Фестиваль танец
На XXV фестивале MILANOLTRE, проходящем в театре Elfo Puccini под девизом "Потанцуем!" (Let`s Dance!), выступил Балет театра Турина (BTT) с репертуаром своего хореографа-резидента Маттео Леваджи. Из Милана — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Театр Elfo — новенький центр современного искусства с тремя залами, образовавшимися в результате реконструкции старинного театра Пуччини,— принимает фестиваль современного танца MILANOLTRE уже второй раз. Увы, роскошный центр достроили как раз к тому времени, когда финансовый кризис добрался до культуры: программа нынешнего международного фестиваля небогата. Из иностранцев — только американка Кароль Армитедж со своей труппой. В один вечер — "Витрина Италии" — собраны все молодые итальянские хореографы, и целых три отдано Балету театра Турина, точнее — его питомцу и главному автору Маттео Леваджи.
BTT, в сущности, вовсе не балет. Академичным названием он обязан своей директрисе, бывшей балерине Театра Реджио Лоредане Фурно, основавшей в 70-е годы и туринскую труппу, и школу при ней. Сейчас в BTT всего человек десять, благо репертуар, ориентированный на современный танец, большего количества и не требует. И, судя по внешнему виду артистов, с классикой они ознакомлены явно факультативно: то есть женщины могут взгромоздиться на пуанты, а мужчины сделать какой-нибудь entrechat-six только в случае крайней необходимости.
Впрочем, хореография Маттео Леваджи, выпускника туринской школы, действующего танцовщика, имеющего десятилетний балетмейстерский опыт, подобных подвигов не требует. Хотя в авторском лексиконе и остались пережитки академизма вроде вполне отчетливых арабесков и перекидных жете, в основном хореограф изъясняется на некоем унифицированном эсперанто, включающем в себя растяжки вертикальные и горизонтальные, перекручивания и перегибы корпуса, а также блуждания-заламывания рук во всех направлениях. Телодвижения, как правило, проделываются артистами небыстро, внушительно, со смаком и точками-паузами в конечных позах.
Последнее — отличительная черта хореографа Леваджи. Вероятно, потому, что вдохновение итальянец черпает из сферы изобразительного искусства, а там объекты обычно зафиксированы на холсте или в камне. В триптихе "Первое прикосновение" хореограф последовательно прикасается к маньеризму, средневековой живописи и античности. Эти прикосновения запросто можно не ощутить, поскольку ни движения тел, ни их взаимодействие, ни компоновка никоим образом не напоминают шедевры вышеупомянутых эпох. Плотнее всего господин Леваджи соприкоснулся с греко-римским периодом в миниатюре "Red", которую исполнял лично: то принимал позы античных атлетов, любовно демонстрируя рельеф мускулистой спины и силу духа, то расслаблял мышцы и испускал вздохи в пассивных эпизодах раздумий о неизбежности смерти.
В другой программе автор избрал для рефлексий творчество Караваджо, причем от знаменитой светотени художника осталась лишь тень: трудно было разглядеть, что делают на темной сцене двое танцовщиков, одетых в черное.
Хореограф почтил также Энди Уорхола: в балете "Gee, Andy!" поп-артист был представлен узнаваемым видеоколлажем, а также манипуляциями артистов, фланировавших по сцене в разных плоскостях: их разнокалиберные тени на заднике закручивали свой собственный сюжет и танец.
Наименее претенциозным и самым любопытным хореографически оказался балет "Canto bianco in un momento di orizzonte verticale" с полноценными дуэтами (женским, мужским и смешанными), с красноречивыми монологами и отчетливой авторской позицией, из которой можно было заключить, что женщины — существа обременительные, вроде чемоданов без ручки, которые нести тяжело и бросить жалко. Все поддержки в этом балете случались только потому, что коренастые атлетичные дамы с разбегу напрыгивали на партнеров и, прежде чем сгрузить непрошеную ношу, кавалер довольно изобретательно перемещал ее по вертикали своего тела. Кульминацией балета стал долгий поцелуй, которым обменялись мужчины, прежде чем с тяжелым сердцем вернуться к обязанностям подневольных носильщиков. Возможно, если бы у хореографа Леваджи хватило смелости не прятаться за широкими спинами живых женщин и тенями мертвых художников, а без затей сделать балет про однополую любовь, его попытка выглядеть актуальным имела бы больше оснований.