, оставшимся без павильона, будут работы Гии Эдзгверадзе (живописца, ныне живущего в Мюнхене).
В конце прошлого года на конкурс в министерство культуры было представлено пять проектов: "Выбор народа" Комара и Меламида, выдвинутый самим начальником управления Изо Бажановым; выставка главы петербургского неоакадемизма Тимура Новикова и художников его круга (выдвинут Государственным центром современного искусства, организацией-сателлитом министерства); выставка Максима Кантора, предложенная его куратором Георгием Никичем; проект Олега Кулика и группы "Медгерменевтика", предложенный галереей XL; проект группы АЕС, выдвинутый ими самими. Большинство экспертов назвало проект Комара и Меламида.
Последовательность событий, приведших к реализации выставки Кантора, подробно излагают на этой странице Виталий Комар и Георгий Никич. Версии их различны. Одна — экономическая: у министерства действительно не случилось денег, и DIA-фонд (американский партнер проекта Комара и Меламида) тоже их не нашел, так что художники были якобы даже рады, когда их пригласили на престижную главную выставку. Другая версия — идеологическая: министр, изводимый звонками Михаила Шемякина, не пожелал поддержать прогрессивное искусство, а DIA-фонд, возможно из принципа, хотел, чтобы в России нашли хоть символическую сумму. Недоставало, кажется, $10 000, и их готов был немедленно выдать московский галерист Марат Гельман, но, по его словам, замминистра культуры Павел Хорошилов умолил его не позорить министерство, пугая возможным увольнением все-таки неплохого министра, и клятвенно обещал деньги найти. Этого он не сделал, в результате чего Гельман почувствовал себя жертвой манипуляции и смертельно оскорбился.
Дальше пошел водевиль. Когда наспех утверждали проект Кантора, в Минкульт явился один из очень известных по прежнему МОСХу художников и заявил, что готов вывезти в Венецию свои картины и заполнить ими весь павильон. Просил лишь одно — визу. В этой истории вообще участвует множество чувств — персональные амбиции Бажанова (кстати, он отказался дать нам какие-либо комментарии), позорная трусоватость министерских чиновников разного уровня, злые обиды Шемякина, недоверчивость Комара и Меламида, сверхинтенсивное честолюбие Максима Кантора, тщеславие итальянского коллекционера Сандретти, сделавшего все, чтобы выставить Кантора — художника из своей коллекции. Построена история скорее на тонких нюансах, чем на фактах, и доказать тут что-либо трудно. Корень — в значении выражения "не можем поддержать", которое фигурирует в письме министра Сидорова к DIA-фонду; в других условиях его и правда можно было бы понять буквально и финансово. Но на советском языке, от которого никто еще не отвык, это, конечно, значит "запрещаем". Тем более что с самого начала от России не требовалось ничего, кроме желания представить своих знаменитейших авторов. Но желание так и не пришло.
Как нас уверили в министерстве, грифа Минкульта России и на выставке Кантора не будет: нет денег — так нет, надо быть последовательным. Ну что ж, это по крайней мере справедливо, ели так оно и будет. Но финал этой истории станет понятен только через два года: все будет зависеть от того, что Россия покажет на следующей Биеннале. Сейчас уже ясно, что на эту выставку, проходящую в столь приятное время года в самом красивом городе мира и при скоплении самого престижного в арт-мире народа, обратили внимание те, кто раньше об этом по разным причинам не думал. По слухам, министр успокоил Шемякина туманным обещанием, но если в борьбу вступит Церетели, то станет еще интереснее.
О выставке Максима Кантора мне хотелось бы написать отдельно — трудно что-либо говорить, ее не видев. Во всяком случае, он действительно художник и действительно известный, хоть и не так, как его соперники. Обычно его картины бывают чрезвычайно неприятны, что для него принципиально: это гарантия неложного искусства, которое должно делать зрителю больно, тыча его лицом в уродства мира. Посмотрим, будет ли это намерение на Биеннале замечено и оценено.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ